Тагиров на протяжении долгой своей жизни неоднократно менял хозяев. В 30-е годы он, будучи осведомителем НКВД, сдавал под вышку мулл и горских националистов, в 40-е перебежал на сторону Гитлера и служил поначалу в абвере, потом — в гестапо, после войны приютился под крылом ЦРУ. На нем, как говорится, пробы негде было ставить.

Тагиров принимал непосредственное участие в подготовке агентуры, засылаемой в Советский Союз. Он очень много знал, этот человек, утративший чувство причастности к земле предков. Люди КГБ вертелись вокруг него, но он быстро распознавал их волчьим чутьем и либо со смехом прогонял от себя, либо закладывал американцам, не делая при этом различий между русскими и кавказцами. Правда, иногда ему снились синие горы с бездонными расселинами мрачных ущелий, пенистые ручьи, где плескалась форель, запах кизячного дыма и вкус подгорелых бараньих шашлыков, но, проснувшись, он со злобой гнал от себя даже воспоминания о таких снах. А между тем подкатывала старость, и смутные видения юности постепенно перерастали в навязчивую манию, в звериную тоску, в неодолимое желание побывать там, где он появился на свет.

Когда я получил в свое производство наблюдательное дело на Тагирова, то, ознакомившись с ним, понял, что велось оно вяло, шаблонно, без выдумки. И у меня возникла мысль подкинуть объекту оперативного наблюдения человека в папахе, но сделать это не совсем обычным образом. Начальство мой замысел одобрило.

В группу туристов, направлявшихся в Западную Германию, был включен агент Гарун, умный интеллигентный кавказец средних лет. Вручая ему папаху, я говорил:

— Это приманка, наживка для горской эмиграции. Вам не нужно никого искать. Они сами придут к вам. Нас интересуют настроения, намерения и связи. Запомните: настроения, намерения и связи. Конечно, адреса и телефоны, но лишь в том случае, если сами будут давать. Никаких инициатив с вашей стороны! Все инициативы должны исходить только от них!

— Не нравится мне эта затея, — сказал Гарун, рассматривая папаху. — Я всю жизнь ходил в шляпе. А в Европе буду вообще гороховым шутом смотреться. Да и в райком партии могут пригласить после возвращения…

— Папаху наденете, как только сойдете с трапа самолета, — перебил его я, — и будете снимать ее только ночью, перед сном. В папахе вся соль операции. А райкома не бойтесь. Мы вас прикроем… Главные сюрпризы вас могут ожидать во Франкфурте.

— Родина Гёте, — вспомнил агент.

— Правильно. Но там вам будет не до автора «Страданий юного Вертера», потому что Франкфурт — место дислокации штаб-квартиры ЦРУ и место проживания Тагирова. Знаете Тагирова?

— Слыхал.

Тагирова на Северном Кавказе знали главным образом по газетным публикациям. Знали как отъявленного негодяя и предателя.

— Вот если он к вам придет, гоните его в шею. Скажите, что не хотите рисковать служебным положением и будущим своих детей.

— А если он возьмет и уйдет?

— Значит, будем считать операцию провалившейся. А если не уйдет, тогда…

И я подробно проинструктировал Гаруна по всем возможным вариантам развития его контакта с объектом.

Сначала операции «Папаха» развивалась успешно. Представитель никому не известного народа в экзотическом головном уборе сразу попал в западногерманскую прессу. Вокруг него роем закружилась горская эмиграция. Гарун был со всеми вежлив, обходителен, дружелюбен, но не более. Близко к себе никого не подпускал. Держался с достоинством.

Трехдневное пребывание во Франкфурте прошло на удивление спокойно. Последний вечер Гарун провел в компании наших туристов, угощавших немецкого гида, который оказался чрезвычайно обаятельным и хорошо подготовленным в профессиональном отношении парнем. В свой номер агент вернулся поздно и застал там незнакомого пожилого человека кавказской внешности, сидевшего перед включенным телевизором.

— Кто вы? — удивленно спросил Гарун.

— Я Тагиров, — ответил незнакомец, прибавляя телевизору громкости. — Не бойся меня. Я не сделаю тебе ничего плохого.

— Уходи! — сказал Гарун. — В нашей группе полно кагэбэшных сексотов. Я не хочу рисковать…

— Постой! — отмахнулся от него неожиданный визитер. — Ты меня не интересуешь, хотя должен заметить, что законы гостеприимства ты не блюдешь. Дай-ка мне твою папаху.

Он внимательно осмотрел головной убор и вынес приговор:

— Ей не более недели от роду, и носить ты ее не умеешь. Ты похож в ней на чучело. Не позорься. Но сам по себе замысел был хорош. Приятно иметь дело с умными людьми.

— Уходи! — повторил опешивший Гарун.

— Вот что, — продолжал Тагиров, не обращая внимания на его реплику. — Передай людям, которые тебя послали, что я готов работать на них. Мои условия: три года честного сотрудничества и спокойная старость в родном ауле. Все. Пусть шлют связника. Пароль будет такой: «Пускай я судьбой на заре моих дней, о южные горы, отторгнут от вас…» А отзыв: «Как сладкую песню отчизны моей, люблю я Кавказ…» Ты знаешь, чьи это стихи?

— Лермонтова, — пролепетал Гарун.

— Молодец. Прощай.

Тагиров похлопал агента по спине и исчез.

Что было дальше, я расскажу как-нибудь в другой раз. А папаху мы подарили Гаруну. Он сделал из нее воротник к зимней куртке, которую носил, пока я его знал.

Генерал Болдин слыл остряком и балагуром. Однако острословие и балагурство были лишь маленьким элементом его имиджа. Этот дар суровый жесткий оперативник и аналитик Болдин виртуозно использовал для усыпления бдительности как врагов, так и незадачливых партнеров по служебному общению. Впрочем, подчиненные генерала, люди в большинстве своем тертые, давно раскусили начальника и, будучи вызванными к нему на ковер, старались не терять бдительности и не попадаться на удочку…

— Лет тридцать назад, — рассказывал Болдин, весело поглядывая на Павлика Лахтюкова, только что вернувшегося из Буганды, — мне довелось присутствовать на выборах вождя одного из бугандийских племен. Вождя они выбирали на год, а потом убивали, что само по себе у меня не вызывало возражений. Любой правитель успевает за год такого натворить, что его можно за милую душу топить в нужнике. После казни вождя эти негры созывали народное собрание и бросали в толпу головной убор бывшего своего властелина. Думаешь, люди шарахались от царского венца кто куда горазд? Вовсе нет. Такая начиналась свалка, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Визг, крик! Мелькали зады, головы, руки, ноги. Наконец, кто-то самый тупой и здоровый поднимался на ноги, крепко прижимая к животу соломенную корону, утыканную перьями попугая. И на изодранной роже сияло блаженство. Знал ведь, сукин сын, что через год его лишат жизни, а был счастлив. Вот она — власть! Говорят, что слаще ее только оргазм, жранье и отправление естественных надобностей.

Павлик засмеялся. И тут лицо шефа в единый миг стало каменным, а взгляд — ледяным. Конец, подумал Лахтюков, проглатывая застрявший в горле комок, сейчас спросит. И генерал спросил. Вопрос прозвучал неожиданно, как выстрел в тихой ночи, хотя Павлик ждал его и подготовил разные варианты ответа. Он сидел, опустив глаза и соображая, какой из вариантов пустить в ход, но вдруг ослепительно острая и ясная мысль пронзила мозг: надо рассказать правду, одну только правду. В правде спасение.

— Так кто же сочинял за тебя шифровки в Центр? — повторил свой вопрос генерал.

В Буганде уже более сотни лет правят бал англичане. Невелика страна, а грабануть тут есть что: медь, хлопок, кофе, цитрусовые и прочее. До 70-х годов прошлого века о Буганде мало кто слышал. Она была одной из самых неприметных жемчужинок британской короны. Однако с течением времени ветры перемен задули и здесь. Несколько сот молодых людей, получивших образование в Америке и Европе, стали тусоваться вокруг резиденции генерал-губернатора и требовать независимости. Шотландские стрелки, охранявшие дворец, палили в воздух, отгоняли их.

— Патрик, — сказала однажды жена сэра Кемпбелла, английского наместника в Буганде, — эти черные собаки не дают нам спать. Надо бросить им кость, и тогда они успокоятся.