И больше никто не будет говорить о выборе в пользу любви. Любовь — штука неуправляемая, а потому опасная. Никто и никогда не контролировал ее, потому что любовь и контроль — вещи несовместимые. Если ты считаешь, что контролируешь любовь, задайся вопросом: а может, это вовсе не любовь?

Снова зазвучали тамтамы, они били по мозгам, заставляя привести приговор в исполнение. Я моргнул и в ярком неживом свете Биты увидел людей вокруг. Старики и старухи — старые, как земля и горы. Они ждали. Забавно: светлые Праотцы — дряхлые старики, даже в телах детей, а Падшая, ужасный гилгул, не способный упокоиться в могиле, — юная и свежая дева в обоих мирах, тонком и грубом.

Может ли Палач стать судьей? Что если я случайно обреку мир на страдания еще на десять тысяч лет?

Я заорал и ударил со всей дури.

…Но не по Владе, покорно ожидающей удара, а по Виду Пурвиа, ветхому седобородому старцу.

Орудие Палача действует во всех измерениях. Праотец исчез в мгновенной вспышке. Я почуял, как где-то у подножия Кургана упал Толик, внезапно потеряв сознание. Выживет ли он? Не знаю. Я не думал об этом. Я наносил удар за ударом по старикам и старухам, Праотцам и Праматерям. Они исчезали, а внизу падали без чувств их носители.

— Остановись, Палач! — крикнул один из Праотцев, Вадхак. — Это ошибка! Мир снова пострадает!

Пусть мир пострадает. Пусть он исчезнет! Зачем он нужен, если все люди в нем снова будут слугами не ими написанных правил?

“Мы не духи, вселившиеся в тела детей. Мы и есть те давно умершие люди, рожденные снова в новом теле в преддверии очередных Трех Волн”.

Это ложь. Вы — духи прошлого, и это прошлое пора забыть. И весь ваш Великий Замысел — ложь, как и все великие замыслы и проекты.

Я ударил Вадхака и всех остальных древних. Они не пытались скрыться — Спиральный Курган не то место, где можно скрыться от Орудия Палача. Они исчезали один за другим во вспышках ослепительного света.

Надеюсь, навсегда.

Я остановился, задыхаясь и опустив Биту. Узоры на ней продолжали гореть неистовым накалом, но энергия, бьющая в ладони, заметно ослабла. Все Праотцы и Праматери пропали, как утренний туман над морем.

— Наверное, меня проклянут все следующие поколения, — пробормотал я.

И тут издалека, то ли из глубин памяти, то ли из тонкого мира — я уже запутался во всех этих звуковых и визуальных спецэффектах, — прозвучал далекий, до боли знакомый голос:

“Что бы не случилось, сынок, что бы не произошло, помни: мы будем тебя всегда любить”.

Эти слова мне сказала мама, когда я уходил из дома этой весной — целую вечность назад.

Родители — нечто особенное. В отношении детей настоящие родители всегда делают выбор в пользу любви. И это единственно верный путь.

Я протянул руку Владе. Она помедлила — видно, была шокирована, хотя и повидала за свои жизни много всякого. Все же взяла меня за руку и встала на ноги. Силы Сбора больше не было, и не стучали тамтамы. Я вдруг осознал, что слышу пение птиц, жужжание насекомых, шелест ветвей… и дыхание вселенной.

Я сказал:

— Идем.

— Куда? — спросила Влада.

— На море. Будем сидеть на берегу и молчать. Или разговаривать. Зависит от настроения.

Она улыбнулась. Бледное лицо наливалось румянцем.

— Хорошо!

И мы начали спускаться со Спирального Кургана.