– Живи, Джей! – так, смеясь, приветствовал знахарь меня после удара.
Я в ответ улыбался. Но словно падал в безвестную пустоту потери…
– Мы все атомы, Джей, пойми. Плывем в Океане темной материи. Теряем частицы, конечности, время. А нет ничего ведь, кроме любви.
На раз, два, три – выдох. Дергает знахарь за правую ногу. Я ору. Орлу Духа, летящего надо мной, вручаю весточку: «Привет, Единый мой Одиссей».
Знахарь чешет рыжую репу в надежде понять сию невидаль.
Дабы не слыть невеждой прищуривается, достает телефон:
– Вот тебе номер шамана. Он раны душевные исцеляет. Методы, конечно, странные, но, говорят, помогает. Мой привет передай, пусть зачтет. Ну все, бывай!
С тех пор о знахаре – ни слуху, ни вести. А невеста, говорят, спохватилась всех сбережений. А чего ожидать, когда в КриптоСтолице20 растишь фикусы, фиги и финики21.
Вернулся звон в ушах. Бьют тамтамы небесные. Как Тамерлан22 хромаю к шаману чудесному. Кругом – голубиные трупы. Расширяются медные трубы, качают валюту. А отходы да плесень – галлонами льют в Червонное. Невыносимо. Повсеместно афалины выбрасываются на берег. Кто-то кричит: «Помогите». Прохожу мимо.
В отеле «Четыре звезды» на закате у моря в номере – ждет меня шаман. Стучусь.
– Проходите, – скрипит то ли дверь, то ли голос.
Хромая, снимаю предохранители с ног. Волочусь к кудеснику. Ожидаю увидеть чудо заморское – с бубном да в ожерелье с костями. Глядь! А то простой русский парень, меньше меня на два фунта.
Вот так круто знахарь развел меня.
– Вы шаман по ногам и душам?
Парень кивает. Резкий запах спирта. Ладонями растирает колено раздутое и мычит: «ОмммНамах». Сердце стучит нитевидно, будто я – покойный монах.
– Кто же вам, батенька, в ногу и душу кол-то вонзил? Да к тому же осиновый.
Парень в корень зрит.
– Это на что Вы сейчас намекаете? Кровососом обзываетесь?
– Не серчайте. Такое случается от проклятья неразделенной влюбленности ведьмы. Встречались ли вам они? Вы им отказывали?
Тут смотрю – силуэт шамана рябит. А над теменем восходит нимб, как свет прожектора. Превращается лик его в морду… Моего ушедшего Пса. Трясу щеками – развеять мираж. Шаман приникает ко лбу.
– Уу, да у вас агония. Ну, тогда в добрый путь! Готовы?
Чувствую – плохо мне. Бледно кивнул да лег на платформу.
Шаман приносит склянку округлой формы. В ней пчела жужжит, паникует. Будто чувствует – недолго жить.
Шаман говорит о каком-то заговоре. О надежде. Привороте не первой свежести – на кости́. Не материи уже, а черной магии.
– Чтоб соблюсти все формальности по-канону, ответьте, батенька: готовы ли вы проститься?
В пылу лавины жара, всеохватывающего изнутри, киваю жадно. Заслон склянки рука отворяет. Жало впивается в ногу. Пчела дергается. Падает оземь. Раз – два – три, последний выдох.
Шаман глаза закрыл и с почтением молчит. От испуга я отключился.
Море шумит. Вуалью пенистой волна, как вдова, омывает место почившего афалина. Слышу в грудине – эхо тонкого далекого пения. Открываю глаза, грудь пронзает кручина.
– С почином и возвращением назад!
Шаман протирает ладони спиртом. Берет оплату. В колбе пустой молчит тельце воина полосатого.
Спустя тридцать четыре часа я ногою легкой ступаю на берег морской. Народ еще спит. Со стихией наедине мы.
Вдалеке – афалинов стая резвится, решаюсь плыть к ним. Гребу, запыхаюсь. Все-таки отражаются на здоровье жара, чурчхелла и пахлава.
Вдруг впереди, смотрю – барахтается детина… За воздух хватается, жужжит. Поглощают волны-то чертовские полосатую спину… пчелы! Разверзается гром под куполом. Афалин уже мчит, но я быстрей. Из-под толщи воды подставляю правую руку. Сажаю пассажира на палубу да разворачиваю корабль к берегу.
Ветер тучи нагнал. Поднял волны, что выше темени. Гребу, не помня себя, контролирую руку. Ладья тела едва уже тонет с одним плавником на ходу. Еще волна – и ко дну. Чую вкус водорослей во рту. Кричу: «помогите». Мимо плывет афалин. Незримая сила толкает на берег. Меня подбрасывает.
Рука разжимается. На ладонь льется жемчужный свет. Пчела отряхивается, распростирает крылья и возвращается – в небесный улей.
Выплюнув водоросли, не в силах больше двигаться – оглядываюсь на горизонт. Хвосты резвящихся дельфинов ударяют о волны. В память врезается вдруг момент из пути, когда отпустил Одиссея.
Волга. Правый берег. Я жил на левом – в деревне. И вот в самый центр приезжает танцовщица с Севера. Увидел её, да екнуло сердце. Виду не по́дал, подписал протекцию перед другой. Снились тогда мне вещие сны. Так в одном из них – две ведьмы сильные делят трон. Я то ли на нем, то ли над ним, уже не важно. Просыпаюсь – танцовщица страждет встречи, приглашает в обитель на чай. Я соглашаюсь, отчаявшись семью завести с прежней.
В пылу разговора вечернего гибкая дева приглашает свершить обряд.
Дает в чаше зелье. Кладет на пол… Слова сладкие, словно яд, проникают в душу. Отражаются в черепе, усмиряют подозрения:
– Пей, Джей. Расслабляйся. Считай на раз-два-три и смотри.
Вдруг вижу:
внутри комнаты на ковре в изголовье сидит надо мною – обличие Змеи. Червонное золото в чешуе черной блестит. Заливают лучи свечей – купол пещеры. Горгона шипит:
– Спи, Джей.
Клыки, что жала, нависают над шеей. Кишащий клубок опускается вниз.
И вдруг, откуда ни возьмись из-под половиц вздымается хвост кита. Два плавника упираются в стены, кроша́т кирпичи. Визг змеиный стоит, Горгона жало хватает – вонзает в грудину.
Кит выныривает и трубой боевою гудит. Под собой меня поднимает. Рассекает ведьме усами лицо и бросается со мной – в окно. Летит до Волги. Струей орошает шрам посредине груди. Звук мелодии. На границе аномальной зоны – эхо далекой песни. Я пробуждаюсь с ним:
– Живи, Джей!
НеСказ 5. «Небесные птицы в клозете (closet23)»
Помнится, случилось то, когда Джей с О́дином – Одиссеем разъехались по разные стороны света. Кто – на юг, кто – на север. Делают круг.
СимБа, покрытый пеплом, совсем подрос. Стал ходить с Солнцеликим в плоскость ловли мышей. Иногда до ушей его долетает голос Хепри. Пепельный бежит во двор. Сперва – кажет нос, чтоб не было чаек, затем уж – хвост. Отражается эхо Голоса в куполе Поднебесной, опосля уже – в синих очах. Так и играют друг с другом – в прятки на облаках.
И вот однажды от скуки наблюдает Рыжий за салками брата и Ба. В доме стоит тишина, нет никого. Вдруг на границе Дуата и компостного филиала зоны Бога Ямы из земли выползает… Змея? Нет! Хомяк!
Главный – враз достигает норы, разверзает клыки, грызун простирается:
– Не казни, Солнцеликий! Донесение есть!
– Что за трюк! Я же видел, как Уж тебя поглотил.
Субстанция пожимает плечами. Вот так сенсация! Пушистая реинкарнация.
Из Дуата – лапа протягивает папирус. Информация из Тибета, с того света. Отпускает служивого, читает символы. Строка про Джея.
Вмиг достигает дома Рыжий и – в нужник. Жили там издавна, со времен его розовой матери, – две небесные птицы. Волнистые. Зеленый, да L’oiseau bleu24. Двое в клетке у канализации, для поющих – не лучшая участь. Но разлученными быть – еще хуже.
Обращается Ра к мужу.
