– Выходи, мириться будем. Врежем друг другу по разу и мир!

После удара осмелившегося мириться таким образом, Никеша стоял, а от его удара, как правило, падали.

Основная масса крестьян не понимала происходящего. Где-то далеко в Питере, в Москве происходили революции, одно правительство сменяло другое, но их жизненный уклад не менялся. Чтобы выжить, необходимо было, как и при царе, пахать, сеять, убирать урожай, выращивать скот, жить своим натуральным хозяйством. Большинство крестьян не поддерживало в Гражданской войне ни «белых», ни «красных» – никого. Все они действовали одинаково: отбирали лошадей, зерно, скот, продукты питания, имущество, насиловали женщин, мобилизовывали молодых мужчин в свои ряды, а неугодных или сопротивляющихся убивали без суда и следствия.

Чтобы как-то обезопасить себя в деревнях и сёлах из парней и молодых мужиков создавались дружины или отряды самообороны. Они дежурили у въездов в село и при приближении вооруженных людей мчались по улицам, предупреждая об опасности. Никифор командовал группой парней из отряда самообороны.

В Фунино вело три дороги. С севера, со стороны Черни чаще всего появлялись партизаны Рогова, с востока, со стороны деревни Красилово – колчаковцы, дислоцированные в Тогуле, с запада наведывались колчаковцы, стоявшие в Сорокине.

Был солнечный июльский день 1919 года. Никеша с двумя парнями из своей группы дежурил у поскотины[14] на восточном въезде. Вдалеке, на гребне холма, показались три всадника, чуть поодаль – подвода, а несколько позже – большой отряд.

– Гады! Опять грабить едут, – вполголоса проговорил Никифор.

Он скомандовал, парни вскочили на коней, привязанных к изгороди, и помчались каждый по своей, заранее намеченной улице, крича:

– Солдаты едут! Прячьтесь!

Никифор выбрал для оповещения улицу, на которой стояла изба Машутки. Девушка, семнадцати лет от роду, жила с бабушкой – матерью убитого на русско-японской войне отца. Мать Маши после получения похоронки на мужа, погоревав несколько лет, повторно вышла замуж и уехала в соседнюю деревню. Русоволосая, голубоглазая скромная девушка нравилась Никеше. Они начали встречаться.

Придержав коня у дома Машутки и увидев её бабушку, он прокричал:

– Баба Нюра, прячьтесь с Машуткой, колчаковцы! – и поскакал дальше.

Сообщив жителям улицы об опасности, Никифор бросил коня во дворе своего дома и побежал назад к дому Маши. Как-то тревожно было у него на душе. Чтобы не быть замеченным, он помчался не по улице, а позади огородов, спускавшихся в сторону Сунгая. По узенькому переулку, крадучись, Никеша вышел к улице рядом с домом возлюбленной и осторожно выглянул из-за угла плетня. Напротив дома бабы Нюры стояла подвода. Колчаковцев на улице не было видно, лишь на привязи у некоторых заборов стояли лошади, а с соседних дворов слышались крики, женский плач и ругательства. Солдаты мародёрствовали.

Никеша, согнувшись, чтобы его не было видно за телегой, быстро добежал до калитки Машуткиного дома и стал смотреть в щель плетня. В хлеву слышался визг поросёнка, потом раздался выстрел и появился солдат, который тащил за ноги трёхмесячного поросёнка. Из дома выскочила баба Нюра и закричала:

– Ирод проклятый! Что ж ты наделал? Последнего порося забил! Что мы зимой есть будем?

С этими словами она вцепилась в колчаковца сзади, не давая ему нести поросёнка к телеге. Колчаковец с силой оттолкнул её, и та упала. В это время со стороны огорода послышался испуганный крик Машутки.

– Митяй, глянь какую я овощ в огороде нашёл, в подсолнухах пряталась, – послышался голос второго солдата.

Никеша, не раздумывая, вбежал во двор и кулаком в голову ударил колчаковца, тащившего поросёнка. Тот упал как подрубленный. Никеша сорвал с его плеча винтовку и передёрнул затвор. В открытой калитке огорода появился второй колчаковец, за обе руки тащивший упирающуюся и пытающуюся вырваться Машутку. Увидев Никешу, колчаковец опешил, отпустил руки Машутки и судорожно стал сдёргивать с плеча винтовку. Машутка кинулась бежать. Никифор выстрелил, и колчаковец упал. Оглянувшись, Никеша увидел очухавшегося и пытающегося встать первого колчаковца. Почти не целясь, он выстрелил в него тоже, подбежал к бабе Нюре, поднял её на ноги и крикнул:

– Бегите с Машуткой в лес через речку, я попытаюсь их задержать, – а сам выскочил на улицу.

Из соседних дворов на звук выстрелов выбегали колчаковцы. Никеша, прячась за телегой, дважды выстрелил в ближайших солдат. Преследователи залегли, а у Никеши патронов больше не было. Он бросил винтовку и побежал по улице, а не окольным путём, как раньше, чтобы колчаковцы не увидели убегающих Машутку и бабу Нюру. К счастью, через пятьдесят метров улица делала поворот и скрыла его от прямой видимости преследователей.

Впереди ехала телега. Никеша догнал её, запрыгнул в телегу, вырвал вожжи и бич из рук девятилетнего мальчика. От неожиданного и сильного удара бичом лошадь рванула и понеслась к северному выезду из села. Оглянувшись назад, Никеша увидел, как из-за поворота показались два всадника, пустившихся за ним в погоню. Лошадь неслась во весь опор под частыми ударами бича и мигом достигла поскотины, за которой начиналось поле высокой ржи. Её ворота, к счастью, были открыты. Выехав за околицу, Никеша бросил вожжи мальчику и прокричал:

– Гони в сторону Черни! – а сам спрыгнул с телеги и помчался по ржаному полю в сторону Первой Барабишки[15].

Пробежав метров десять, он лёг на землю и затаился. Вслед за телегой проскакали два всадника. Никеша вскочил и рванул к логу. Преследовавшие колчаковцы через полверсты догнали телегу. Увидев пацана, они остановили лошадь и грозно спросили:

– Где мужик, который ехал с тобой?

– Спрыгнул возле поскотины, – испуганно ответил мальчик.

Колчаковцы выругались, развернули коней и поскакали обратно.

Никеша пробежал версты три, было жарко, очень хотелось пить. В Колосовском доме[16] напился холодного кваса и помчался дальше к укрытию, в котором прятались дружинники. Время было обеденное, все кушали и пригласили Никешу. Он плотно поел.

Отряд, присланный в Фунино, был карательным. Колчаковцев раздражало сопротивление местных жителей. Произошедшая стычка с Никешей стала поводом, они рассвирепели. Первым заполыхал дом бабы Нюры, потом подожгли другие, хозяева которых оказывали какое-либо сопротивление. В сухую жаркую погоду дома занялись как свечки. Огонь перекидывался на соседние постройки, хозяева бегали около пожара, женщины причитали, мужики ругались, но ничего не могли сделать. Половина домов в Фунино сгорела. В основном пострадала южная часть села. К вечеру каратели уехали, оставив тлеть головешки. Полсела враз стали погорельцами.

В час ночи Никеша проснулся от сильной боли в животе и начал кричать. Испуганные друзья решили увезти его к родителям. Дом Захара каратели не сожгли. Он надел георгиевские кресты, умоляя пощадить и не поджигать его постройки. Офицер, командовавший отрядом, смилостивился. Благо колчаковцы не знали, что Никеша – его сын, но коня, домашнюю живность и другие припасы они забрали.

Днём для Никеши истопили баню, вроде полегчало, он стал меньше кричать и биться. Ночью попросил:

– Мам, дай попить.

Агафья усадила его к спинке кровати, подала туесок с водой. Никеша взял его в руки. Мать отошла в свою спальню, легла и стала ждать, когда он напьётся. Не дождавшись, Агафья подошла и по позе Никеши, по тому, как неестественно он откинул голову и вытянулся, поняла, что сын умер. Агафья истошно закричала, вскочил с постели Захар, зажгли лампу. Опрокинувшийся туесок лежал на коленях Никеши. Его широко раскрытые глаза смотрели на мир, который он покинул в двадцать неполных лет…

После смерти любимого сына Агафья сильно сдала, как-то враз постарела, сгорбилась, виски окрасились сединой. Куда-то девалась её строгость, властный голос. Никеша был её надеждой и опорой, которому она планировала доверить свою старость, но судьба распорядилась иначе.