Вкушая эти замечательные яства, я несколько удивляюсь, когда слышу одно из худших «ругательных слов» на английском языке, которое несколько раз повторял один из двух турок, который взял на себя обязательство не пускать людей на место, пока я ем - приятная любезность, которая порождает во мне самое теплое уважение. Старик оказывается крымским ветераном, и, помимо столь ценной медали, он привез обратно с ним он каким-то образом сумел приобрести этот дискредитирующий, возможно, но, тем не менее, безошибочный, воспоминание о том, что в тот или иной момент проводил кампанию с «Томми Аткинсом» (прозвище простых солдат ВС Великобритании). Я пытаюсь вовлечь его в разговор, но обнаружил, что он не знает других слов английского языка.
Он просто повторяет мирское выражение, подобно попугаю, не зная ничего о его значении. Он даже не помнит это английский, французский или итальянский. Он знает это только как выражение «Frank», и в этом он совершенно прав: это откровенное выражение, действительно очень откровенное выражение. ( тут игра слов... frank имеет несколько значений, и как указание на принадлежность к европейцам, и как (в английском языке) откровенный, дурной)
Как будто решив сделать что-то приятное в обмен на благодарный интерес, который я, кажется, проявляю к нему из-за этой ненормативной лексики, он теперь исчезает и вскоре возвращается с молодым человеком, который оказывается греком и единственным представителем христианского мира в Торбали. Старый турок представляет его как «Ka-ris-ti-ahn» (христианин), а затем, в ответ на вопросы, объясняет заинтересованным зрителям, что, хотя англичанин и, в отличие от греков, дружелюбен к туркам, Я также являюсь «Ka-ris-ti-ahn», одним из тех странных образцов человечества, чья извращенная природа мешает им принять религию Пророка и, таким образом, получить доступ в обетованную землю к kara ghuz kiz (черноглазые гурии). Во время этого глубокого изложения моих достоинств и недостатков удивленные люди смотрят на меня с выражением лица, которое явно выдает их неспособность понять столь странного человека. Они выглядят так, как будто они считают меня самым странным образцом, которого они когда-либо встречали, и принимая во внимание мой новый способ передвижения, и то, что многие люди Торбали никогда раньше не видели англичанин, это, вероятно, недалеко от правильной интерпретации их мыслей.
К сожалению, улицы и окрестности Торбали находятся в ужасном состоянии; Чтобы избежать вывихнутых лодыжек, нужно идти с большой осторожностью, и идея проехать на велосипеде через них просто абсурдна. Тем не менее народные массы оказываются в сильном ликовании, и их ожидания бунтуют, когда я освобождаю «kahvay-jee» от его верного бдения и выношу мой велосипед. Они хотят, чтобы я спрятался в их душном маленьком базаре, переполненном людьми и ослами; простые аллеи с едва ли двадцатью ярдовыми пролетами от одного угла до другого; поверхность представляет собой беспорядочную массу дыр и камней, над которыми осторожный и нерешительный осел пробирается с величайшей осторожностью, и все же звучит популярный шум - «Бин, бин; базар, базар».
Люди, которые показывали мне, насколько вежливо и взвешенно турки могут обращаться с незнакомцем, теперь, похоже, полны решимости продемонстрировать обратное. Один из самых назойливых и упрямых среди них приставляет свое бородатое лицо почти к моему собственному безмятежному выражению лица (я уже научился носить невозмутимое, похожее на мучеников выражение в этих воющих случаях) и справедливо вопит: «Бин! бин! " как будто полон решимости поднять меня в седло, независимо от того, желаю ли я этого сам.
Этот человек должен знать лучше, потому что он носит зеленый тюрбан святости, доказывая, что он совершил паломничество в Мекку, но всеобщее желание увидеть едущего на велосипеде, кажется, выравнивает все различия.
Нельзя забывать, что весь этот беспорядок совершается в прекрасном хорошем настроении. Но, тем не менее, очень неприятно, когда мне кажется, что я слишком неблагодарный, чтобы отплатить им за доброту, позволив им увидеть, как я еду; хотя бы на выходе из города, куда я иду чтобы избежать их развлечения, как некоторые из них, несомненно, думают. Эти небольшие неудобства являются одним из наказаний за недостаточное знание языка, чтобы иметь возможность нормально объясниться. Узнав, что в непосредственной близости от города есть участок дороги-повозки, мне удается заставить замолчать шум и пообещать ехать, когда достигну араба-йоль; после чего сотни выходят из города, выжидающе следуя за мной по пятам. Я утешаю себя мыслью о том, что, возможно, мне удастся подняться и стряхнуть шумное множество с помощью рывка, но объявляется обещанная араба йоль, и судьба против меня сегодня, потому что я нахожу эту дорогу, ведущую в подъем с самого начала. Люди группируются в ожидании, пока я пытаюсь объяснить, что они обречены на разочарование - что разочароваться в своих ожиданиях увидеть езду на арабе - это просто их «кисмет» (судьба), потому что холм слишком крутой, чтобы по нему можно было проехать.
Они смеются и дают мне понять, что они не совсем такие простачки, чтобы думать, что на арабе нельзя ездить по араба йоль. «Это араба йоль, - утверждают они, - вы катаетесь на арабе; мы видели, как даже наши неуклюжие арабы поднимались сюда снова и снова, поэтому очевидно, что вы не искренни», и они собираются ближе и проводят еще десять минут в уговорах. Это нелепое положение. Эти люди используют самые привлекательные термины, какие только можно вообразить. Некоторые из них целуют велосипед и опускаются и целуют мои запыленные мокасины, если я позволяю это. В уговорах они самые настойчивые люди, которых я когда-либо видел. Чтобы убедить их в невозможности подняться на гору, я позволяю мускулистому молодому турку забраться в седло и попытаться продвинуться вперед. Сам встаю вперед, пока я держу его. Это имеет желаемый эффект, и они сопровождают меня дальше вверх по склону, где они думают, что он будет несколько менее крутым, с множеством слишком готовых рук, чтобы помочь в подъеме машины. Здесь я снова попадаю в уговоры. Эта самая раздражающая программа выполняется несколько раз, прежде чем я получу свободу. Они самые упрямые, настойчивые люди, которых я когда-либо встречал. Естественное свирепое расположение «невыразимого турка», похоже, справедливо разгорается в этой маленькой долине, которая в точке, где находится Торбали, сжимаясь до простого оврага между крутыми высотами. Целая миля вверх по горной дороге, упорной настойчивости весьма похвально само по себе. Но их внимание отягощает и это чувство усугубляется, несмотря на то, что они остаются в благостном настроении, и относится ко мне с величайшим вниманием во всех других отношениях, оперативно и строго пресекая любое недисциплинированное поведение среди молодых людей, которое один или два раза проявляется в форме камня, брошенного в колесо велосипеда, или какой-то другой шуткой, свойственной незрелому турецкому разуму.
Наконец один предприимчивый молодой человек с дикими видениями летящего велосипедиста, спускающегося по горной дороге с молниеносной скоростью, заметно выходит на передний план и беззастенчиво заявляет, что они ведут меня по неправильной дороге. И, с чем-то похожим на ликование в его жестах, я могу повернуться и вернуться назад. Если бы другие поддержали эту блестящую идею, ничто не могло помешать меня ввести в заблуждение этим заявлением, но его поведение сразу осуждается. Ибо, несмотря на то, что они упрямы, они честны сердцем и никогда не прибегнут к хитрости, чтобы добиться цели. Теперь мне приходит в голову, что, возможно, если я поверну и поеду вниз по склону на короткое расстояние, они увидят, что мое движение вверх по склону действительно является вопросом необходимости, а не выбора, и, таким образом, избавит меня от их нежелательного присутствия. До настоящего времени склон был слишком крутым, чтобы допускать подобные мысли, но теперь он становится более пологим. Как я и ожидал, это предложение объявляется единодушным криком одобрения, и я особенно стараюсь оговорить, что после этого они не последуют за мной дальше. Для них приемлемо любое условие, если оно включает в себя наблюдение за тем, как на этом ездят. Не без определенных опасений я сажусь в седло и осторожно начинаю спускаться вниз по склону между двумя рядами голов украшенных фесками и тюрбанами, потому что я еще не забыл неприятные действия толпы в Адрианополе, когда они подбегали сзади и давали велосипеду энергичные толчки вперед, процесс, который не был бы лишен опасности здесь, где кроме градиент, одна сторона дороги - зияющая пропасть. Эти люди, однако, ограничиваются исключительно воем от восторга, доказывая, что они доброжелательны и, в конце концов, могут сравнительно хорошо себя вести. Выполнив мою часть договора, я и несколько главных мужчин пожимаем друг другу руки. Они выражают свою благодарность и добрые пожелания и после перебранки с несколькими молодыми людьми, которые, кажется, не желают соблюдать соглашение, запрещающее им следовать дальше, вся шумная компания идет по тропинкам, ведущим вниз по скалам к городу, который виден почти сразу внизу.
