“А ты сможешь жить как раньше? — беззвучно вопросил голос Голлума в голове. — После того, что узнал о себе?”

Смеагол промолчал, но я и так знал ответ.

Не смогу.

Та сила, что гнала меня куда-то, не даст засиживаться.

Есть ли у меня вообще свобода воли или я винтик в чужой игре? Чтобы проверить, надо сделать все наоборот: разломать к чертям Расписную Биту, упрямо сесть на задницу и не вставать, гори все синим пламенем.

Я покосился на биту — на свой Экскалибур. Цветочки, нарисованные Владой, и имя “ТИМ” ярко пламенели на Оружии Палача. Нет, не смогу разломать, рука не поднимется. Если бы Влада ее не разрисовала…

Я дернулся. А ведь все сходится! Сама судьба, в которую не верил Павел, ведет меня на Спиральный Курган, на встречу с Падшим. Выбора нет. Точнее, есть, но он уже определен. Я не разобью биту, потому что ее украсила немая девочка, к которой я, оказывается, неровно дышу; не займусь хозяйством на берегу Черного моря, потому что душа моя не найдет покоя. Горящими неоновыми стрелками судьба указывает мне путь. У меня есть выбор — и я его сделаю так или иначе.

Мысли о Владе перескочили на тот день, когда мы остановились в частном доме и Влада собирала из кубиков слова. “Сбор” — было там такое слово. Про Падшего уже выяснил, а вот что за Сбор такой? И почему она рисовала хороводы, похожие на круговорот Буйных?

У Падшего есть группа поддержки, а у меня? Поддержат ли меня в нужным момент все эти Дети Земли? Или отвернутся, скажут, мол, не наше это дело, согласно Великому Замыслу ты должен корячиться один? Отвернется ли Влада вместе с остальными?

Помощников нет, одни советчики.

Я заметался по шатру. Слабости как не бывало, но выздоровление не радовало.

В глубине души я понимал, что Замысел Праотцов — вовсе не идиотизм. Ребенку тоже иногда кажется, что запреты родителей — это что-то жутко несправедливое и неправильное. Но он вырастает и понимает — как правило, понимает, — что в запретах есть смысл.

Возможно, даже в том, что случилось со всем миром, есть какой-то смысл.

Я вышел из шатра, по привычке захватив с собой биту. Солнце поднялось, стало жарковато. Рябь на реке ослепительно сверкала. Кто-то из детишек рыбачил на берегу.

Вдруг ужасно захотелось прыгнуть в автодом и поехать к морю. Там будут ждать Матерь Кира и Влада с Котейкой. Я останусь жить в Общине Киры и ждать знака. Падший наверняка даст знать о себе. Он уже не раз мне снился и мерещился… Буду действовать без планов, по наитию, как советовали Кира и Ян. Не может быть никаких планов в мире, где ничего не известно заранее. Даже Праотцы ни черта не знают, и память у них дырявая.

Я задумался и не сразу заметил, что рыбак исчез, а на поляне, где давеча горел костер, возникла движуха. Вверх потянулся столб белого дыма, запахло жареной рыбой.

Пошел туда. Дети поставили длинный разборный стол, две такие же длинные скамейки, начали шумно усаживаться.

Парень — Отец Общины — помахал мне рукой, приглашая присоединиться.

— Идем завтракать, Тим! — крикнул он так, будто мы с ним друзья не разлей вода.

Я молча подошел, сел, поставив биту у колен. Здорово проголодался.

Матерь возилась возле импровизированного очага из камней, ей помогали двое: тот самый пацан, который рыбачил, и еще один, с красным обгоревшим лицом и белыми вихрами.

Уже знакомая наглая девочка Наташа не помогала, зато болтала без умолку, шутила, кривлялась, и дети похохатывали. Видно, развлекать общество у нее получалось недурно. Высшая каста, блин!

Отец принялся ухаживать за мной, как за уважаемым гостем, пододвигать тарелки, что-то накладывать. Много не болтал. Простой, как три рубля, мужик. Представился Даниилом.

— Как вам у нас, нравится? — вежливо осведомилась Наташа. — Мы так за вас переживали, когда вы проходили испытание…

Она беседовала со мной с таким видом, словно меня здесь все давно знают. Это работа Балагура такая — занимать гостя, чтобы он не чувствовал себя чужим и лишним? Захар, помнится, тоже меня развлекал.

Наташа, не слишком заботясь тем, что я помалкиваю и налегаю на жареную рыбу и пирог с сухофруктами, начала всех присутствующих мне представлять:

— Из Высшей Касты — или Касты Неба — у нас… э-э-э… я, собственно. Наталья меня зовут, я — Балагур, Летописец и Управленец. Еще Певунья, она же Хранительница Традиций Алена и Зрячий Кирилл, который проявился как Праотец Вадхак…

Я огляделся. Кирилла за столом не было. В падлу ему со всеми завтракать, что ли? Сидит один, как сыч, у себя в шатре и хомячит?

— Средняя Каста — Каста Древа, — продолжала Наталья без запинки, как по бумажке. — Это у нас Лозоходец Сергей, он ищет воду, съедобные растения и грибы и места, где хорошо охотиться… Еще Мастер Светлана, она делает разные крутые механические штуки. И Заклинатель Забава, она может вызвать хорошую погоду.

Я глянул на Заклинателя. Забаве было лет семь, совсем малютка с веснушками и смешными косичками. Это дите вызывает хорошую погоду?

— Низшая Каста, или Каста Земли… Охотник Мирон, Сеятель Варвара и Ремесленник Тим…

Мирон, кстати, был тем самым краснолицым блондинчиком.

Я выпрямился.

— Где он? Где мой тезка?

За столом мальчишки не было.

Наталья в кои-то веки смутилась. Быстро зыркнула в сторону шалаша из веток и разномастных кусков брезента, который я заприметил еще вчера.

— Он наказан.

— Как это?

— Не уважает кастовость, — неохотно проговорила Наталья-Балагур. — Пропустит завтрак — ничего с ним не сделается. Зато будет знать…

Не договорила. А я не спускал глаз с шалаша. Это что у них, своеобразный карцер?

Матерь Анфиса сказала:

— Со временем научится уважать. Это же дети, вечно бунтуют…

— А без каст никак нельзя? — осведомился я, чувствуя, что залез на зыбкую почву. Однако останавливаться не собирался.

— Иерархия необходима, — спокойно объяснила Анфиса. — Иначе будет хаос, бардак. Во всех коллективах животных в природе есть иерархия. Бывают иерархии двух типов: в виде “закона джунглей”, когда за место под солнцем надо драться, и такая, как наша, когда иерархия зависит от Дара и не требует насилия и сражений.

Я медленно, с расстановкой сказал:

— Вчера я видел насилие. Когда Наташа выгнала Тима с его места у костра.

За столом замолчали. Наташа смотрела на меня чуть испуганно. Отец уткнулся в тарелку — он тут ничего не решает, трутень хренов. Анфиса сверкнула черными глазами в сторону Наташи, и та поспешно сказала:

— Он не против. Такова его судьба.

Хорошо ее обучили, однако!

— Не думаю, что судьба существует, — повторил я слова Павла.

Встал, и все вскинули на меня глаза. Сидеть за этим столом я больше не мог. Тем более наелся. Моя Община — Матери Киры. Здесь я чужой. Мне нужно на юг. На море. Некогда здесь чаи гонять.

— Вы сказали, Анфиса, — сказал я в полной тишине, — что здесь никого не держат.

— Верно, — отозвалась она настороженно.

— Тогда спасибо за еду. За медпомощь благодарить не буду — если б не ваше испытание, помощь мне не понадобилась бы. Я уезжаю. Прямо сейчас.

Матерь и Отец заулыбались. Дескать, езжай, мы не против.

Я продолжил:

— Если мой тезка не против, я заберу его с собой.

— Тим, погоди, — заторопилась Анфиса. Ее смуглое лицо вытянулось.

— Никого не держат! — перебил я. — Или я что-то не так понял?

Ее плечи поникли. Она не хотела со мной спорить. Или не могла. Кирилла не было рядом, а Отец Даниил молчал в тряпочку. До меня вдруг дошло, что они немного боятся меня. Все они. Несмотря на свои сверхспособности.

Я перешагнул через скамейку и, подхватив биту, уверенно зашагал к шалашу. Откинул полог и заглянул внутрь. Внутри в несколько слоев были постелены стоптанные половики и коврики, на них лежал старый матрас без простыни, а на нем сидел Тим и читал книжку. Тоже старую, читанную-перечитанную.

Он удивленно поглядел на меня.

— Хочешь со мной? — отрывисто спросил я. — К морю поедем.