Энгельс устанавливает наличие некоторых точек соприко­сновения между ранним христианством и рабочим движением современной ему эпохи. Подобно последнему, христианство воз­никло как движение эксплуатируемых и порабощенных масс. Хри­стианство, как и рабочий социализм, провозглашает грядущее избавление от рабства и нищеты. Оба движения подвергались преследованиям и гонениям. Вопреки всем притеснениям христи­анство и социализм победоносно прокладывали себе путь впе­ред. Однако сходные черты носят лишь внешний характер, раз­личия же являются принципиальными. Если социализм видит избавление от нищеты в переустройстве общества, то христиан­ство ищет его после смерти, на небе.

Ранние христиане не вступали на путь классовой борьбы, не отказывались от повиновения эксплуататорам. Даже автор Апо­калипсиса не призывал к насильственным действиям. Ограни­чиваясь поисками иллюзорного спасения в потустороннем мире, христианство утешало трудящихся надеждой на посмертное воз­даяние. Таким путем оно отвлекало угнетенных от борьбы за избавление от социального гнета.

Если христианство первоначально зародилось в среде обез­доленных и угнетенных масс, то в дальнейшем оно втянуло в свою орбиту самые разнообразные социальные элементы, вплоть до верхушки рабовладельческого общества. Это привело к тому, что христианство стало утрачивать свои демократические черты. Вместе с тем происходил постепенный процесс его «перерожде­ния» из религии угнетенных в религию господствующего класса.

Христианство, получившее отражение в Апокалипсисе, объявляло войну миру угнетения, пусть даже в религиозной форме. Христианство же, отраженное в евангелиях, не только не отвергало существующий мир, но стремилось к реальному господству в нем. Поэтому всякие проповеди о скором пришест­вии Христа и наступлении тысячелетнего царства, о близком воскресении мертвых, о скором сошествии небесного Иерусали­ма стали казаться церкви опасными и встретили с ее стороны осуждение.

Первые общины христиан появились в западных городах Малой Азии, а к концу II в. они уже были во всех областях Римской империи. По мере роста общин укреплялись и расширя­лись организационные связи между ними и складывалось поня­тие единой христианской церкви. Одновременно вырабатыва­лись ее основные догматы и уничтожалась связь христианства с иудаизмом, объявлены были «еретическими» те направления и течения, которые придерживались идей первоначального христианства.

Христианство складывалось в борьбе многочисленных рели­гиозных течений, сект и ересей, каждая из которых считала свое вероучение единственно правильным. Различные «пророки» и «апостолы» проповедовали по-своему новую веру, они вели спо­ры по различным пунктам христианской догматики. Энгельс писал: «Не только Палестина, но и весь Восток кишмя кишел такими основателями религий, среди которых господствовала, можно сказать, прямо по Дарвину борьба за идейное существо­вание. Христианство... постепенно, в борьбе сект между собой и с языческим миром, путем естественного отбора, все более совершенствовалось в качестве мировой религии».

В конечном итоге пробило себе дорогу и победило то основ­ное течение, которое готово было пойти на примирение с сущест­вующими рабовладельческими порядками. Это течение уже не восхваляло бедность и воздержание, не проповедовало презре­ние к земным благам. Оно отказалось от ненависти к миру не­справедливости и насилия, а вместо этого проповедовало непро­тивление злу, призывало трудящихся подчиниться господам и примириться с социальным гнетом во имя счастливой жизни на небесах.

Вплоть до IV в. императоры враждебно относились к хри­стианству. Новая религия казалась им опасной, потому что в своеобразной форме отражала ненависть угнетенных к рабо­владельческим порядкам. Опасной представлялась император­ской власти и христианская идея равенства всех людей, пусть даже равенства перед богом. Энгельс пишет: «Равенство всех людей — греков, римлян и варваров, свободных и рабов, урожен­цев государства и иностранцев, граждан государства и тех, кто только пользовался его покровительством, и т. д.— представля­лось античному человеку не только безумным, но и преступным, и было последовательно, что первые его начатки в христианстве подвергались преследованиям».

В церковной истории наблюдается тенденция представить христианство до начала IV в. как гонимую религию, а ее после­дователей изобразить мучениками за веру. Такая тенденция проявляется в сильном преувеличении количества, размеров и жестокости преследований христиан со стороны государства. Факты, однако, свидетельствуют о том, что гонения на христиан не носили массового и систематического характера, во всяком случае, их было гораздо меньше, и они не отличались такой же­стокостью, как это стремится представить христианская тради­ция. Попытки императорской власти насильственными мерами и гонениями уничтожить христианскую церковь не имели успе­ха. Наоборот, репрессии усиливали религиозный фанатизм хри­стиан, создавали последним ореол мученичества.

К началу IV в. христианская церковь представляла собою крупную и организованную политическую силу. Огромное зна­чение этой силы полностью оценил император Константин. Он легализовал христианскую церковь и дал ей большие льготы. Христианство из религии гонимой стало религией господствую­щей. С этого времени христианство сделалось одним из важней­ших оплотов императорской власти и эксплуататорского строя в целом.

На формирование христианства оказали большое влияние различные религиозные и идеалистические философские системы. Соответствующие элементы этих систем были переработаны но­вой религией применительно к условиям мировой империи. Хри­стианство создавалось постепенно в результате смешения разнообразных верований и идей, существовавших у различных народов восточной части Средиземноморского бассейна. Религи­озный синкретизм является одним из наиболее характерных явле­ний греко-римского мира эпохи возникновения и формирования христианства. Элементы восточных культов все глубже проникали в жизнь населения Римской империи и смешивались с греко­римскими религиозными верованиями и представлениями. Со­стояние упадка и безнадежности, в котором находились широ­кие массы населения Римской империи, делало их весьма вос­приимчивыми к таинственным культам восточных религий.

Касаясь атмосферы, в которой возникали и развивались хри­стианские идеи, Энгельс писал: «Это было время, когда даже в Риме и Греции, а еще гораздо более в Малой Азии, Сирии и Египте абсолютно некритическое смешение грубейших суеверий самых различных народов принималось без всяких околичностей и дополнялось благочестивым обманом и прямым шарлатанством; время, когда виднейшую роль играли чудеса, экстазы, видения, привидения, гадание о будущем, алхимия, каббала и прочая ми­стическая чепуха. Такова была атмосфера, в которой возникло раннее христианство, возникло к тому же среди людей такого класса, который больше всякого другого был восприимчив к этим фантазиям о сверхъестественных вещах».

Проникновение восточных верований в Рим началось на рубеже III—II вв., но особенно широкое распространение они получили в начале императорской эпохи. Из восточных стран проникали религиозные культы, в которых центральное место занимал образ умирающего и воскресающего бога.

Вера в умирающих и воскресающих богов была широко распространена среди различных народов. В Вавилонии таким богом считался Таммуз. Согласно мифу, он ежегодно исчезал и временно пребывал в царстве мертвых. Богиня Иштар следо­вала за ним в преисподнюю, чтобы вывести оттуда своего воз­любленного. Когда главным богом для всей Вавилонии сделался Мардук, с ним слился образ Таммуза. Согласно мифу, боги за­ключают Мардука в подземное царство и тем самым лишают его солнца и света. С исчезновением великого бога начинаются распри среди народа. Супруга Мардука спускается в загробный мир и воскрешает узника к новой жизни. В связи с «воскресе­нием» умершего бога вавилоняне устраивали большой праздник, который выпадал на весеннее равноденствие (месяц нисан).