Тем солнечным июньским днём младший из Симмонсов, тринадцатилетний Пит, возвращался домой.

Он сильно припозднился, ведь вместо последних уроков парень здорово провёл время в кинотеатре.

Вчера Пит раздобыл билет на специальный сеанс ужастика «Пятница, Тринадцатое», организованный владельцем кинозала за сутки до основного показа. Фильм добрался к ним с запозданием – в большинстве городов прокат уже завершился, но жители Мидтауна радовались мероприятию. Здесь месяцами ничего не происходило, если не считать череды страшных убийств, поэтому Марк Сойер, владелец кинотеатра, из кожи вон лез, чтоб поддерживать искру в угасающем городке и привлечь людей: здорово вложился в ремонт, устраивал шоу и даже приглашал каких-никаких знаменитостей. Казалось, он жил этим кинотеатром (так и было, с небольшими оговорками), а благодарные жители с удовольствием осыпали его деньгами несмотря на высокую, по меркам городка, стоимость билетов – но шоу того стоило.

Питу повезло, ведь просто так невозможно было попасть на подобное событие – билеты на предварительный показ не продавались, а раздавались в красивых пригласительных конвертах избранным людям.

Они с братом, восемнадцатилетним Сэмом, тоже собирались посетить завтрашнюю ночную премьеру (по слухам, приедет даже кто-то из актёрского состава), Сэм ещё обмолвился что захватит пару друзей, и для младшего в компании это автоматически означало дурацкие запугивания с подначиваниями, поэтому с сегодняшним просмотром в одиночестве Питу повезло вдвойне.

Как только парень вошёл под своды старинного здания, в нос ударил ни с чем не сравнимый запах, свойственный только кинотеатрам. Практически сразу Пит отшатнулся от испугавшего его продавца окровавленного попкорна, улыбавшегося во весь рот белоснежными зубами. Глаза продавца были под стать зубам – белоснежными, вдобавок, не имели зрачков. Владелец кинотеатра здорово постарался, решив отрепетировать на сегодняшних гостях завтрашнее основное представление, переодев персонал и украсив фойе под тематику фильмов ужасов. У Пита не было при себе карманных денег, поэтому, сделав вид что вовсе не испугался, он натянуто улыбнулся в ответ и прошёл мимо.

Людей в холле было немного, и, вопреки опасениям, к нему никто не подошёл с неудобными вопросами. На входе в зал, перепачканный кровью верзила в страшной (кажется, хоккейной) маске, увидев в руках парня заветный конверт лишь молча кивнул и указал огромным тесаком в темноту дверного проёма. Пит полагал, что бешеное сердцебиение может сдать его волнение с потрохами, но видимо, персонал получил распоряжение запускать по пригласительным без дополнительных вопросов. Как бы там ни было, Пит оказался в зале, хотя обычно в «СтарМуви» детей на фильмы со взрослым рейтингом не пускали.

Зал был заполнен наполовину, и, пройдя мимо очередного охранника с уродливым гримом, Пит нашёл свой ряд. Весь фильм он просидел в окружении лучших людей города, вольготно расплывшись на комфортном кресле, примостив школьный ранец на пустующее соседнее место. Он старался не показывать свой страх, но иногда вздрагивал, а сердце так и вовсе бесновалось, отдаваясь в ушных перепонках, отчего парню иногда казалось, что своим стуком оно перебивает звуки мощных динамиков.

Пит вышел из здания кинотеатра в полном восторге и абсолютно не жалел о своём прогуле, тем более как можно пропустить такое кино, если завтра на календаре будет дата, созвучная с названием?

Пит не был суеверным. Ещё меньше чем чёрные кошки и странные даты в календаре, его пугала школьная неуспеваемость, а сейчас, после просмотра ужасов, пытливый ум подростка занимали совсем другие вопросы. Парень думал о недавних жутких событиях – в течении нескольких месяцев в разных районах их городка пять женщин были найдены мёртвыми. Вся округа, только отойдя от обсуждения трагедии Джонстауна(5) двухлетней давности, теперь обгладывала новые кости – местные зверские убийства и импотентность полиции, до сих пор не сумевшей выйти на след маньяка. Тот, казалось, открыто издевался над копами, ведь некоторые женщины были убиты в одном районе городка, когда полиция проводила облаву в другом. Одной из жертв была прекрасная молодая кареглазая цыганка Клэр, которую знали все, включая Пита. Как и водится цыганкам, она промышляла гаданием.

Каждый раз, когда ему доводилось пересекаться с ней на улицах города, девушка улыбалась. Эта улыбка была адресована лично ему, и была настолько лучезарно светла, что в свои двенадцать Пит готов был идти за ней на край света. За улыбкой, ведь саму девушку он побаивался. Мама терпеть не могла цыган, привила свой страх детям, и, конечно, как большинство детей его возраста, Пит считал Клэр колдуньей. Хотя у него было на одну причину больше так считать, чем у остальных – потому что один раз эта улыбка вернула ему веру в себя и желание жить.

Пит не мог вспомнить, как угодил в местный госпиталь, зато был уверен, что никогда не забудет соседку по палате. В одну из ночей, когда ему было особенно плохо и в грудной клетке сдавливало настолько сильно, что Пит скрежетал зубами еле сдерживая слёзы, он очнулся от прикосновения. Чьи-то нежные пальцы смахнули пот со лба. Пит помнил, как открыл глаза и в этот момент его щёку обжёг поцелуй. Девушка немного отстранилась увидев, что ему стало легче, а затем снова наклонилась к нему и интимно шепнула, едва касаясь губами мочки уха:

«Всё будет хорошо».

Он узнал Клэр, а потом случилась её улыбка. Та самая, незабываемая, за которую сегодня Пит мог горы свернуть. Но помимо воспоминаний об улыбке ещё была бесконечная благодарность – ведь ему стало легче. Не только в тот момент, а вообще, после этого ночного инцидента, несмотря на заверения врачей в неотвратимости его болезни, на слёзы матери и белое лицо отца, несмотря на то, что ему прочили чуть ли не смерть.

В итоге, Пита выписали всего через две недели. Кажется, это называется эффектом какого-то там Плацебо, он точно не помнил. Но с тех пор прошло пять месяцев, боль практически не возвращалась. Иногда, когда заигрывался, в районе сердца покалывало, но это были такие мелочи, что он даже родителям забывал рассказать. Пару раз, через несколько дней после того, как боль проходила, маме всё же говорил, она охала, но, видя, что он чувствует себя отлично, быстро успокаивалась, чем успокаивала и его. Вскоре Пит вернулся к обычному жизненному укладу в очередном городке, в котором, как ему думалось, они пробудут также недолго, как и в предыдущих.

Такой же потрясающе обезоруживающей улыбкой обладала ещё одна новая знакомая Пита и, в отличии от цыганки, этой девочке он противостоять не мог.

Парень жалел, что в мире стало меньше на одну подобную улыбку. Полиция тщетно пыталась обойтись без огласки – в маленьком городке утаить правду всегда тяжело. Маньяк жестоко расправился с девушкой, и страшные подробности, которыми делились между собой взрослые, доносились до детей, гиперболизировались до немыслимых размеров, и разносились по школе. Среди горы выдумок, которыми каждый день обменивались дети, всплывали и факты – например, своеобразный почерк маньяка: у каждой из своих жертв убийца вырывал по одному ногтю.

Пит уже давненько задавался вопросом: а может ли мальчик стать жертвой подобного преступления, если раньше маньяк не охотился на детей? Он задумчиво посмотрел на обгрызенный ноготь мизинца. Да и кто мог бы оказаться убийцей? Мужчины, в основном, работали на лесопилке за городской чертой; остальные выживали за счёт немногочисленных магазинов и лавок – вот и всё, если не считать управленцев ратуши, пожарных, врачей, копов и слуг божьих, чьи ряды изрядно поредели за последние два года. В городке в дневное время оставалось подавляющее большинство женщин – кто же ещё будет хозяйничать и смотреть за детьми?

Вариантов разоблачить убийцу у Пита было маловато, потому что он почти не пересекался со старшими – подростка больше интересовали Deep Purple и стихи. Причём, если Пит мог с кулаками отстаивать свои музыкальные вкусы, и готовился к концерту любимой группы в Рапид сити (его не останавливали даже разговоры о том, что едет совсем не тот состав)(6), то с творчеством всё было не так однозначно – с тех пор, как в единственный соседний дом переехала Луиза, его ровесница с той самой улыбкой, Пит начал сочинять, что совершенно не вязалось с его репутацией школьного булли(7), а, следовательно, нуждалось в строжайшем замалчивании.