Всё издание мелких стих, куплено за 12 т. р.
Лизка Шот Шедель — блядь, которой выздоровление[918].
Наташа — Актриса Толстого, которой Наташе[919].
Надинька Форет — образованная блядь.
Ольга Массон.
К Самойлову.
В Домике в Коломне о г-же Зуровой, по первому мужу Стайновская[920].
Татьяна городская — со Строгоновой, урожд. Кочубей.
Жаркая история с женой Австр. Посланника[921].
Каменка, Алекс. Львовича Давыдова, который тоже и философ, сослан в Сибирь, как Декабрист.
Андрей Петр. Есаулов.
Нет не Черкешенка — Паниной, урождённой Пушкиной, в которую он был влюблён, а по другим в сестру её Зубкову, с которой через неё хотел (нрзб).
О сцене свидания у Фонтана в Годунове, что написана после возвращения верхом из Тригорского и которая будто была лучше той, которую написал недели три спустя (И тайные мечты обдумывать люблю).
В Лицее свободно курили, а в библиотеке книги с отметками императора, — гувернёр Чириков р….. (нрзб) рассказы.
Был суеверен Пушкин, и Нащокин заказал кольцо с бирюзой от насильственной смерти, которое его не спасло.
Гекерен был педераст, ревновал Дантеса и потому хотел поссорить его с семейством Пушкина. Отсюда письма анонимные и его сводничество.
Мусина-Пушкина, урожд. Урусова, потом Горчакова (посланника), жившая долго в Италии, красавица собою, которая возвратившись сюда, капризничала и раз спросила себе клюквы в большом собрании. Пушкин хотел написать стихи на эту прихоть и начал описанием Италии
Но клюква, как противуположность, была или забыта, или брошена[922].
Княж. Елена Волконская, потом Хилкова, была в Екатер. институте. Кюхельбекер видел её там часто благодаря связям и службе матери своей[923], влюбился в неё и говорил, что ему достаточно и одной любви к ней. Отсюда стих. Мечтателю.
К Всеволжскому, у которого давались пиры под именем Зелёной Лампы.
П. ругал Нессельроде, что она увезла во дворец жену его, говоря: Нечего делать, где меня не принимают, там нельзя и жене быть. Это дошло до Двора, и его сделали камер-юнкером. Жуковский и В. отливали его водой при этом известии. Он хотел просто идти и наговорить царю грубостей. Он говорил также, что три года тому назад Г<осударь?> предлагал ему камергерство, но П. не принял. Он успокоился впоследствии и писал к жене, что Царь не хотел его оскорбить и потому он ему прощает эту шутку над собой.
Импровизация Мицкевича о равенстве народов в Демутове трактире.
С. Л. Пушкин, разъезжающий в карете и выглядывающий из неё, чтоб показать, что у него карета; жена, подличающая перед Архаровой и дарящая А. И. Васильчиковой письмо Пушкина страстное [?], извещающее о помолвке его, мая 1831[924].
6 Генваря 1829 г. Пушк. выехал на Кавказ.
Загоскину пишет ответ с Соболевским на 4 страницах.
В (нрзб), ему приснились стихи:
Пускай………….
Равно всем общая, как чаша круговая
было (нрзб)
V. Из записки Кононова[925]
1) Мерзляков — был небольшой ростом, с одутловатым лицом, редковолосый и небрежен в туалете. Беспечность в характере: кухарка раз отдала колбаснику тетрадку его стихотворений.
2) На Шаликова, бывшего в хороших связях с Борисом Карловичем Бланком, кн. Вяземский при отъезде его из столицы написал епиграмму, где были стихи:
Прощай, прощай о Бланк дурной,
Единственный читатель мой…
3) Князь Шаховской, толстый, высокий мущина с орлиным носом и в мешковатом фраке, даже в 1829 году говорил, что «История» Карамзина очень плоха. Он, между прочим, за Буянова, где упоминается о его Стерне
Две бляди дюжие сидели, рассуждали
И Стерна нового, как диво, величали.
Прямой талант везде защитников найдёт, —
отомстил В. Л. Пушкину, сказав в одном обществе: «Буянов действительно хорош, а остальное всё плохо у него. Прибавлю ещё жалобу: Надо же моё несчастие, что раз удалось бздуну перднуть — и то на мой счёт». Причину вражды к Кар<амзину> со стороны <Шаховского> В. Л. Пушкин объяснял непомещением стихов в журнале за ошибки в версификации.
4) В. Львович в 1829 году был старик чуть двигавшийся от подагры, небольшой ростом, с открытою физиономией, с седыми немногими <?> волосами, весёлый, балагур, гастроном, беспутный, как всё семейство; он имел огромную библиотеку, в которой стояли книги в три ряда, так что отыскать нужную не было возможности. Между прочим, он умер совсем не так, как рассказывает Бартенев. В 1830 году он уже не мог ходить, лежал на диване и перелистывал Беранжера, которого весьма любил, — и вдруг вздохнул тяжко и умер.
5) Хмельницкий, очень приятной наружности, имел весьма сильные неприятности по службе и был переведён в 1837 году с смоленского губернаторства губернатором в Архангельск. Последние его произведения: Мундир и Мой мячик <?>, которых не знаю, — исполнены желчи. Он был застенчив в обществе и любезен в небольшом кругу.
6) С. Н. Глинка, ходивший в синем или сером фраке и в круглой шляпе, довольно странной формы. Он оставил своё родительское наследство сестре, сам <?> пошёл в учителя; участие его в событиях 1812 года. Вот анекдот.
В 1818 году в Москве он ехал на извощике и в Иверских воротах встретился с отрядом солдат. Молодой гвар. офицер с обнажённой шпагой сперва яростно кричал на извощика, потом ударил его шпагою и окровавил. Глинка соскочил с дрожек, узнал фамилию офицера в задней шеренге и прямо отправился к дивизионному командиру, объявляя, что если извощик не будет удовлетворён, он войдёт с просьбой к Государю. Призвав молодого офицера к генералу, Глинка объяснил ему, что он офицер, но извощик тоже полезен и они друг другом заменены быть не могут. Смущённый офицер попросил извинения у извощика в своей горячности и дал ему 25 р. Глинка тотчас же стал обнимать его. Замечательно, что офицер сознался, что уже давно серый фрак Глинки возбуждал в нём желание придраться к нему и напакостить.
В Смоленске Глинку все знали и уважали. Раз извощик утащил у него верхний сертук. Он в полицию. В полиции говорят: извольте подать прошение на 50-коп. листе. Как? — возражает: меня же обокрали, да я же и заплачу? Идёт на биржу, созывает извощиков, рассказывает происшествие, называет себя и свой адрес. «Знаем, батюшка вас, Сергей Николаевич», отвечают извощики, — и на другой день сертук и вора приводят. Последнему С. Н. делает наставление, но тотчас отправляется в отысканном сертуке в полицию, чтобы сказать канцеляристу: полтины я не платил, сертук на мне, а я не полицмейстер.
VI. Дело по просьбе Пушкина о разрешении поездки для лечения
Генерал-губернатор Эстляндии в 1826 г., маркиз Паулучи, обратился к графу Карлу Васильевичу Нессельроде с следующим письмом:
М. Г. мой, Граф Карл Васильевич!
Выключенный из службы Коллежский Секретарь Александр Пушкин, присланный по распоряжению г. Новороссийского Генерал-Губернатора из Одессы в Псковскую Губернию и о подвержении коего надзору Псковского Губернского Начальства Ваше Сиятельство сообщить мне изволили в отношении от 12 июля прошлого 1824 году Высочайшую волю блаженные памяти Государя Императора Александра Павловича, поданным ныне к Псковскому Гражданскому Губернатору на Высочайшее имя прошением, при коем представил свидетельство Псковской Врачебной Управы о болезненном его состоянии и подписку о непринадлежности его к тайным обществам, просит дозволения ехать или в Москву, или С.-Петербург, или же в чужие краи для излечения болезни.
Усматривая из представляемых ко мне ведомостей о состоящих под надзором полиции проживающих во вверенных главному управлению моему губерниях, что помянутый Пушкин ведёт себя хорошо, я побуждаюсь, в уважение приносимого им раскаяния и обязательства никогда не противуречитъ своим мнением общепринятому порядку[926], препроводить при сём означенное прошение с приложениями к Вашему Сиятельству, покорнейше Вас, Милостивый Государь мой, прося повергнуть оное на Всемилостивейшее Его Императорского Величества воззрение, полагая мнением не позволять Пушкину выезда заграницу, и о последующем почтить меня уведомлением Вашим[927].
С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Милостивый Государь мой
Вашего Сиятельства покорнейший слуга
Маркиз Паулуччи
Рига
Июля 30-го дня 1826 года
№ 922[928]