Понятно, что самое интересное достаётся начальству и «своим» людям. Тоже понятно, что неношеная, ещё в магазинной упаковке одежда к моменту продажи вышла из моды. Но, положа руку на сердце, скажите: вы откажетесь заплатить десяток броудов за костюм себе или платье жене, зная, что их изначальная цена писалась трёхзначной цифрой? И, если совсем откровенно, вы вообще что-нибудь понимаете в моде? Например, чем эта добротная вещь существенно отличается от висящей в витрине сегодня? А по большому счёту, из ваших близких знакомых кто-нибудь вообще в этом ориентируется? Да даже если и разбирается, он хоть раз что-то покупал в ТАКИХ магазинах? А? То-то!
Не столь ценные или ношеные вещи подлежат сожжению на мусорном полигоне. Все без исключения] Разве кроме тех, что не доедут до свалки, а застрянут у начальства, приятелей и знакомых. Взамен недовезённого некоторые отвратительные личности даже имеют наглость оскорблять кладовщиков наличными. Тем, сжав зубы, приходится терпеть такое отношение, но часть оскорблений они передают начальству. Пусть и оно тоже мучается!
За уничтожаемые единицы хранения попроще люди часто приносят ящик пива или бутылку с красивой наклейкой. Полную, конечно. Кое-кто возмещает беспокойство услугами или составляет протекцию. Словом, всё как всегда, народ крутится, как умеет.
Совсем особняком стоит «командирская» комната. В ней аккуратно, по полочкам, валяются никому не нужные вещи, которые и уничтожить жалко, и для сотрудников они слишком жирные будут. Часы хороших фирм, например. Или книги. Или что-нибудь эдакое. Вот недавно списали случайно обнаруженный в папке кусок картона. Офортом он, кажется, называется. Ничего особенного – старая картинка, да к тому же одноцветная. В любом магазине куча таких же, но лучше напечатанных и цветных. Кто-то сказал, что из Голландии привезли, но это неточно. Чуть-чуть похоже на семнадцатый век. Только из-за похожести бумажку оценили в целых пять броудов. Может, кому она и интересна будет. Однако без личного разрешения капитана папку с рисунком не то что взять, даже взглянуть на неё нельзя.
Таких вещей накопилось прилично. Изредка сам капитан с лейтенантом, заведующим складами, включая хранилище улик, приводит сюда особо отличившихся или на сей момент полезных в политическом плане людей. Или… В общем, кое-кому удаётся почерпнуть из этого источника. Но непременно уплатив в кассу управления оценочную стоимость полученного! А то, сами понимаете, вдруг начнут говорить неприятные слова «коррупция», «кумовство», а то и ещё чего похуже!
Но какие могут быть подозрения, если выплачивается полная оценочная стоимость, которая к тому же проведена лицензированным независимым экспертом. Притом честным и бескорыстным! Такие бывают. Правда-правда. У него даже на эту тему какая-то бумажка была. Он ведь её кому-то показывал. И вообще! Посмотрите в эти честные глаза – они не врут! Да и не будет оценщик сам себя обманывать. Он же после оценки тоже какую-нибудь мелочь купит. Чисто на сувениры.
Именно сюда капитан полиции решил привести хорошего человека в благодарность за очень своевременную подсказку. Признаться, кое-какой расчёт тоже тут присутствовал. Что капитан, что лейтенант убойного отдела надеялись на дальнейшее продуктивное сотрудничество. Как говорят: «Рука руку моет, обе белы бывают».
Фибула
Нельсон первый раз, причём в качестве почётного гостя, посетил здание управления. Конечно, с участковым отделением даже близко ничего общего. Высокое современное здание. Чистое, светлое и просторное. После небольшой экскурсии в компании капитана и двух лейтенантов (одного хозяйственника, другого – руководителя убойного отдела), медиум на специальном лифте спустился в подвал и сразу, лишь посмотрев на сержанта-кладовщика, потрясённо воскликнул:
– Ничего себе! – Затем, оглядевшись, добавил: – Сколько живу, первый раз вижу такое в Новом Свете!
Так как пришедшие даже не вошли на склад, а только стояли перед входом, слова гостя звучали довольно странно.
– А что тут такого? – поинтересовался МакЛин.
– Безумно высокая концентрация тёмной энергетики. С неаполитанскими катакомбами Святого Януария, конечно, не сравню. С палермскими катакомбами капуцинов – тоже. Так и по площади вы с ними даже близко не сравнимы.
– Да? А что это за катакомбы?
– Старые захоронения, в некоторых местах там лежат останки с раннехристианских времён. Знаете, мумии, скелеты и всё такое захоронено в нишах, распределённых по подземным коридорам.
– Что-то слышал.
– Так вот, у вас гораздо слабее, но значительно выше уровня простого кладбища. – Нельсон вдруг отвлёкся от разговора, перевёл взгляд чуть в сторону и спросил: – Чего тебе, девочка? Да, я тебя вижу. Да, дяди – полицейские. Нет, не могу. Это против правил.
– Джек, вы с кем разговариваете? – поинтересовался капитан.
– Тут дух девочки хочет рассказать, кто её убил. Но, понимаете, по кодексу я не имею права помогать духам бесплатно.
– Мы вам заплатим.
– Вообще-то заплатить должна она. Что? Твой браслетик? Сейчас спрошу у дяденьки. – Медиум вновь перевёл взгляд на полицейских. – Она предлагает взять её браслет в уплату.
– Какой браслет?
– Понятия не имею. Девочка обещает показать. Честно говоря, мне он не нужен, но для оплаты сойдёт. Не беспокойтесь, с собой его забирать не буду, вам обратно подарю.
Крайне заинтересованные полицейские согласились, и вся команда, ведомая видимой только медиуму девочкой, пошла на склад. По пути Нельсон передавал слова девочки:
– Её зовут Мари Энн Смит. Жалуется, что умерла из-за парня по имени Майк Честерфилд. Он задушил её прыгалками.
Подробностей преступления хватило как раз до коробки, где лежал девочкин браслет. Обычный картонный ящик, один из многих похожих, лежащих на этом и соседних стеллажах. По номеру единицы хранения нашли номер дела и запросили его из архива. Пока искали, вскрыли коробку. Среди одежды и прочих девчачьих мелочей действительно нашёлся дешёвенький браслетик из пластмассовых бусинок и переплетённых разноцветных резиночек.
В принесённом деле подробно описывались обстоятельства преступления.
– Мари Энн, ты видишь буквы на странице? – поинтересовался медиум. – Нет? Ладно, я тебе прочитаю решение суда. Дело закрыто. Майк Честерфилд признан виновным и приговорён к максимальному для несовершеннолетних сроку, десяти годам тюрьмы. Апелляция не подавалась по причине смерти осуждённого – на вторую ночь после приговора он покончил жизнь самоубийством.
– Что девочка говорит? – поинтересовался МакЛин.
– Радуется и собирается уходить за кромку. Ей здесь плохо. Ушла бы раньше, но очень хотела отомстить. Наверное, как и многие здесь.
– Многие?
– Ну да. Тут у вас, на первый взгляд, обитает духов двадцать. Может, чуть больше, я не считал.
– И все хотят поговорить?
– Не все, но кое-кто желает. Некоторые ко мне боятся подходить, а пару самых наглых я демонстративно игнорирую.
– Но почему?
– Зачем мне они?
– Э… Ну… – Капитан не смог найти достойную причину, потому перевёл разговор: – Давайте пойдём в комнату с самыми интересными экземплярами нашей коллекции. Быть может, что-нибудь себе присмотрите.
Против ожидания, ничто из вещей для особых персон Нельсона не заинтересовало. Даже офорт! Попросив разрешения прикоснуться к нему, оккультист прикрыл глаза, потрогал край бумаги, затем изрёк диагноз:
– Действительно старые голландцы. Точнее, Ян ван де Вельде напечатал это в первой четверти семнадцатого века. Последний хозяин не знал точно, чем владеет, но считал дорогой вещью. Кстати, только за это и ценил офорт. Больше ничего сказать не могу, даже имени владельца.
– Ну, имя-то мы и сами можем установить, протокол изъятия сохранился. А за оценку спасибо. Пожалуй, я, от греха подальше, из этой комнаты приберу папочку к себе. Как сказали? Ян ван де Вельде?
Капитан завернул папку в обёрточную бумагу запечатал и приказал отнести бандероль к нему в кабинет. Лейтенант кладовщиков проводил пакет грустным взглядом, затем поинтересовался у медиума:
