На следующее утро начался моросящий дождь и после пройденных шестнадцати миль я был вынужден остаться в Эльмире. Здесь, среди других разных новостей, я узнал, что в двадцати милях дальше на реке Сокраменто наводнение и я мог только надеяться пересечь переполненную весенним паводком пойму реки Сокраменто по железнодорожным эстакадам Сентрал Пасифик.
От Эльмира мой путь пролегал через сельскохозяйственные и фруктовые территории, где время от времени появлялись ухоженные виноградники, на которых бригады китайцев рыхлили землю, выпалывали сорняки и ухаживали за растениями. Пейзаж весьма оживляли обилие персиковых, грушевых и миндальных садов с богатством розовых и белых цветов наполняющих тонкими, чувственными ароматами весенний воздух.
Я стал понимать какие расстояния мне придется проходить пешком. Поэтому, после ужина в деревне Девисвилле я отдал свою обувь в починку старому ирланскому сапожнику. Мастер оказался весьма словоохотливым и усердно стуча по ботинкам рассказывал мне какую-то сложную историю о жизни в Ирландии. Учитывая его акцент я совершенно не понимал где начало, где конец и в чем вообще суть этого рассказа, однако кивал головой и соглашался со всем о чем пытался поведать сапожник. Спустя час мастер отдал мне ботинки с гордым утверждением что я смогу теперь дойти в них «куда угодно, хоть до Омахи».
Для того, чтобы пересечь залитые половодьем земли мне было необходимо начать долгое и утомительное преодоление железнодорожных мостов-эстакад протяжённостью шесть миль. Шаг за шагом, шпала за шпалой и постоянные удары бум, бум, бум колес велосипеда. Река Сокраменто выходит из берегов каждую весну из-за таяния снегов на горе Сьерра-Невада и эти длинные отрезки мостов-эстакад оказались хорошим решением прокладки железной дороги, чтобы вода походила спокойно внизу и не размывала дорогу. Эти эстакады созданы только для поездов и ни для чего другого, даже на пешеходов ассигнования не были предусмотрены. Однако длина шпал по краям позволяла мне перемещаться вдоль путей вместе с поездами. По этому машинисты проносясь мимо меня сидящего на корточках на конце шпал и удерживающего велосипед, смотрели с недоумением на ни то заблудившегося, ни то укравшего велосипед.
В какую-то ночь я остановился в Сокраменто. Тенистые улицы столицы Золотого Штата и фруктовые сады практически сливались, образуя уютный, тихий и очень красивый город, которым калифорнийцы могут гордится по праву. Три с половиной мили от Сакраменто начинается высокая эстакада. С Американ-Ривер моста открывается удивительный вид на горные хребты которые отделяют плодородные земли и славный климат Калифорнии от холодных и бесплодных земель, скалистых гор и песков, что тянутся на восток более тысячи километров. С моста видно, как очаровательная предгорная долина постепенно переходит в леса, в затем на востоке горы становятся всё выше и скалистее и своими огромными белыми вершинами, кажется, подпирают небо.
Сразу после Американ-Ривер моста местность изменила характер и я покатился по вполне хорошей дороге. Через десять миль мне встретилось великолепное овечье ранчо, одно из тех, которые находятся в Калифорнии и которые уже давно вызывают восхищение всего мира. Мне сообщили, что размер этого пастбища - шестьдесят тысяч гектар, и всё огорожено одним забором. Мягкий бархатистый травяной покров местами находился в тени раскидистых дубов, поодиночке или группами раскиданными по территории, это придавало пастбищу вид старинного родового английского парка. Я невольно искал глазами не появится ли среди дубравы величественный старый особняк и когда кролик прыгал по полю и останавливался в двадцати шагах от меня, я почти стеснялся стрелять в него, чтобы шум не привлек бдительного сторожа парка и меня не арестовали за браконьерство. Поездку длинной в десять миль через этот парк-пастбище я запомнил как одно из самых ярких и приятных пятен на всём моём пути через Америку. Но каждая роза скрывает шипы и приятная дорога сбила меня с пути. Когда я вышел с пастбища я понял, что отклонился на несколько миль и теперь должен искать проезд через многочисленные ворота малых ранчо, чтобы вернуться на дорогу.
Кажется именно там на меня пролилось гостеприимство испанских или мексиканских ранчерос, которые онемели от удивления и ужаса и глядели во все глаза, увидев человека на странном круглом механизме на собственной лужайке. Я при этом даже не сразу успел понять, где нахожусь. Это милое приключение я потом частенько вспоминал, когда мой одинокий путь пролегал по тоскливой пустыне Невада, без компании под палящими лучами солнца, где единственной тенью была моя собственная.
Ландшафт постепенно изменялся, пейзажи становились всё более скалистыми. Название города Роклин говорит само за себя. Здесь начинается страна скал. Большая часть дорог в этих местах имеет твёрдый, каменистый характер и не размывается зимними дождями. Каждый, кто пишет когда нибудь о Голден Стейт, всегда рассказывает о славном климате Калифорнии. Но за всё надо платить и здесь в этом «славном» климате город Роклин сыграл со мной не хорошую шутку, и не только обрек меня на аварию, но и оставил без ужина. А всё потому, что о характере местной молодёжи тоже можно сказать «славный климат» (видимо автор имеет ввиду игру слов: слово glorius переводится и как славный и восхитительный, так и подвыпивший и в приподнятом настроении). Велосипед в этих краях был безусловно новинка и, конечно, многочисленная молодёжь собралась вокруг желая получше рассмотреть его. Стайка этих маленьких горцев отвлекла меня и временно завладела велосипедом. Закончилось всё поломкой, в результате которой мне не только пришлось пройти пешком четыре мили до деревни, где я планировал заночевать. Причем пройти пешком по дороге, наверное лучшей с тех пор, как я покинул Сан-Пабло. А потом заняться поисками деревенской кузницы и необходимостью немедленно отремонтировать велосипед, чтобы к утру он был рабочим. Из-за всех этих перепетий мне пришлось остаться без ужина.
«Что вы делаете, когда оказываетесь в снегу?» - этот вопрос часто задают люди, которые более знакомы с горами, нежели жители равнин. Конечно, имеется ввиду глубокий снег, который покрывает вершины гор. Когда я начинал свой путь я не особенно думал о подобных трудностях. Длинные противоснеговые навесы дороги Сентрал Пасифик создали возможность для того, чтобы я смог преодолеть этот путь независимо от того сколько снега покрывает землю за пределами железной дороги. При этом одни мои собеседники соглашались, а другие качали головами и зловеще повторяли: «У тебя это никогда не получится.»
Я проникаю всё дальше и дальше в горы, дорога становится грубее и круче. И вот я нахожусь в прославленном Плейсере. Вокруг видны следы работ выносливых золотоискателей. В каждом ущелье и овраге видны сломанные и подгнившие ящики старателей. Куда не глянь, старые водяные рвы, кучи гравия и заброшенные шахты, свидетели более красноречивые, чем слово или перо, тех лет, когда тысячи загорелых старателей трудились здесь в поисках самородков или хотя бы драгоценной золотой пыли. Но, времена меняются и от тысяч и тысяч сейчас остались лишь старожилы, которые бродят по предгорьям. Но слова «песок», «самородок» и «карман» здесь всё ещё популярны и золото до сих пор - главная тема разговоров в деревеньке Баррум и местном салуне. Разговоры о чьем-то незначительном успехе, кому «повезло», на несколько дней вновь зажигают искорку «золотой лихорадки», которая живет в крови этих людей и каждый раз разговоры о счастливчиках толкают их искать золото здесь или на каких-то неведомых приисках в дальних краях. А потом старожилы вновь соберутся в салуне за стаканчиком и снова и снова будут говорить о старых добрых днях 49-го и 50-го годов, «больших самородках», «полосе удачи» и «дикие времена» вернутся. Но, конечно, не вернутся. И нынешние старатели так же наивны, как и в те времена, когда золота в этих краях находили гораздо больше. В Ньюкастеле, станции неподалеку от старого горного лагеря, я слышал о человеке, который совсем недавно нашел «карман», из которого вырыл себе сорок тысяч долларов и тут же поступил как большинство его удачливых предшественников - пустился в затяжные кутежи и разврат и уже через пол года закончил свой земной путь там, где ему больше не будет нужно свалившееся внезапно состояние. В каком-то смысле можно сказать, что его удача стала для него невезением. Не так плохо шли дела у других, которые, за несколько дней до моего приезда достали из «кармана» тысячу двести долларов. Они просто развили бурную деятельность в деревенском баре, а когда оказались на мели, вновь пошли искать счастья в шахты. Потому что всегда есть шанс приподняться.
