Следователь испробовал и давление, и обещания, но все это было без толку… Ничто не могло затмить нахлынувший на меня ужас. Вместе с тем, я понимала, если навязчивого или бывшего поклонника можно добавить в черный список и заблокировать без последствий, то с должностным лицом такой фокус будет чреват.

По крупинке всплывали детали, и я тихонько начинала терять связь с реальностью. Меня пугала жизнь в мире, где кровавые разборки могут начаться вообще в любой момент! Как и зачем дальше жить было непонятно… До сих пор я не знаю, на каких основаниях и зачем подняли дело, но точно не для того, чтобы переквалифицировать его в террористический акт, свидетелей – в жертв или потерпевших и позаботиться о тех, кому не повезло пострадать при теракте, но повезло выжить.

Нет, я была не просто свидетелем чьей-то смерти. Я сама спасалась и выживала! И я выжила. Я сумела мобилизоваться, собраться и сообразить, что делать, чтобы не поймать шальных пуль. И выживала я, уж точно не для того, чтобы быть свидетелем чужой смерти, и бороться с ужасными воспоминаниями, а для того, чтобы проживать свою жизнь, молодость, зрелость, старость… Но вот эта вся лирика, мои планы на жизнь и чудеса генетики мало интересовали следователя.

Он позвонил еще два раза и начался карантин, ставший для меня благодатью. Пропала необходимость выходить на улицу, что казалась мне опасной. Пандемия, и возникшие с ней изменения, отвлекали меня от личной борьбы за право жить, а не выживать… Отвлекали, но не могли затмить страшные воспоминания, что захватили меня в плен.

Я вспомнила и допрос. Ещё раз перенести очередное общение с теми, кто открыто угрожал и унижал казалось невозможным. Познакомилась ближе с делом Цкаева, пришла в еще больший ужас, и социофобия с паранойей зацвели буйным цветом.

Звонки невидимого следователя запустили ре-травматизацию: ужас и боль, которые я, будучи шокированной, не прожила и не прочувствовала “там и тогда”, а послушно проигнорировала, обесценила и вытеснила, накрыли меня тяжелой тушей…

Я застряла в чудовищном мгновении из далекого прошлого. Казалось, что я тоже погибла в обстреле и давно мертва, а вся последующая жизнь – галлюцинация и фантазия. Снова и снова я становилась невольным очевидцем кровожадного преступления в своих кошмарах. Во сне и наяву происходило проживание непрожитого. Меня душила вина за закрытую дверь перед бегущим человеком… Ненавидела себя за трусость и необратимую ошибку, ведь я спутала обреченного человека, бегущего к спасению, с опасным нападающим.

А самое главное – появился навязчивый страх, что в любой момент, в любом месте может начаться что-то ужасное, а именно – обстрел. На улице, средь бела дня. Обстрел, от которого мне опять придётся спасаться. А вдруг я живу девятую жизнь? И следующая попытка не будет удачной?…

Возникло множество вопросов и к преступникам. Неужели нельзя было найти другое время и место для своих разборок? Неужели не было другого способа? Почему нельзя было «убрать» человека обратившись к Лиону из фильма, например… Почему человеческая жизнь, которая каждому достается с большим трудом, чудесная, многогранная и сложная всё ещё является разменной монетой? Почему во то время, когда можно убивать друг друга виртуально в компьютерных играх, всё ещё существует необходимость убивать друг друга в реальности? Почему в тот день маленькие школьницы, возвращаясь домой, были вынуждены в ужасе убегать от обстрела? И почему во времена пейнтбола и суперкрутых водных автоматов все еще необходимо использовать настоящее оружие?…

Из уроков ОБЖ я помнила про первую помощь, непрямой массаж сердца, искусственное дыхание… Однако я не нашла в своей памяти информацию о самопомощи и действиях после удавшегося выживания. Мне неизвестно учат ли в школах или семьях, как говорить с людьми, коим пришлось столкнуться с внезапным ужасом и выжить. В основном, я слышала от коллег, друзей, близких: «Постарайся забыть. Живи своей жизнью. Не принимай это близко к сердцу. Всё будет хорошо. Не грусти. Не переживай».

И сейчас я понимаю, из ужасного оцепенения после страшной трагедии, где мне повезло выжить, меня могли спасти слова: Дыши! Дыши глубже! Помни о глубоком дыхании! Дыши полной грудью! Говори! Говори столько сколько тебе нужно! Выговаривай всё, вообще всё! Матерись если хочешь! Покричи, если это тебе нужно! Я слушаю! Я буду слушать все! Я рядом! Все твои чувства и переживания в этой ситуации – важны! Ты сделала всё возможное! Твоей вины в случившемся нет! Ты сделала все правильно! Ты молодец! Жизнь продолжается! Смотри какая ты умница – тебя ни одна пуля не зацепила! Дыши! Дыши глубже! К сожалению, так бывает! Но сейчас ты в безопасности! Ты в безопасности. Дыши. Чего сейчас хочешь? Хочешь обняться? А – мороженое?

 Самый трагичный день в моей жизни, превратили гигантскую пропасть между мной и нормальным миром, образовавшуюся с течением жизни в неблагоприятных условиях, в бездну. Безвозвратно потеряв немногочисленные, и тем ценные, точки соприкосновения с обществом, я оказалась обреченной на одиночество. Я потеряла остатки адекватности, ориентиры, надежду.

Как ни странно, именно звонок безликого следователя оказался стимулом к психотерапии… Началось мучительное время. Война за рассудок. Подбор антидепрессантов, превращение из клиента психолога в пациента психиатра и психотерапевта… Мне резко исполнилось восемьдесят лет, и я устала жить. Поезда метро, красные светофоры, мосты и окна манили меня, и чтобы не поддаться их зову, я прилагала огромные усилия. Каждый день я заставляла себя жить. Усугубилась социофобия, как и другие страхи. Из глубочайшего морального разочарования в людях, и очередного экзистенциального кризиса взошли ростки мизантропии, и зацвела депрессия.

С переездом в Санкт-Петербург жизнь и новая среда стали настолько меня устраивать, что однажды желание смотреть на реальность через призму алкогольного опьянения, как по щелчку пальцев, исчезло. И даже после звонка следователя не удалось возвратиться к алкоголю: без регулярной практики, навык получения удовольствия от спиртного пропал, усилился мучительный бодун, а страдать я никогда не любила…

Для заземления я вернулась к изучению английского языка и связалась со своим репетитором после долгого перерыва. Чтобы для прошлого совсем не было места в настоящем, я начала изучать еще и французский. Для окончательного отвлечения от новой реальности я решилась на преодоление ужаса и паники перед огнестрельным оружием. Из скромного арсенала тира я выбрала старенькую пневматическую беретту.

– Чтобы попасть в десятку, нужно целиться в нижнюю семерку… – проинструктировала меня пухлая и угрюмая девушка – у пистолета сбился прицел, ему нужен ремонт.

«Как и мне. – подумала я и отказалась от предложенной альтернативы. – Мой прицел тоже сбит».

В психотерапии началась переоценка собственной личности с учётом новых обстоятельств. Я вспомнила: похожий взгляд, полный ужаса и ярости, что вряд ли теперь забудется, впервые я встретила у Репина в картине “Иван грозный…”. Встречала похожий взгляд и в кино. Но взгляд моего бегущего человека был в тысячу раз мощнее, пронзительнее всего, увиденного мною ранее.

Именно в терапии я осознала нелепость фразы “как в кино”. Жизнь первична. Жизнь насыщеннее и ярче, тоньше и многограннее любого спектакля, книги, фильма, фантазии и воображения! Возможно кино, и другие формы искусства ценны именно схожестью с жизнью. Но вряд ли что-то сможет сравниться с непредсказуемостью и спонтанностью, свойственной только жизни.

Реальность одновременно иррациональна и логична, бескомпромиссна и совершенно неожиданна. Впервые я встретила ужасный обезумевший взгляд в глазах своей матери. Мне было шестнадцать, когда она смотрела на меня так же, как позже – бегущий человек. Мама намеревалась меня зарезать.

После прогулки с одноклассником в свои тридцать три, на меня нахлынула ностальгия. Я решила вернуться в одиннадцатый класс и открыла старый личный дневник. Кроме тёплых волнительных воспоминаний, я наткнулась на запись: «…Вчера я чуть не отправилась на тот свет…».