Итак, тем вечером накануне грозы со штормом мне примерещились люди, чья смерть меня взволновала с той или иной степени. Мне не явились тот алкаш, первым скормленный родителям, старики-Оборотни в деревенском доме под флагом и конспиролог Ян, который сам напал на меня и получил заслуженную пулю. И зловещая Даша, которую зарезала Влада…
На смерть некоторых людей — и не совсем людей — мне было совершенно наплевать. А смерть некоторых — даже когда я был в ней не повинен — оставила след…
Так что это было на берегу?
Суд присяжных, где все присяжные — призраки умерших людей?
Шизофреническая психотерапия с глюками, где я бессознательно проработал старые психические травмы?
Или наведенный морок — например, от Падшего?
Если верен последний вариант, то чего Падшему надо от меня? Мы ведь с ним поговорили. Или нет? Я не помнил. Кажется, он даже показал мне свое лицо, но я не запомнил этого момента. Помнил только, что, кажется, он не был похож на чудовище…
Когда на третий день гроза угомонилась и выглянуло солнце, я поехал к Базе. Зачем — и сам не понимал толком до поры, до времени. Подъезжая по узким кривым улочкам к противотаранным воротам, я поглядел вверх, на наблюдательную вышку. Кажется, на ней никого не было.
Я вылез из кабины и подошел к воротам. Во дворе между разноцветных домиков не было ни души. Все же я постучал камнем по стальным воротам, и через пару минут из желтого домика выглянул человек.
— Георгий Маркович! — крикнул я.
Он осторожно, неловко прижимая к себе винтовку, подошел к воротам с другой стороны. Присмотрелся ко мне.
— Вернулся? — глухо спросил он. — А где малой?
— Остался… в Общине, — ответил я, не стараясь скрыть тот факт, что Тимка — один из Детей Земли.
— А-а-а, — протянул ученый. — А где Антон, не знаешь? И Дмитрий?
— Погибли, — коротко сказал я.
Обросшая бородой и курчавыми волосами физиономия вытянулась.
— А-а-а, — снова протянул Маркович. — Ты их убил?
Я уставился на него.
— Нет. Их убил Падший Праотец. Знаете такого?
— Кто-то из паранормов? — жалобно уточнил ученый. — Не знаю…
— Что тут случилось? Где охранники?
— Так это… Уехали Антона с Дмитрием искать. Антон обещался на второй день приехать… но пропал без вести. На связь не выходил. Наши и поехали искать. И тоже не вернулись… Полагаю, они просто решили больше не жить на Базе… Собственно, только Антон их и удерживал вместе… Харизматичный был лидер…
— А вы почему остались? — перебил я, не особо удивившись, что База держалась на одном авторитете Антона. Не исключено, что даже при нем со временем Бродяги разбрелись бы кто куда. Такая уж натура у Бродяг.
— У меня лаборатория… — забормотал Георгий Маркович.
— Лаборатория, — повторил я. И внезапно понял, зачем сюда приехал. — Откройте ворота, мне нужно в вашу лабораторию.
Ученый на мгновение замялся, но потом загремел ключами. Я вошел на территорию заброшенной Базы и быстрым шагом двинулся к желтому домику. Маркович семенил следом.
На футбольном поле оставался один бронетранспортер, больше техники не было. Наверняка с оставшейся машиной что-то не так, иначе и ее забрали бы.
— Откройте, — велел я, остановившись перед решеткой в дверях той комнаты, где с обоями сливался Оборотень.
Ученый хотел было что-то сказать, но промолчал и открыл замок.
Я вошел в пустую комнату с огромным наростом на стене, окрашенным так же, как и обои. Помедлив, положил на него руку. Он оказался неожиданно теплым, словно нагретым солнцем.
— Кем бы ты ни был, — шепотом сказал я, — надеюсь, что это скоро кончится. Я постараюсь, чтобы это кончилось… для тебя и таких, как ты.
Вышел из комнаты и поглядел на застывшего в коридоре Марковича. Отрывисто спросил:
— Вы его собираетесь резать скальпелем? Делать какие-нибудь эксперименты?
— Да нет… Нет!
— Я сюда вернусь еще, — пригрозил я. — Если увижу, что его тронули, я тебя зарежу. Твоим же скальпелем, понял?
Маркович струсил — и это при том, что у него была винтовка, а у меня только пистолет в кобуре подмышкой, который надо еще успеть выхватить.
— У меня нет намерения продолжать исследования… После того, как База опустела…
— Может быть, когда-нибудь цивилизацию восстановят, — сказал я мягче, — и у вас будет возможность заниматься научной деятельностью. Так что сохраните тот журнал, который я вам дал. Он пригодится.
Он закивал, грустно улыбнулся. Мне вдруг стало его жалко. Остался один, бедняга, а ведь он особо ни в чем не виноват. Хотел как лучше, изучить мутантов, принести пользу…
— У вас есть еда? — спросил я.
— Они с собой забрали большую часть, — забормотал Маркович, глаза его забегали. — Совсем чуть-чуть осталось… Когда я в погреб спустился, тогда и понял, что они не планировали возвращаться…
— Я не буду вас грабить. Вам лучше оставаться здесь, но… не мучьте Оборотней и Ушедших. Им и так досталось.
— Понимаю…
Кажется, он говорил искренне.
Я попрощался и пошел к воротам.
***
Последующие дни и недели я провел в полном одиночестве, бесцельно катаясь вдоль побережья. Несколько суток проводил в какой-нибудь понравившейся бухте, потом снимался с места, обыскивал дома и магазины в поисках оставшейся еды, сливал бензин. И снова стоял на одном месте, пока оно не приедалось.
Как ни странно, одиночество меня совсем не мучило. То ли привык, то ли попросту устал страдать оттого, что рядом никого нет и поговорить не с кем. Иногда вспоминал Тимку, с которым, конечно, было бы веселее, но особого сожаления не испытывал. Мне необходимо было побыть одному: только ветер, небо, земля, море — и я.
За Тимку не беспокоился. Матерь Анфиса выжила и вряд ли пострадала от взрыва сильнее меня. Нас троих зашвырнуло в реку, так что нам крупно повезло. Анфиса позаботится о Тимке и остальных детишках — тех, кто выжил.
Хотя временами шли ливневые дожди с грозой, дни становились все жарче и солнечней. Я научился рыбачить с берега, предварительно потеряв пару удочек. Хорошо клевало ранним утром, когда почти нет ветра и волны. Раза три я поймал камбалу — такую рыбу сразу узнаешь. Других рыб не опознал. Что это было? Кефаль? Морские окуньки? Барабульки? Понятия не имею — только читал названия этих зверюг на вывесках рыбных магазинов. Наверное, стоило найти книгу с картинками, где описывалась бы вся эта морская живность. А то в один не совсем прекрасный день съем что-нибудь ядовитое, и поминай, как звали…
Моя диета почти на сто процентов состояла из даров моря. Где-то читал, что морская пища дает человеку все нужные витамины и микроэлементы, поэтому, пожалуй, следовало остаться у моря на всю оставшуюся жизнь и надолго отсюда никуда не уезжать.
Много купался в море. Поскольку сейчас все пляжи мира стали нудистскими, использованием купальных принадлежностей я себя не утруждал. Иногда и вовсе целыми днями разгуливал в костюме Адама. Сильно загорел с головы до ног, причем загар получился таким ровным, что дальше некуда. Нашел в магазинах акваланг, но погрузиться с ним не получилось. Зато прекрасно получился снорклинг — ныряние с маской, из которой торчит трубочка для дыхания.
Это было потрясающее время. Ни депрессии, ни глюков, ни желания куда-то бежать. Полный расслабон и в то же время постоянная занятость делами насущными. То рыбу ловишь, то стирку устраиваешь, то в автодоме убираешься или к “крыльцу” песчаную дорожку насыпаешь, чтобы можно было ходить до самого берега босиком. Или читаешь в тенечке умные книжки и потихоньку умнеешь…
А потом внезапно всё закончилось. Меня куда-то повлекло, да так сильно, что не усидеть. Это было ранним утром — я проснулся и понял, что сегодня, прямо сейчас надо ехать. Куда-то на восток. Не очень далеко, но ехать надо немедленно.
Я сел за руль, развернулся и поехал по дороге на восток. По пути в голове немного прояснилось, и я вдруг понял, куда еду. А самое главное, сообразил, какой сегодня день.
День летнего солнцестояния, двадцать первое июня. О нем говорил зоолог Алексей Николаич. Откуда он знал? Тоже почувствовал? Наверняка ничего не чувствовал, просто логически дошел до этого. У язычников все мероприятия приурочены к природным явлениям, а не искусственным календарным датам — таким, как Новый год, например. Теперь было ясно, что должно произойти в день летнего солнцестояния.
