Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Далее из сообщений Д. Н. Баркова сохранилась его наивная заметка: «Опыт сравнения Расина с Вольтером», любопытная, однако, обращением к членам общества «Зелёной лампы» с просьбою о критике этого немудрёного «опыта».

ОПЫТ СРАВНЕНИЯ РАСИНА С ВОЛЬТЕРОМ

Не имев ни довольно познаний, ни доверенности в учёном свете, я никогда не позволил бы себе писать о таком важном предмете, если б не писал для братского общества. Много буду благодарен любезным членам общества 3<елёной> Л<ампы>, если они возьмут на себя труд показать мне мои ошибки и пополнить то, чего, по их мнению, недостаёт. С сей только надеждой я приступаю к делу.

Вольтер и Расин в одни почти лета вступили на трудное поприще театра и доказали, что ни о чём не должно судить по началу. Первый опыт Вольтера был несравненно блистательнее, нежели Расина. Вольтеров Эдип, несмотря на сухость первого действия и нелепость эпизодного лица Филоктета, без сомнения превосходит Расинову Фиваиду даже в отношении к слогу; но со всем этим Вольтер обязан успехом своей трагедии не столько собственным дарованиям, как веку и обстоятельствам. Расин начал писать тогда, как язык не был ещё совершенно обработан; он не имел других образцов, кроме нескольких трагедий Корнеля, в коих есть, без сомнения, красоты неподражаемые, но кои в рассуждении целого очень далеки от совершенства трагедий Расиновых. Вольтер же, напротив, имел учителями и Корнеля, и Расина, писал языком, обогащённым образцовыми, изящными произведениями. Оба они подражали грекам, с той, однако, разницей, что Расин менее пользовался Еврепидом, нежели Вольтер Софоклом, и в доказательство сего он тотчас упал, как скоро оставил своего учителя; последовавшая за Эдипом Артемора писана слабым прозаическим слогом и по справедливости освистана. Напротив, Александр Расинов доказывал уже если не хорошего трагика, то по крайней мере поэта; не будучи совершенной трагедией, Александр может по справедливости назваться хорошей стихотворной пьесой. Неоспоримо, что Расин заблуждался, подражая Корнелю, тогда как должен был следовать собственному гению, — но он скоро увидел свою ошибку, и Андромаха служит тому доказательством. Вольтер, переименовав Артемору в Мариамну, исправил в ней слог, отдал на театр и опять был освистан. Итак, Расин на 28 году был уже хорошим трагиком, а Вольтер в 30 лет ещё колебался на сцене. Опечаленный неуспехом, он поехал с горя в Англию, что ему послужило в пользу: он познакомился с английскою словесностью и научился заменять гением их стихотворцев недостаток собственного дарования; но, не имея хорошего вкуса и точного о вещах понятия, он не умел и сим воспользоваться и занял их погрешности: он научился делать романические сцены и положения, несогласные с рассудком.

Следующую заметку Баркова (по-видимому, незаконченную) — о «первом актёре» Волкове — надлежит отметить как одну из ранних попыток напомнить о заслугах этого замечательного деятеля-самородка.

ЖИЗНЬ АКТЁРА ВОЛКОВА

Фёдор Григорьевич Волков, купеческий сын, родился в Ярославле 1729 года февраля 9 дня. Он был первым основателем и актёром правильного национального театра в России, несмотря на то, что ещё при царе Алексее Михайловиче существовала уже в России труппа актёров, ибо она была выписана по указу царя из немецкой земли и, стало быть, играла по-немецки. Хотя в записках об Русском театре и сказано, что люди у боярина Матвеева, обучаясь у Немцев, играли вместе с ними комедию, но как и на каком языке, не помянуто, и по всем вероятиям заключить должно, что они употреблялись в балетах, в оркестре для выходов, для ролей без речей и т. п. Во время малолетства Петра I в Заиконоспасском монастыре представлялись духовные трагедии и переведённые с французского языка комедии, как то: Врач поневоле и проч. Царевна Софья Алексеевна сама сочиняла трагедии и представляла их в теремах своих с придворными.

В 1701 году Петр Великий выписал из Данцига труппу, состоящую из 9 человек под начальством Куншта, который был вместе и автором игранных тогда пиес, и актёром.

Он обучил 12 человек русских из приказных и посадских людей, и к торжественному шествию Петра в Москву после победы над Шведами было приготовлено аллегорическое представление.

Приведём, наконец, басню Баркова «Быль» и его же остроумную шутку в стихах о букве Ъ; с этою буквою издавна вёл борьбу Дмитрий Иванович Языков, впоследствии непременный секретарь Российской академии (1835—1841) и академик Академии наук (1841—1845), издавший без «еров» две книги: «Влюблённый Шекспир. Комедия Дюваля», перевод с французского (СПб., 1807), и «Сравнения, замечания и мечтания, писанные в 1804 г. во время путешествия одним русским. Перевод с немецкого» (СПб., 1808); отрывок из «Сравнений», под заглавием: «Он должен быть профессором», также без «еров», появился ещё в «Северном вестнике» (1805. Ч. 8). Языкова за его борьбу с Ъ осмеял, как известно, ещё Батюшков в 1809 г. в своём «Видении на берегах Леты»:

…я целу ночь и день
Писал, пишу и вечно буду
Писать все прозой без еров…[44]
БЫЛЬ
Повесин на лошадь сердился, —
Сердилась лошадь на него;
И конь, и всадник утомился,
Да пользы мало от того.
И верно этот спор надолго б продолжился,
Когда б Повесина сосед
Не ехал мимо на обед
И в спор столь жаркой не вступился.
«За что так сердишься? Чем виноват гнедой,
Твой верный конь, перед тобой?»
Сказал проезжий мой упрямому соседу.
— Хм! не досадно ли! вот с места час не съеду,
Уж лошадь! — «И мой друг! Не стыдно ль
                                           спорить с ней:
Ну, слезь и докажи, что ты её умней!»
Барков
ПРИГОВОР БУКВЕ Ъ
Ер, буква подлая, служащая хвостом,
Полезла на Парнас, писать стихи пустилась;
В журнале завладеть изволила листом
И всех на нём бранить решилась,
Судить,
Рядить, —
Ну, словом, хочет умной быть,
Конечно, буква ер взбесилась,
Ну, право, надо взять с Языкова пример
И уничтожить букву Ъ.
Барков

С особенным интересом, наконец, надлежит отметить в наших бумагах след участия в собраниях «лампы» кн. Сергея Петровича Трубецкого, будущего известного декабриста[45]; по его собственному показанию, данному Верховной следственной комиссии, он недолго был членом «лампы» — «не более двух месяцев перед отъездом в чужие краи в 1819 году»[46], а уехал он в июне этого года, — следовательно, его участие в собраниях могло быть лишь в апреле — мае месяцах, к которым, следовательно, и относится сообщаемая ниже записка Трубецкого (принадлежность её Трубецкому мы определяем по почерку), содержащая перечень книг и сочинений, рекомендованных им, для чтения и изучения, более, чем он, молодым и менее политически образованным сочленам. В перечне Трубецкого мы находим «Историю» Карамзина, Летописи, Историю Российской иерархии, то есть, — главнейшие книги по вопросам русской истории — духовной и светской, — биографические словари и сборники, монографии о Суворове, о Петре Великом, Записки Манштейна, Путешествия Олеария и Герберштейна, — вообще источники для познания отечественной истории; особенно любопытным представляется нам указание на рекомендацию Четьи Миней. Иностранные книги приведены, вероятно, как параллель к таким же русским изданиям, — для сравнительного изучения. Как известно, будущие декабристы были настроены весьма патриотично и считали необходимым развитие в себе и в других национального чувства. Вот этот список, писанный собственноручно С. П. Трубецким:

вернуться

44

Батюшков К. Н. Соч. Т. 1. С. 80, 327.

вернуться

45

О нём см. исследование Н. Ф. Лаврова в сб.: Бунт декабристов. Л., 1926. С. 129—222; об участии Трубецкого в «Зелёной лампе» — см. с. 159 указ. изд.

вернуться

46

Щёголев П. Е. «Зелёная лампа». С. 28; то же в издании Центрархива: Восстание декабристов. М., 1925. T. 1. С. 53—54.

7
{"b":"865201","o":1}