Воспоминания… Ими полнилась голова, они перекрывали друг друга, соревновались в яркости, важности. Временами он будто даже слышал какие-то отголоски, звуки, которые сейчас никак не могли звучать тут. Но это, конечно, только пробивалась в реальность его взбудораженная память. Так Иван бродил достаточно долго, погруженный мыслями в прошлое. Не замечал, как время шло, и солнце успело коснуться горизонта, окрасив небо багрянцем. Красный луч проник в дом и упал на белую простыню одного из узлов. Это яркое алое пятно вырвало его из чего-то похожего на сон. Мужчина удивленно оглянулся вокруг. Сколько же прошло? Он посмотрел на телефон – больше часа. Еще есть время.
Иван вдруг вспомнил кое-что. Когда они перебирали вещи пару дней назад, то одной из самых ценных находок, конечно, были альбомы с фотографиями. И совсем старые, хранившиеся с молодости стариков, и более поздние – запечатлевшие время его детства. Он примерно помнил, в каком узле они должны быть, потому поиски не продлились долго. И вот перед ним два толстенных альбома – один старый, советский, с твердыми картонными листами, которым, казалось, не страшно само время. И второй, тоже большой, но новый, с глянцевыми мягкими страницами.
Он раскрыл первый. К крепким листам были приклеены небольшие черно-белые фотокарточки, изображавшие каких-то детей в странной для него одежде. Иван догадался, что это детские фотографии стариков. Он совсем не помнил их и принялся разглядывать с интересом. Вот фото 1933 года, на нем лысый мальчуган лет 9–10. Озорной взгляд, прямой нос – Иван узнал дедушку. Вот примерно того же возраста девочка, фото зимнее, она в пуховом платке, который придает ей слишком уже серьезный и взрослый вид. Это, понял Иван, бабушка. Он долго рассматривал небольшие потертые карточки. Надо же, он никогда и не пытался представить своих стариков детьми. Для него они будто всегда были пожилыми, с самого своего появления на свет…
Дальше шли другие фото, Иван разглядывал их внимательно, перелистывая увесистые страницы. Школьники, пионеры, затем студенты. Дедушка, еще угловатый подросток, стоит за станком в рабочем фартуке, защитных очках и слишком больших для него рукавицах. На другом фото бабушка, она была портной, раскраивала какое-то шитье. Вот они с друзьями, сначала по отдельности, затем вместе, общей гурьбой. Было сразу видно – шумные ребята. Из всех била молодость, бодрость. Взгляды смелые и прямые, немного даже дерзкие. Наконец, их первое парное фото. Сделано где-то на природе, за спиной пушится черно-белый лес, на одежду падают тени от ветвей. Стоят счастливые, молодые.
Иван отвел взгляд от последней фотографии и заглянул в окно, на улицу. Солнце уже село, но видно только вот-вот, несколько мгновений назад. Небо всё еще было полно алого света. Из-за горизонта били вверх последние лучи, пронзая невысокие облака. В доме, и так довольно сумеречном, совсем уже становилось темно. Электричество в нем давно отключили, и старинные пыльные лампы не работали. Нужно было закругляться. «Еще немного», – подумал Иван и снова взялся за альбом.
Дальше шли фото, которые Иван смутно припоминал с детства. Фотокарточки с войны. Дедушка в солдатской форме, один и с сослуживцами. Фотографий было немного, всего штук пять, не больше, но они были, конечно, самыми ценными. Он помнил, как ему их показывал дед, водя огрубевшим пальцем по глянцевой, чуть потрескавшейся поверхности карточек. Как он рассказывал истории о том времени. Дедушка вообще-то не очень любил вспоминать о войне, и фильмы про нее тоже почему-то не жаловал. Но, бывало, всё же находило настроение, и из него начинали бесконечным потоком литься истории. Странно, о самих боях он почти не говорил, рассказывал о разных передрягах, что приключались на фронте и в походах, о причудливых происшествиях, о своих сослуживцах и командирах. Казалось, что вся дедушкина война и состояла из таких вот историй. Однажды Иван спросил дедушку, а когда же он стрелял? Он усмехнулся, но тут же лицо его стало серьезным. Сказал, что в этом нет ничего интересного. Иван не очень понял тогда, о чем говорит дедушка, догадался лишь по тону, что дело нешуточное.
Странно было теперь смотреть на эти карточки. Это были для него символы, маяки одновременно двух эпох. Его детства, когда он, слушая дедушку, разглядывал их с любопытством. И той далекой военной поры, которую он знал только по рассказам, книгам и фильмам.
Взволнованный найденными фотографиями, Иван вдруг вспомнил еще кое-что. Письма! В доме должны быть письма, те, что дедушка посылал домой с фронта. Когда-то давно в детстве он нашел их в одном из шкафов, недалеко от того места, где хранились фотоальбомы. Он помнил, как взволновался тогда, словно отыскал древний клад. Девятилетний Иван в тот день забрался в укромный угол дома, где его никто не мог потревожить, и начал осторожно их рассматривать. Прочесть было непросто – бумага пожелтела, во многих местах чернила совсем расплылись. Но что-то ему удалось разобрать. Он читал эти письма с придыханием, словно священные тексты. Как же Иван после мог забыть про них? Не потерялись ли они, целы?
Он отложил в сторону фотоальбом и начал судорожно перебирать оставшиеся в том же узле вещи. Времени оставалось мало, улица уже погружалась в сумерки, но он чувствовал, что должен отыскать эти письма, что это почему-то очень важно сейчас.
Иван перебирал вещи, хотел уже высыпать всё на пол, но наконец нашел. Вот он – затерянный меж старыми школьными тетрадями и детскими альбомами толстенький конверт. Тот, кто положил его сюда, должно быть, и не догадывался о его цене. Иван аккуратно взял пухлый конверт, вернулся на место. Он открыл его – да, всё верно, внутри тоненькие сложенные треугольниками письма. С придыханием, совсем как в детстве, он медленно, осторожно, боясь повредить, вытащил их. Целая стопка. Он взял первое, раскрыл. Дедушка описывал свой военный быт, он, должно быть, был тогда еще в «учебке», уверял, что у него всё хорошо. Больше спрашивал о том, как дела дома, как живет его любимая. В этих словах звучала такая невероятная нежность, что Ивану не верилось, что это писал его строгий дедушка. Дальше были другие письма – лето, осень 42-го. Дед воевал недалеко отсюда, под Сталинградом, но не в самом городе, а на северном фланге. О тех боях потом говорилось гораздо меньше, чем об уличных, но по намекам деда он понял, что там, в голой степи, где почти негде укрыться от пуль, снарядов и танков, война была не менее страшной.
Эти последующие письма, написанные во время тяжелых кровопролитных боев, звучали иначе. В них были краткие, жесткие слова о ситуации на фронте, о том, как они готовы сражаться и ждут наступления. Он также с любовью и нежностью спрашивал, как дела дома, описывал какую-нибудь историю из своего солдатского быта, часто забавную. Но во всём этом чувствовалась некая отстраненность. Он будто готовил себя, что та мирная жизнь, которую он оставил, которую горячо любил, может дальше идти, цвести… уже без него. Иван догадался – в этих фразах сквозили мысли о смерти.
Иван перебирал письма. Проглядывал их, находя запавшие ему в память фрагменты. Он заметил, что в последующих письмах неприятная, какая-то немного страдальческая отстраненность – исчезла. Казалось, писавший их человек уже не думал о гибели, об угрозе потерять близких и никогда больше не увидеть родной дом. Он будто закалился, привык к постоянной опасности. Иван читал об этом где-то, что фронтовики переставали бояться смерти не от храбрости, а от того, что невозможно беспрестанно думать о ней, нависающей над тобой ежечасно. В словах дедушки даже появилась небывалая раньше легкость, какая-то уверенность в благом будущем. Он будто писал домой с увлекательных учений, а не с горящего жестокими боями фронта.
Иван читал долго и совсем забыл о времени. Наконец он просто перестал различать то, что написано на старой ветхой бумаге, – так стало темно. Иван отложил письма, посмотрел на часы – понял, что сильно припозднился. Вдруг тишину разорвал звонок телефона – это была его жена. Он сказал ей что-то почти машинально, что скоро будет. Какое-то время тупо смотрел на экран мобильника, заливавшего холодным голубоватым светом потемневший зал. Он думал. Вдруг вспомнил, что через два дня, рано утром, сюда приедет небольшой тентованный грузовик. Иван с водителем покидают в него старую мебель, погрузят узлы с мелким скарбом. Машина уедет, и он больше никогда не увидит свой родной дом. Пройдет еще немного времени, и его раскурочат, снесут, сотрут в пыль. Он пропадет не только из их жизни – его удалят из этого мира полностью, до конца. И ради чего? Ради автомастерской? Чтобы тот сухой мужик с наглыми глазами смог зарабатывать чуть больше денег?
