Анджей запнулся.

− В НАПОЛАС? − закончила за него я.

Выложив морковь на блюдце, Анджей придвинул к себе тарелку с промытой картошкой и вновь принялся за работу.

− То, что преподавали там, я предпочитаю забыть и никогда не вспоминать… − протянул он, ловко орудуя ножом.

− Прости, − тихо протянула я, нервно теребя этикетку на бутылке ногтем, − Не хотела напоминать о больном.

− Все в порядке, − отозвался Анджей, пристально посмотрев на меня, − Это часть моего прошлого, и от него уже не избавиться. К тому же, кое-что мне все же там нравилось…

Я почувствовала, как сердце в груди екнуло, а ладони вспотели.

− Как там может что-то понравится? − прошептала я и вновь посмотрела на злосчастную склянку. На этикетке была красная витиеватая надпись − «Пенфолдс Гранж».

− Я очень любил посещать занятия по авиапилотированию и военно-морскому делу.

Его глаза пристально посмотрели на мои скользящие по бутылке пальцы.

− Почему бы тебе не оставить этикетку в покое? − снова улыбнувшись, протянул он, сняв со своего черного джемпера кусочек картофелины. − Твоя мама может подумать, что вино привезли не из Австралии, а из помойного ведра.

− Как скажешь, дедуля!!! − с недовольством в голосе ответила я и отставила несчастную бутылку в сторону.

Достав из полки стеклянную миску для салата, я принялась нарезать недавно вымытые помидоры.

− Ну, так что там с твоими уроками в этой проклятой «академии смерти»? − прошипела я, припоминая знаменитый фильм Дениса Ганзеля и с ненавистью кроша несчастный томат.

− Когда я садился в свой одномоторный «Мессершмитт» и пару мгновений спустя взмывал в небо, то почти всегда чувствовал себя невероятно счастливым. Свободным от всего того дерьма, что в мою голову снова и снова пытался запихнуть Мюллер и все эти убийцы, которые гордо называли себя нашими учителями.

Из динамиков послышался голос BORNS. Он поведывал нам и остальным слушателям о своей «эмоции».

− Я знал, для чего именно были предназначены эти самолеты, но меня это не волновало… на тот момент. Было только небо и я. Только воздух и оглушительный рев пропеллера. Мой внутренний мир буквально перевернулся, когда я впервые сумел сделать ранверсман! Правда, это было уже на другой машине…

Я почувствовала, как сердце в груди зашлось в бешеном ритме. Мне стало страшно оттого, что Анджей когда-то оказывался запертым в небольшой консервной банке с невероятной скоростью пикирующей то вниз, то вверх.

− Я быстро сумел освоить разные типы самолетов. Потом, как это часто бывает, все же перебесился, и меня потянуло на что-то новенькое. Вскоре, уже мечты о море затуманивали мой рассудок! Я попросил Мюллера организовать мне больше занятий в академии, а также сказал, что мне нужен подходящий для практики катер. Каково же было мое удивление, когда он сообщил о том, что я могу заниматься каждый день, а в порту Гамбурга меня ждала прекрасная новенькая яхта.

− По-моему, ты был избалован ничуть ни меньше, чем мои современники… − ехидно подметила я, сбросив дольки помидора с разделочной доски в миску, и принимаясь за пучок базилика.

Анджей последовал моему примеру и отправил картофельные дольки в тарелку, стоящую перед ним.

− Я не спорю. Хотя, отличия все равно имеются…

− Да неужели?! − усмехнулась я, доставая из шкафа бутылку оливкового масла. − Все всегда пытаются как-то оправдать свой эгоизм. Ну, и как ТЫ собираешься сделать это?

− Думаю, я отличаюсь тем, что не принимал все это как должное, − тихо, едва различимо пробормотал Анджей, тупо смотря прямо перед собой. − Мне всегда казалось, что я не достоин таких подарков. Порой меня тошнило от самого себя…

− Анджей, прошу тебя, давай не будем снова поднимать эту тему! − почти вскрикнула я. − Те времена давно прошли. Ты должен жить тем, что есть у тебя здесь и сейчас…

− Прости, − снова невероятно тихо отозвался он. − «Старики» часто бывают склонны к сентиментализму! Ты сама удосужилась влюбиться в того, кто в прадедушки тебе годится!

− По-моему, это ты удосужился влюбиться в малолетку, − у меня на губах заиграла улыбка. − Так что там с яхтой?

− Хочешь продолжения сентиментальностей? − протянул он, смеривая меня многозначительным взглядом.

− Ага.

− Ну, что ж…

Я снова подошла к раковине и ополоснула руки. Для греческого салата осталось порезать огурцы. Мои уши приготовились слушать рассказ Анджея дальше.

− У нас был дом в Гамбурге. Что-то вроде небольшой резиденции Клана. Порт был неподалеку, и я часто приезжал туда немного развеяться. Особенно, когда жизнь в Берлине становилась практически невыносимой.

BORNS как раз «добрался» до припева. Мне очень нравилась эта песня. Парень определенно был талантливым, а музыка – расслабляющей.

− Я много раз выходил в открытое море и думал о том, чтобы больше никогда не возвращаться обратно. А когда в моей жизни появилась Мария…

Услышав имя первой большой любви Анджея, я мигом пожалела о том, что попросила его продолжить рассказ. Ее уже давно не было в живых, но у меня внутри все равно каждый раз вскипала ревность, когда он начинал о ней говорить.

Моя рука ритмичнее застучала по огурцу.

− Я много раз представлял, как мы с ней убежим от всей этой, пропитанной войной и страданиями жизни, как будем путешествовать по миру, − голос Анджея был пропитан невероятной нежностью, − Только я и она. Двое против всех.

Я почувствовала, как с силой вдавливаю нож в разделочную доску.

− Проклятье! − сорвалось с моих губ буквально через мгновение.

На глазах выступили слезы, а безымянный палец левой руки вдруг пронзила резкая боль.

− Только этого не хватало! − выругалась я, когда на мраморную столешницу стали медленно спадать мелкие багровые капли. Кажется, порез оказался довольно глубоким.

Я сразу же подумала о том, что неплохо было бы промыть рану перекисью и наложить повязку из бинта.

Не успела я дернуться вперед, как вдруг позади меня оказался Анджей. Его мягкая ладонь легла на мою.

− Да мне посмотреть, − тихо прошептал он, заставляя меня обернуться.

− Ничего страшного, я сейчас… − начала, было, я, но Анджей так и не выпустил моей руки.

У меня вдруг закружилась голова, а его пальцы вмиг стали теплее.

− Не нужно делать резких движений, − тихо прошептал он, смотря прямо на меня. − Это должно помочь остановить кровотечение.

− Анджей… − сорвалось с моих губ, когда я с ужасом поняла, что он подносит мой палец к своим губам, а затем берет его в рот.

У меня перед глазами все завертелось, и отнюдь не от кровопотери. То, как он медленно водил языком по ранке и как при этом с вызовом смотрел мне в глаза, заставило меня задрожать.

Тихий стон, слетевший с моих губ, перекрыла музыка, льющаяся из динамиков, а так же губы Анджея, вдруг оставившие мою руку и переместившиеся на мои губы.

Тело сразу же среагировало.

Мои руки потянулись к золотисто-медным завиткам на макушке Анджея, заставляя его придвинуться ближе. Сердце сошло на галоп, стоило его языку пробраться в мой рот. Привкус был просто превосходный − нежная карамель с легкой солено-металлической ноткой.

− Ты, наверное, хочешь, чтобы у меня помимо пореза еще и сердечный приступ случился… − срывающимся на хрип голосом протянула я, ощущая, как Анджей с силой прижимает меня к впившейся в поясницу столешнице бедрами.

− Я хочу, чтобы ты была моей… − с невероятной серьезностью в голосе прошептал он. − Полностью!

− Я и так твоя, − почти простонала я, когда его губы принялись ласкать кончик моего уха, а затем и шею.

Пару секунд спустя песня закончилась, а Анджей отстранился:

− Какой же у тебя превосходный вкус. И, я говорю не только про твою кровь…

Я все еще никак не могла восстановить дыхание, но, все же ответила:

− Могу сказать то же самое и о тебе, − пальцы моей правой руки ласкали его идеально выведенную скулу, − Как ты сумел вовремя остановиться?

Я знала как Анджею, порой, бывает трудно сдерживать себя вот в такие вот моменты. Он был наполовину человеком, а значит, не мог похвастаться завидной силой воли. Ему было гораздо тяжелее сдерживаться, чем обычному вампиру, а моя кровь (по его словам) была невероятно… притягательной на вкус. Ведь он уже не раз ее пробовал.