Но Альма чувствовала, что та колеблется, что вот-вот соскользнёт назад. Она подняла последний камень и изо всех сил бросила его в воду за спиной животного. На сей раз Дымка выбралась целиком и поднялась по насыпи.

Оказавшись на одном уровне с Альмой, она остановилась. Она глядела на неё, отряхиваясь, и не зная, что думать об этой бешеной девочке, которая спасла ей жизнь. Затем она спустилась в долину, разогнала буйволов, лягнув их пару раз, и скрылась.

Их первая встреча, вероятно, объясняет, почему Альме не сразу удалось вновь приблизиться к Дымке.

Когда она вернулась через три дня, воды в расщелине уже не было: её место вновь занял ров с колючками. От узкого озера – ни следа.

Альма спустилась по чёрным глыбам обвала. Прежде она никогда не решилась бы на это. Она стояла на самом краю бездны. Камешки катились из-под ног. Она тихонько позвала Дымку, надеясь, что та вернулась и прячется где-то здесь.

Она заметила зазор между глыбами скал: очень низкую и глубокую пещеру шириной с могилу. И пролезла внутрь. Несколько секунд глаза привыкали к темноте.

В пещере лежали небольшая пирога и два весла. Она была очень тонкая, долблённая из ствола хлопкового дерева, с сохранившейся кое-где корой. Пирога заросла мхом. Она явно пролежала в этой норе долгие годы.

Вода и лодка… Теперь Альма знала, что несколько часов в году, в день после самых сильных ливней, существует тайный проход к остальному миру.

Альма сидит в доме, надёжно укрытая от дождя, и, кутаясь в шкуру, вспоминает, как год назад жизнь её изменилась. Вдруг распахнулось окно, за которым – неведомое. Сначала Дымка, потом пирога. Два окошка из их уединения.

Она начинает приглядываться к родителям, сидящим по разные стороны от огня.

Семья по-прежнему хранит молчание. Рука отца покоится на голове Лама. Нао, жена, смотрит сквозь пламя на мужа. Когда их взгляды встречаются, сперва в них светится та спокойная радость, которая превратила их дом в уютное гнездо.

Про себя Альма озвучивает разговор родителей:

«Нам хорошо, – говорит мать, – взгляни на них».

«Думаешь?»

И отец всегда улыбается кстати.

«Да. Посмотри. Какие красивые».

Нао ухитряется отвечать без слов. За неё говорят глаза. В них даже не гордость – только радостное удивление. Тёмные глаза Нао блестят, и Альма видит: она морщит нос, чтобы сдержать слёзы.

Лицо и сердце матери всегда были для Альмы как летние ночи: жизни не хватит пересчитать все звёзды. И когда смотришь на них, никак не хочется закрывать глаза, несмотря на усталость. Не хочется засыпать. Чтобы не упустить ни капли этой красоты.

И вдруг всё замирает. Взгляды родителей задерживаются друг в друге, и Альма видит, как в них встаёт знакомая ей тень. Тень пробегает между ними, когда им кажется, что на них никто не смотрит, – тень большой тайны.

«Не сейчас. Не говори им».

«Думаешь?»

«Позже. Дай им понежиться».

Альма переводит взгляд на братьев. Она одна заметила эту тайну? Она давно уже знает: что-то висит над счастьем их родителей. Прошлое порой преследует их. И тогда Альма чувствует: они вот-вот всё расскажут.

Она рассматривает лица пригревшихся у огня, одно за другим, и задерживается на Ламе, на его тонких, словно шёлк, веках. Во сне к Ламу возвращается его детское лицо. Он больше не пытается кем-то быть. Альма хочет, чтобы ночи не кончались никогда, чтобы он подольше оставался маленьким.

Она засыпает последней. Свет от углей понемногу меркнет. Но в тот миг, когда Альма проваливается в сон, она успевает прочесть на губах брата одно-единственное слово. Оно лопается беззвучно, как пузырёк: «Там».

Глаза Лама вдруг открываются, будто он давно ждал этого мига. Он оглядывается вокруг. Высвобождается из-под отцовской руки и бесшумно встаёт.

Наутро дождь прекратился.

Альма думает, что проснулась первая. Думает, что впереди обычный день. Из полумрака хижины с погасшим очагом она выходит наружу. Потягивается. Саванна поблёскивает перед ней. Альма берёт лук и спускается по тропинке среди прибитых трав.

Газели скачут в рассветных сумерках, как камешки по воде. Альме нравится свежесть начинающегося дня, когда всё заново и мир похож на мокрого, только что родившегося зверёныша. А где-то там, внизу, дождь разбросал розовые и голубые зеркала.

Вокруг занимается день. Когда она в облаке зелёных, почти невидимых птичек переходит ручьи, вода касается её бёдер. Когда вновь ступает на берег, босые ноги краснеют от земли.

Она останавливается на холме, под акацией Дымки. Её ветви расходятся в вышине подносом.

Прижав язык к зубам, Альма издаёт тихий свист. Такой тихий и ровный, что его едва слышно: он мешается с шумом ветра в траве. Этим свистом она подзывает Дымку. Альма замолкает. И оглядывает бескрайний простор вокруг. Небо лиловое. На западе, далеко-далеко, буйволы со слонами поднимаются на холмы повыше, пока небо прояснилось. Гроза ещё где-то рядом, но звери уже разбрелись по саванне.

Альма снова свистит. И прислушивается, затаив дыхание. Проснулись цикады. Дымка не идёт. Куда она делась? Альма вспоминает свои ночные тревоги. Обычно, когда Дымки нет под деревом, она прибегает на первый свист.

К Альме подходят антилопы. У них три чёрные полоски под хвостом. Это импалы – они поворачивают к Альме морды с белыми губами и смотрят так, будто что-то знают.

Альма прислоняется к дереву.

– Дымка… – шепчет она. – Где ты, странная зебра?

Она опускает глаза вниз. В траве у её ног чернеет железный наконечник. Альма наклоняется, берётся за него. Это охотничье копьё отца. Когда она его поднимает, антилопы бросаются прочь.

Она узнаёт нарисованный огнём узор на древке. Чёрная полоска обвивает копьё, как змея. Отец проходил здесь ночью. Что он сделал с Дымкой?

Альма бежит вниз с холма. Перепрыгивает ручейки, несётся сквозь всё ещё блестящие кусты. Когда она вновь оказывается на равнине, из травы торчат только её плечи и голова – а ещё лук и наконечник копья. Теперь она видит впереди высокую зелёную смоковницу. Дом уже близко. Как бы Альма хотела, чтобы Дымка вдруг появилась в утреннем свете.

– Альма?

Кто-то окликнул её сзади.

Она оборачивается и видит отца. Копьё, которое она держала в руках, уже у него. Он показывает его дочери и тихо спрашивает:

– Где твой брат?

– Кто?

– Где Лам? Я думал, это он взял копьё.

В ту же секунду Альма понимает, что всё было совсем не так, как ей представилось.

– Он не с тобой? – продолжает отец.

– Нет.

Она смотрит на отца молча и вдруг понимает всё. Это не отец забыл копьё у акации на холме. Это был Лам. Да. Он проснулся до неё. И пошёл к Дымке.

– Я напугал тебя, Альма, – улыбается отец.

Чтобы успокоить её, он сменил язык. Он говорит теперь на фанти, как в её детстве.

Он хочет взять её за руку.

– Всё хорошо?

– Да.

Она уже отвернулась, уже бежит прочь.

– Где Лам? – спрашивает отец.

– Я ему не сторож.

Альма одна забирается в дом на смоковнице. Она видит вдали Сума с матерью, которые работают на залитом водой ямсовом поле. Среди зелени они похожи на две статуэтки из обожжённой глины.

Дом пуст. Альма поднимает сложенные у дальней стены покрывала. Зовёт:

– Лам…

Иногда он снова засыпает по утрам в этом меховом гнезде. Но сегодня там никого. Только дымный запах прошедшей ночи. Выходя, Альма видит, как над ней сгущаются тучи. Может, в скалах снова идёт дождь.

Она огибает дом. Скатывается по пологой ветке к самому стволу. Здесь, в гуще ветвей, её младший брат прячет своё сокровище. Деревянную коробочку, которую он натирает жирной сажей, чтобы блестела. Только Альма знает, что внутри: два зелёных камушка, браслет из рога, череп летучей мыши размером с большой палец, семена в кожаном мешочке и другие диковинки.

Успокоившись, она опускается на колени. Коробочка на месте, между ветвей. Альма улыбается. Она знает Лама. Он не мог без неё уйти. Она берёт коробочку в руки.