– Это тебе за Зело31 от L’oiseau bleu.

Не успевает и слова молвить ужаленный с шрамом на груди. Сойка взмывает и… Исчезает в Сети.

Стоит приемный отец Одиссея – ни жив ни мертв. Что за черт?

Проходит три дня и четыре недели. Льют дожди – без стыда и совести. Джей пишет повесть о «Неизвестном». Псов охраняет в поместье самой Сехмет32. В небе – нет ни проблеска, ни луча Хорса. Какое тут возвращение домой! Воют псы во сне пред содроганием земли. И Джей ревет с ними.

Утром – стук в стекло. Трясогузка врывается на балкон. Будит всех, даже тех, кто мертв. Хвостом качает да смотрит на рукопись:

– Мать честная, Джей! То ж не повесть, получается, а апокриф. С дуба рухнул?

Клюнула в темя путника. Пером чирканула о кирпичи. Пламя объяло листы, окаянная взмыла в небо. В радугу обратился след ее, Джей ухватил улику – перо серое.

Вспоминает: остановился на главе сошествия Одиссея в Дит33. Вдруг задрожала земля от дыхания Бытхи. Псы не прыткие уже – не рыпаются. Челюстями колотят друг другу о лоб. Гром раздвигает плоть неба. Нисходит на землю огромный потоп. Окружает их холм и жилище.

Джей ищет, где выход.

И вдруг – видит. На древе Вяза соседнего участка Ястреб терзает зайца дикого.

Джей взывает с мольбою к хищнику, начинает торги:

– Помоги! Тут щенки невинные, отнеси их в леса, спаси!

Исподлобья ястреб грозно взирает на остров, объятый водою. Тенью, словно мглою с Везувия, вниз пикирует. Когти взрезают крышу. Сквозь крошево – слышно зловещее:

– Спасение тонущих – не наше дело! Сам возопил, так умри!

Хватает жертву за шиворот, пронизывает до кости. Псы бросаются демону в горло, кромсают в труху.

Джей смотрит на руку. Следы от удара поверх тату дерева придают тому облик тотема. Бьют тамтамы. Волна отступает неспешно. С собой забирает трупы. Возвращает всех туда, откуда пришли.

Корни раненые оголяются. Месяц серебряный из-под полы достаёт краплёные, навострённые на Дурака – карты.

– Не сегодня, Рогатый.

Апокриф близится к главе Седьмой.

В ней восходит из Дита Адонис34 к возлюбленной. Джей спит под Яблоней. Во сне является к нему СимБа, отдаёт золотую пыльцу.

Золотому тельцу здесь молятся все. Но Джей смотрит в лес. Оттуда льётся голос далекий, будто любимый:

– Где ты, Единый?

Сорок сроков спустя – тучи рассеиваются. Джей выходит на берег с псами. Достаёт и пишет заново синим пером опаленную рукопись. Зверобоя горсть сыплет в кубок. Опрокидывает, укрощает позывы выть.

Морда небритая мокрым носом тычет в плечо. Это что ещё?

Друзья главы наверх задирают. Проплывает над ними величественно медленно Цапля. А за нею – в Царство то ли кит, то ли Созвездие.

С Визгом довольным волны бросают дельфинов ввысь. Кричат они хором игривым:

– Сам Бог Бенну35 выбрался из сети золотых цепей! Так Живи же и ты, Джей!

Случалось такое во крае Кургане. Пробегает однажды там Одиссей. В лапу раненый. И встречает одну медицинскую сестру.

Пока та втирает ему изумрудную жидкость. Ей он вещает о том, как родился, да пустил его Джей в странствия дальние. Вернуть дабы память из нитей да золотых.

Сестра рот разинула, как завизжит!

– Говорящий кот!

Звук издаёт – подбитой чайки. И от шока на месте… Не скончалась, а

захворала!

Хворь та лютая едкая, проедает кости. Светила от медицины обследуют. Вердикт единый: «Увы, Вас уже не спасти».

Сестра кручинится, но Одиссей говорит:

– Помирать, так с музыкою в пути!

Гиппократа жрица продаёт поместье. Покупает гитару и велосипед. Складывает пожитки и направляется осуществлять мечту последнюю – к морю. О́дин благословляет и возвращается на свою дорогу – к Северу.

Крутит педали болезная. Жар распаляет в груди. Воспаляются в шее узлы. Инфекция. Температура, агония, в общем…

Лежит она в комнате местной уездной больницы. Видит сны. Какая-то дичь! Про Неизвестную Cинюю Gтицу, китов, аномальную зону, медведей, волков, созвездия, зверобой. Месиво. А последним этюдом – Око Рыжее. Караван верблюдов, как мышь, пролезает в ушко игольное. Никто Никогда над ней нависает. Пыльца осыпается, раздается: «Проснись».

Она пробуждается. Температура снижается. Эскулап трёт ей лоб да пожимает плечами. Что за чертовщина?

Сестрица крутит педали. Срезает пути полями да кукурузными. Ест коренья, пьёт самодельные зелья. Из них же. И на привале однажды провожает глазами… Бражника…

Скоро уж срок, эскулапом назначенный, да подходит. Сестра исходит по́том – крутит колеса быстрее. Вылетают спицы на её пути, испускают искры. Она вырывается из колеи. Оглядывается: холмов и нор – мириады, словно звезд. Кротами взрыты.

Едет меж ними, прощается, вес теряет и груз… Бремени прошлого. Тут над ней пролетает Майский Жук. Задевает сестрицу усами. Та чихает. Под небесами над велосипедом подскакивает и снимает свою… кожу старую…

Молодеет. По пути обрастает текстами. Превращает их в песни. Поет сама – под гитару и продаёт. С музыкантами обогащается. Издает свой альбом и тур называет «Прощальный».

Звездой певчей сестрица так достигает КриптоСтолицы. Останавливается на пороге, стучится.

– Кто – кто здесь живёт хоронится?

Ей в ответ – тишина и цифра. 0 (ноль). Зеро. Никого.

Сестрица въезжает под купол-то электрический. Коня оставляет во дворе средь магнолий. Аромат певучий да дивный вдыхает легкими обновленными. И вдруг вдалеке видит – лик. До боли знакомый. Ранее кем-то описанный…

Сестрицу трясёт. Вспоминает слова Одиссея и бросается к Джею – на руки. Тот обнимает, берет на поруки – исполнить желание последнее.

В среду к полудню Джей заказывает Ладью. Нанимает Харона – и на горизонт моря плывут уж они втроём. Джей улыбается, но внутри – не поет, а воет. Сестрица его обнимает да лечит словом. Об Одиссее, что чудо дивное. Слушает то и море. Афалины сопутствуют их судьбе. И вдруг сестра вспоминает… Всю свою прошлую жизнь. Тропы. Не те повороты. Людей, боль от лжи. Неуемная хворь вновь внутри завывает. Джей наливает ей зверобой. Рвёт сестрицу, качает во все проекции. На бок венчает и – в сон.

В полночи – выходят они на берег. Джей кладет ей на лоб ладонь.

– Я своё дело сделал. Ждет тебя град, слывет что «Святым». Ушедшим он – по колено. В затоне Червонного моря среди – найдешь ты покой да исцеление.

Прощается Джей. Неспешно уходит. У хостела «Улей» средь цвета магнолий стоит и ждёт ее конь без спиц. Обнулились колеса. Ничто не мешает. Пусто. Сестра поезжает да крутится о веретено пути.

Прошло-то дней эдак тридцать четыре. Впереди – Геленджик лучами светится. Сестра вырывается из-под щита Бога Ямы да КриптоЦентра. Поднимается пыль. Забывается все. Стучится:

– Кто – кто здесь живет?

Море шумит. Волна бежит, превращает архивы в лето. По следам сестрицы – бессмертник растет. Обращает её не в эскулапа, но лекаря.

И стекаются к ней со всех миражей бедуины со существами. На грани жизни ступают они – кто по́ свету, кто – в подземелье. Для всех уже здесь уготовано место.

И вот однажды, под видом страждущей – фонтан целебного дара сестрицы посещает… То ли женщина, то ли ящерица. Глаза узкие в щели стягиваются да льстят:

– Ах, руки твои-то целебные. Сердце волшебное берегут стражи очей изумрудных!