Впереди была вершина Мамаева кургана, «Родина-мать». Здесь, на площади перед последним подъемом, народу было меньше. Люди собирались в небольшие группы, отходили в сторону, присаживались, хором запевали песни. Такие компании были словно небольшие огни, у которых хотелось задержаться, погреться душой и привнести в общее пламя свою скромную искру. Но для этого еще не наступило время – они должны были подняться на вершину кургана.

Лешка уже не сидел у отца на плечах. Он шел сам. Голова его была постоянно запрокинута вверх, взгляд устремлен в небо, туда, где возвышалась, словно над всем миром, «Родина-мать». Ее исполинская, но в то же время легкая, изящная фигура вся устремилась вперед, позади развевалось одеяние, и рука, сжимающая меч, была вскинута ввысь. Лицо Родины призывало на бой.

Они подымались по последнему пологому склону, поросшему свежей зеленой травой, ровному, как грани пирамиды. Вдоль дорожки из земли выступали плиты – могилы героев битвы. Лешка то смотрел на них, то опять устремлял взгляд вверх, туда, где над ними раскинула руки «Родина-мать». Отец читал надписи на плитах: офицеры, рядовые, медсёстры, рабочие ополченцы – возле некоторых могил они останавливались, и отец рассказывал что-то. В голове у мальчика вспыхивали яркие образы.

Вот суровый подросток лет тринадцати, не больше. Медленно и грозно ползут среди руин танки, а он долго и напряженно крадется к ним, чтобы бросить гранату. Он почти у цели. Вдруг подлая свинцовая очередь прошивает его… Из последних сил мальчишка бросает себя под танк. Он не думает о смерти, о героизме, просто нужно сейчас одно – подорвать головную машину, иначе наших сомнут. Взрыв. Темнота. И выигранный час для его батальона.

Вот юная тоненькая медсестра. Ночью она выволакивает израненных, изорванных пулями и осколками, еле живых бойцов из окопов, тянет их с неимоверным трудом, одного за другим, плачет, скрипит зубами и стонет, но тянет. Хрупкая девушка и грузные полуживые солдаты… Главное дотащить до полуторки – в ней их отвезут к спасительной переправе. А она снова пойдет туда, где совсем недавно рвали землю снаряды, где царили огонь, железо и смерть…

Лешка шел, слушая отца, и видел всё это каким-то внутренним взором, словно иную, глубинную реальность, которую лишь ширмой прикрыл на время мирный весенний денек. Так они поднимались всё выше, завороженные царившим здесь духом.

Наконец, они на вершине. «Родина-мать» грозно нависала над ними, словно туча. Зато было видно весь город и Волгу, и даже больше – уходящий вдаль, до самого горизонта, густой заволжский лес. Самые большие дома отсюда казались игрушечными, а люди и вовсе – букашками. Некоторое время они просто стояли так и смотрели вниз. Прохладный ветер трепал им волосы и одежду, слезил глаза, но они не уходили. Каждый обращался мыслями к своему сокровенному и жадно вбирал в себя происходящее здесь и сейчас, на этой вершине, в эти мгновения. Позже все они будут хранить в памяти этот день, как реликвию. Чтобы возвращаться к нему в минуты горя и радости, в поисках силы и правды.

Они сидели в парке, разбитом сразу за монументом, на плоскогорье кургана. Тень от ухоженных деревьев приятно ласкала разгоряченные солнцем головы. Рядом образовался сам собой небольшой концерт, и семья с радостью влилась в ряды его зрителей. Дедушка залихватского вида играл на гармони песни военных лет, рядом с ним стояла небольшая банка для мелочи, но видно было, что гармонист старается не ради денег – он так же, как и все вокруг, был охвачен необыкновенным настроением этого майского дня.

Гармонист играл разные песни – известные, и тогда слова подхватывали все зрители, и получался небольшой хор. Но выбирал и редкие – тогда все слушали его немного скрипучий голос, молча покачиваясь в такт мотиву. Когда он играл вальсы, в круг выходили две-три пары и начинали кружиться в танце. Один раз даже выскочила маленькая девочка в солдатской гимнастерке и принялась отплясывать «Смуглянку».

Это был очень теплый, душевный концерт, но Лешке всё же стало немного скучно. Пообещав родителям, что не уйдет далеко, он начал с интересом исследовать парк. Побродив недолго, Лешка увидел чуть поодаль тенистое место, скрытое от невнимательных глаз раскидистыми ветвями. Там на старенькой деревянной лавочке сидел одинокий старик. Он не был похож на ветеранов, которых Лешка видел сегодня на параде – всего одна медаль была на его сером пиджаке. Руки опирались на потертую трость.

– Мальчик, – вдруг позвал он. – Поди сюда, внучок.

Лешка поначалу сомневался, ведь ему настрого запретили общаться с чужими людьми, но это был всего лишь пожилой дедушка, что может случиться плохого? И потом, вдруг ему нужна помощь? Мальчик оглянулся на покинутый им концерт – там играл очередной вальс, его родители кружили по «сцене», и им явно было не до него.

Лешка быстрым шагом направился к дедушке.

– Здравствуйте! – он вовремя вспомнил, что нужно поздравить ветерана. – С праздником Вас, с Днем Победы!

– Спасибо, внучек, – дедушка улыбнулся, – как тебя зовут?

– Лешка.

– Лешка? Алексей, значит. А меня – Иван, по-твоему будет Ванька, – старик хрипло рассмеялся, но его смех быстро перешел в кашель. Леша обратил внимание, что у дедушки были странные белесые глаза – они смотрели на мальчика, но в то же время как будто сквозь него.

– Ты что же, с родителями пришел?

– Да, они во-о-он там сейчас танцуют, – мальчик вытянул руку в направлении гармониста. Оттуда всё еще доносился вальс. Лешка обратил внимание, что дедушка не посмотрел вслед за его рукой. У него промелькнула догадка.

– Празднуете. Это хорошо. Праздник славный… Это хорошо, что сейчас так празднуют… – вдруг улыбка почему-то исчезла с лица старика, оно стало серьезным, даже немного мрачным, словно каменным, совсем как на тех скульптурах, что Леша видел сегодня.

– Хорошо празднуют, – тихо повторил старик и замолчал.

Мальчик не понимал, почему дедушка стал вдруг мрачным. Он ждал, когда тот снова скажет что-то. Начать разговор первым Лешка робел. Но молчание еще больше угнетало его. Не дождавшись, он набрался смелости и спросил сам:

– Дедушка, а Вы… ветеран?

– Ветеран? – старик словно опомнился, слегка повернул голову к мальчику, но глаза его смотрели так же невидяще. Лешка окончательно уже уверился, что дедушка слепой. «Но как он тогда увидел меня?» – не мог понять мальчик.

– Да, можно и так сказать, – старик снова помолчал. – Слушай, внучек, давай я тебе гостинец подарю. Особенный.

– Гостинец? – мальчик не знал, можно ли ему брать что-то у этого дедушки, но очень хотелось. – А что за гостинец?

– А вот, возьми на память о нашей встрече, – старик снял с пиджака единственную медаль и вложил в маленькую мальчишескую руку.

– Зачем, это же Ваша, не надо!

– Ничего, мне она уже ни к чему, а вот тебе – другое дело. Возьми, возьми, не стесняйся! – старик, почуяв сопротивление, легко убедил Лешку – в эти недолгие мгновения в нем словно проснулась сила, лицо преобразилось, стало свежее и моложе.

– Это тебе, внучек, в жизни пригодится. Ну иди, тебя уже родители, наверное, ищут. Давай мигом к ним!

Мальчик обернулся и действительно увидел вдалеке мать. Она искала его глазами, не могла найти, и с каждой секундой на ее лице появлялось всё больше тревоги.

– А Вы?

– А что я? Я тут останусь. Буду сидеть, думать… такая у меня теперь работа! – дедушка снова засмеялся сквозь кашель, – ну давай, беги, пока не отлупили.

Лешка постоял немного в нерешительности, сжимая в руке медаль. Наконец он решил, что и правда скоро наживет неприятностей, и нужно бежать.

– До свидания! Спасибо за подарок! – и, не дождавшись ответа, он по-мальчишески скоро рванул к месту концерта. Старик не проводил его взглядом, лишь направил лицо в ту сторону, где только что был мальчик. Некоторое время он просто молча сидел, а затем тихо, почти про себя промолвил: