Все расстояние между Торбали и Кештобеком, где завтра утром я пересекаю вилайет Ангоры, проходит через суровую местность для езды на велосипеде. Ландшафт характеризуют лесистые горы, скалистые ущелья и холмы. Каменистые перевалы ведут через горы, где караваны, занимающиеся вывозом мохера с тех пор, как этот ценный товар впервые начал экспортироваться, проложили рвы, похожие на канавы глубиной три фута, через хребты из твердых скал. По менее скалистым и обрывистым холмам эти проверенные временем тропы ведут во многих направлениях, разветвляясь на местности как жилы одной общей системы, которые обязательно сходятся везде, где есть, но только один проход.
На части этих коммерческих путей часто встречается дикая груша и другие выносливые кустарники, местные жители страны - остатки ушедших дней, посаженных во время возделывания этих ныне бесплодных холмов, для защиты растущих культур от истощения. Старые жернова с углублениями в центре, которые раньше использовались для измельчения кукурузы, и куски обтесанной каменной кладки, иногда можно увидеть, когда кто-то пересекает эти древние тропы, отмечая место деревни прошлых дней, когда выращивание культур и промышленные центры были более заметные черты Малой Азии, чем сегодня. Часто встречаются одинокие могилы и скопления могил, отмеченные грубыми неотесанными надгробными камнями или продолговатыми насыпями булыжника, завершающими картину общего распада. Во время езды по этим извилистым дорогам и гладко изношенным верблюжьим тропам, иногда обеспечивающим отличную езду, впереди часто бывают препятствия из-за необрезанных живых изгородей с обеих сторон, А иногда я почти сталкивался, входя в поворот, с всадниками, дикими - выглядящий грозно-вооруженными в манере, свойственной этой стране, как будто они были скрывающимися убийцами.
Изредка появляется женщина, оседлавшая осла, но ее можно увидеть лишь на расстоянии двадцати или тридцати ярдов впереди, из-за узости и искривления пути растительной изгороди, способствующей резкости этих встреч. Покрытые часто белыми тканями из верблюжей шерсти и весьма часто выезжающие на белом осле, редко не вызывали мысль о призрачном наездниках, молча скользящих по этим теперь уже наполовину заброшенным тропам. Эти испуганные дамы делают поспешный, но искренний призыв к Аллаху, когда им кажется, что они вдруг оказались лицом к лицу со злом; сегодня я неоднократно слышал этот мучительный призыв о провидении и защите, невольной причиной которого я являюсь. Вторая мысль леди, как правило приходящая ей в голову, что с любой видимой частью ее черт она будет признана недостойной божественного вмешательства в ее пользу и нужно убедиться, что ее паранджа не нарушена, а затем приходит немое обращение ее сопровождающему, если таковой имеется, с вопросом, что это было за странное явление, с которым так внезапно и неожиданно сталкнулись они.
Принимая во внимание природу местности и расстояние до Кештобека, я не имею ни малейшего сомнения в том, что не смогу добраться до этого места ночью, и когда я прихожу к руинам старого грязного строения в сумерках, я заключаю, что закончились воспоминания о моем превосходном обеде но, у меня в кармане есть кусок хлеба и я могу воспользоваться этим укрытием на ночь. Во время моего скромного обеда, приехали трое на мулах, которые, посоветовавшись между собой несколько минут, наконец, привязывают своих животных и готовятся присоединиться к моей компании. На всю ночь или только для того, чтобы кормить своих животных травой, я не могу сказать.
В любом случае, мне не нравится идея тратить всю ночью или какую-то ее частью на этих горных мулов с тремя местными жителями, я снова продолжаю свой путь по горным тропам примерно на три мили дальше, когда я спускаюсь в небольшую долину, к этому времени слишком темно, чтобы разбить свою палатку, и вместо этого я заворачиваюсь в нее. Успокоенный музыкой журчащего ручья, я почти засыпаю, когда великолепный метеор выстреливает по небу, на короткое мгновение освещая долину поразительной яркостью, а затем опускается глухая темнота ночи, и я отправляюсь в руки Морфея. К утру становится холодно, и я уже лишь дремлю в раннем рассвете, когда меня окончательно будят блеющее и топающее ногами небольшое море ангорских коз. Просыпаясь, я обнаруживаю, что в этот момент я являюсь загадочным и интересным предметом разговора между четырьмя пастухами, которые, по-видимому, несколько минут спокойно изучали мое спящее тело.
Как и наши алчные друзья за перевалом Кара Су, эти ранние утренние знакомые являются милыми представителями своей профессии. Лезвия их мечей наполовину обнажены, ножны грубо изготовлены из двух частей дерева, грубо сформированы в лезвие и соединены сверху и снизу шпагатом; в дополнение к этому - пистолеты с раструбами, вдвое меньшие, чем мушкетон времен королевы Бесс.
Этот злобно выглядящий квартет не создает очень обнадеживающей картины в момент просыпания, но они, вероятно, самые безобидные смертные, которых только можно себе представить. во всяком случае, увидев меня шевелящимся, они проходят со своими шерстяными и вьючными стадами, даже не подвергая меня обычным вопросам. Утренний свет раскрывает в моим взорам очаровательную маленькую долину шириной около полумили, окруженную на юге возвышающимися горами, покрытыми сосновым и кедровым лесом, а на севере невысокие, покрытые кустами холмы. Маленький ручей танцует тонкий потоком разделяя пастбища рассеянные группы ивы. Через три мили вниз по долине я прихожу к придорожной хане, где я получаю немного твердого хлеба, который требует замачивания в воде, чтобы его можно было съесть, и немного червивого изюма. Этим ассортиментом я стараюсь заморить голод. С каким успехом, я оставляю решить воображению читателя. Здесь хан-джи и другой человек позволяют себе одну из странных просьб, свойственных азиатскому турку. Они объединяют содержимое своих соответствующих сокровищниц, собирая целых три меджеда, и с простотой детей, чьи умы еще не осознали извилистые пути злого мира, они предлагают мне деньги в обмен на мой кожаный кейс Withehouse, вместе с его содержанием. Они не имеют ни малейшего представления о том, что содержится в футляре; но их наивная любознательность, очевидно, превосходит все другие соображения. Однако, возможно, их кажущийся невинным способ предложить мне деньги может быть их собственной специфической хитрой схемой побуждения меня раскрыть что же там содержится. На небольшом расстоянии вниз по долине я нахожу дорогу, по которой обычно можно проехать, когда она сжимается до простого оврага, и единственной дорогой является усыпанное дном русло реки, которое сейчас почти сухое, но весной, очевидно, бушует бурный поток. Час этого восхитительного упражнения, и я вхожу в область пологих холмов, среди которых разбросаны пшеничные поля и скопления грязевых лачуг, которые были бы преувеличением отнести к деревням. Здесь нищета в почве или в водоснабжении предстает перед каждым наблюдательным взглядом из-за обнищания местных жителей. Когда я проезжаю, я вижу, что эти бедные полуголые бедняги собирают свой скудный урожай кропотливым процессом выдергивания его за корни и переноса его на общее гумно на спинах ослов. Здесь я также приезжаю в лагерь турецких цыган. Они темные, с обилием длинных черных волос на плечах, как наши индейцы. Женщины и большие девочки сияют в алом ситце и других цветных тканях, и они носят множество ожерелий из бисера, браслетов, бус и других украшений, дорогих для полудикого разума. Младшие дети такие же дикие и невинные в одежде, как и их приятели — собаки. Мужчины носят феску и общий турецкий стиль одежды, однако, со многими неортодоксальными атрибутами и украшениями. С их собственной дикой внешностью, их яркими женщинами, голыми детьми, выглядящими волками собаками, привязанными лошадьми и закопченными палатками, они создают картину, которая, по живописности, может дать фору даже деревням вигвамов скаутов Дяди Сэма Кроу, на реке Малый Биг Хорн , территория Монтана, что говорит о многом. В двенадцати милях от моего вчерашнего свидания я прохожу через Кештобек, деревню, в которой, видимо, были лучшие времена.
