– Настоящие моряки не умеют плавать, – говорит Жозеф. – Плохая примета. Верните мне куртку. Она мне важна как память. А часы я могу отработать.

– Раньше, чем лет через двадцать, не расплатишься.

– Я не спешу. Дел у меня никаких. Только верните куртку. Говорю, она у меня памятная.

Повторяя эти слова, Жозеф видит, как на какой-то миг во взгляде капитана мелькает искорка любопытства. У Гарделя только что родилась одна мысль. Он встаёт с сундука, подходит на пару шагов к сидящему на полу Жозефу, чтобы разглядеть получше.

– Значит, памятная… – задумчиво произносит Гардель.

Он разворачивается. Жозеф слышит, как удаляются его шаги и как закрываются дверь и три задвижки.

Поднявшись на ют, капитан подходит к штурвалу. Двум мужчинам приходится держать его обеими руками, чтобы не терять курс. Массивный компас перед ними показывает, что идут они на юго-запад. Ветер сильный. Волны высокие. Гардель любит, когда корабль ложится на борт и от его скорости на море встаёт белая пена. На спуске с волны рулевые борются против ветра изо всех сил, а затем ставят штурвал прямо, взбираясь на следующий гребень. Иногда палубу захлёстывают брызги, пугая несчастных, привязанных к курятникам на корме поросят, у которых морская болезнь.

Вожеланд, старпом, закончил руководить постановкой нижних парусов. Гардель знает, что в подобном плавании главное – скорость. Чем короче оно будет, тем выгоднее. Экипаж, товары, припасы и сам корабль – со временем всё приходит в негодность. Даже капитан не вечен. Каждый минувший день – потеря в деньгах. Лазарь Гардель сделал себе имя на скорости.

Три месяца тому назад Фердинан Бассак, самый богатый купец в Ла-Рошели, в четвёртый раз нанимал его капитаном на один из своих кораблей, и договор они подписывали в особняке Бассаков на улице Эскаль – в большом красивом доме судовладельца.

Был воскресный день. На письменном столе рядом с договором лежало стальное перо. С верхних этажей доносились звуки фортепиано. Помешивая в чашке шоколад, Бассак спросил:

– В чём ваш секрет, капитан?

– Мой секрет?

– Последнее плавание заняло у вас всего тринадцать месяцев, включая все стоянки на африканском побережье и на наших островах… И притом выходили вы из Амстердама.

Гардель чуть выждал и ответил доверительным тоном:

– Я знаю, что замедляет суда, господин Бассак… Нужно лишь не брать с собой на борт ни грамма.

– Ни грамма чего, Гардель?

Капитан выдержал паузу. Ангелик, юный счетовод судовладельца, стоял в сторонке. Синица примостилась на открытом окне. В него струился тёплый майский воздух с ароматами сирени и песочного печенья из кухонь.

– Ни грамма чего? – повторил Бассак в нетерпении.

– Кое-чего, что опаснее крыс и жучков, точащих корпус судна. Страшная напасть! Которую нужно давить на корню, едва заметишь.

– И это?.. – подхватил Бассак. – Это?..

– Сострадание, – процедил Гардель сквозь зубы.

Счетовод Ангелик вздрогнул в углу. Синица вспорхнула и улетела. Даже у Фердинана Бассака пробежал по спине холодок. Он оглянулся на дверь, видневшуюся среди книжных шкафов, боясь, как бы его дорогая дочь, посетитель, горничная или любая другая живая душа не услышала этих слов, таких чуждых его уютному кабинету, благоуханию сада и всем расставленным на полках книгам человеколюбивых философов.

И всё же Бассак и его счетовод заставили себя посмеяться над этой остротой, однако Гардель не присоединился к ним. Лицо его хранило непроницаемость.

Тогда Фердинан Бассак дрожащей рукой притянул к себе последнюю страницу договора. И поставил на ней свои инициалы. Перо едва не прорвало бумагу.

Глядя на горизонт под парусами, капитан Гардель вспоминает серебряный кувшинчик, из которого тёк, пенясь и дымясь, горячий шоколад, и хруст разминаемого в чашке сахара… Думает о туфлях с бантами, о слишком белых руках Бассака, о лакеях в коридорах. Думает о дочери судовладельца, четырнадцатилетнем создании по имени Амелия, с которой он встретился на крыльце, когда она выходила. Он хотел поздороваться:

– Мадемуазель…

И помнит, как надменно прошуршала она платьем, проходя мимо и даже не кивнув.

Однажды Гардель сам станет судовладельцем. Будет снаряжать суда, не поднимаясь с кресла. Станет соперником Бассака и всех прочих. И обойдёт их всех. Двадцать лет он откладывает на это. Однако ему нужны ещё деньги. Много денег. Иногда, по ночам, он просыпается в поту от нетерпения.

Ну а пока что он – капитан «Нежной Амелии». Полноправный хозяин на борту на долгие месяцы. Прямо перед ним юноша спускается по мачте и спрыгивает на палубу. Гардель жестом останавливает его.

– Найди мне одежду мальчишки.

– Чью? – спрашивает запыхавшийся юноша.

– Лиссабонского воришки. Где его куртка с рубахой?

– Их выиграл в кости кок.

– А я говорю, принеси мне их немедленно!

Откуда это предчувствие? У некоторых есть особый нюх, отчего они сразу держат нос по ветру, едва где-то пахнёт кладом.

Матроса, который удаляется от Гарделя, зовут Авель Простак. Ему девятнадцать. Он весь зарделся от оказанной ему чести: приказ от самого капитана! Дело в том, что Авель новенький на судне. Он никогда не заплывал дальше речки, в которой ловил в детстве шапкой лягушек. Он из тех, у кого в волосах ещё торчит солома.

Всю жизнь ему не везёт. Скудный домишко, в двенадцать лет – смерть родителей и продажа фермы за тысячу ливров, всякие глупости, в которых он искал утешения, и вот он безграмотный, без гроша в кармане, и единственная радость – старшие сёстры, которых он обожает и которые живут коровой и двумя козами на острове Ре, среди дюн.

Однако в последние дни жизнь его определённо меняется… Сначала эти господа в трактире «Красный кот», на рассвете. Их было двое, и они решили заплатить по его долгам за карты и выпивку, тогда как у него в карманах было пусто и трактирщик грозился упрятать его за решётку.

Чудо. Два господина, которые держат его за плечо и говорят с ним так ласково. Они ругают трактирщика за то, что тот не умеет распознать честного парня.

Говорят, что он, Простак, на вид крепкий малый. И они убеждены: его ждёт большое будущее.

– Это сразу видно… По взгляду. В тебе, мой мальчик, есть тяга к большему.

Ему только и нужно, что подписать вот тут, внизу. Они расплатятся за него, а ещё предложат работу, и он повидает дальние края…

– Разве ты, Авель Простак, не мечтал о странствиях?

Пусть он скорее подпишет, прямо здесь, и они угостят его ещё стаканчиком, чтобы отпраздновать его новую жизнь. Ведь теперь перед ним – все возможности.

Авель Простак подписывает. Он обнимает их, плача от умиления. Он нанят. Ему сразу же дают двадцать серебряных. Он слышит, как они звенят в кармане жилета при каждом шаге.

А через час он видит корабль, шире и выше церкви в его деревушке. Ещё совсем рано, но на пристани Ла-Рошели уже собрались зеваки посмотреть на судно. Простак не может поверить, что это великолепие – для него. Когда он поднимает глаза на три увитые тросами мачты, голова идёт кругом. Ему выдают гамак, который нужно подвесить в носовой части. И говорят, что до отправления два часа. Так скоро? У него не хватит времени проститься с сёстрами, но его убеждают: пусть он представит, с какой гордостью они встретят его после, когда он придёт с полными руками подарков…

И очень скоро «Нежная Амелия» выходит на простор кормой к солнцу, раздвигая сияющую утреннюю пену: точно дама в белом платье идёт через пшеничное поле.

Разумеется, весь переход от Ла-Рошели до Лиссабона Авель Простак проболел. Морской болезнью. Помирал от неё в Бискайском заливе. Отчего, вероятно, особенно много думал о сёстрах с их коровой, о двух козочках среди песчаных дюн. И потому так много сморкался, прячась в гамаке, подвешенном под баком. Но теперь они отчалили по-настоящему, всерьёз, и вот капитан уже доверил ему поручение.