вычел накладки таможне на взятки,

пощёлкал счётами, подбил маржу —

вышло недурно, я тебе скажу!

— В общем, пришла пора возвращаться. Старшим дочерям уже подарки куплены: и шмотьё, и косметика, и айфно, и даже чехольчик к нему розовый в стразиках. А цветочка аленького — хоть тресни, ни в одном прайсе нет, а начнёшь спрашивать — косятся странно и тревожную кнопку под прилавком нащупывают. И вроде бы не обязан, а всё одно нехорошо получается. Как представит себе, каким взглядом окинет его младшая дочь, когда он с порога руками разведёт, хоть вообще домой не возвращайся. Младшие они, знаешь ли, самые любимые, хоть и самые вредные. И так и вернулся бы он ни с чем, и был бы облит дочерним презрением, и кончилась бы эта история, не начавшись, но занесло его по дороге в одно странное место. Не то корабль ветром к незнакомому берегу прибило, не то в фуре солярка кончилась, но забрёл он в поисках, где телефон зарядить, в чужой особняк. Ворота были открыты, вот и зашёл. Идёт такой, по саду, кричит: «Алё, хозяева, есть кто? Позвонить от вас можно? А то у меня роуминг дорогой и батарейка села». А в ответ — тишина. «Ушли куда-то, — соображает торгован, — а двери не заперли. Вот что значит заграница! У нас бы уже всё, что гвоздями не приколочено, вынесли, а тут, вон, даже жратва на столе стоит». Ну, он и не стал стесняться — пожрал, попил, вилку серебряную со стола в карман уронил — чисто случайно, на память о доброте человеческой. «Ну, — говорит, — вижу, телефона у вас нет, так что я пойду себе, пожалуй». А на обратном пути смотрит — оградка, за оградкой куст, а на кусте — он! Цветочек. Аленький. Такой аленький, что вообще никаких сомнений не осталось — тот самый! А ограда, как назло, — не заперта! Ну, то есть замок такой ерундовый, что, считай, нет его. Просто-таки не замок, а надпись «Добро пожаловать!» Вытащил он из кармана финку заветную с рукояткой наборной, память о бурной молодости, и цветочек-то и срезал. Да только вот беда — оказался он под сигналкой. Гром, звон, сирены, мигалки, и вот нате вам — хозяин ему руки крутит. Такой здоровенный и такой урод, что купец и не дёрнулся. Так и обмер с перепугу весь, даже штаны слегонца намочил. Чисто от неожиданности. А тот ему и говорит: «Цветок этот бабок нездешних стоит. Если весь твой товар продать, все твои деньги конфисковать и самого тебя пустить на органы — один чёрт не расплатишься. Так что я тебя, ворюга, сейчас сдам в Интерпол, а там тебе присудят пожизненное в камере с неграми-пидорасами из садо-мазо-гей-порно. Цветок это не вернёт, но хоть полюбуюсь. Мне знакомый вертухай видео с камер наблюдения сливает». «Я думал, ты просто урод, а ты реально чудовище! — расстраивается торгован. — Я ж не знал, что это за цветок, меня дочка попросила, чтоб её разобрало, заразу крашеную! Отпусти хоть с ней попрощаться!» «А что за дочка? Симпатичная? Фотки есть?» Купец достал телефон, показал фотки, монстр репу почесал и говорит: «Ладно, вали прощайся. Но учти, если через неделю не вернёшься — подам тебя в международный розыск. Негры как раз соскучиться успеют. А ещё лучше — дочку вместо себя присылай. У меня тут ещё всякие цветочки есть, ей понравится». Возвращается торгован домой, подарки раздал, а сам сидит, водку пьёт. Старшая дочь обновки нацепила — и на блядки бегом. Средняя — айфно включила и давай с ним селфиться, губки жопкой скрутив. И только младшая, Настенька, цветочек аленький покрутила, помяла, понюхала да и говорит: «Не ожидала, папахен, реально. Думала, сольёшься, как всегда. Но чота вайб от тебя конкретно криповый. С чего тебя так бомбит?» А тот уже водки хорошо всадил, так что не удержался и рассказал ей всё. «Так что же ты молчишь, бумер? — ржёт она. — Без бэ, кинь поинт в личку, по фану метнусь к ботану цветочному». Он давай её отговаривать, да где там. Молодёжи если что в башку встряло, не вышибешь. Умотала, в общем. Потом шлёт видосики — мол, всё зашибись, тусуемся отлично, цветочки тут, и правда, отвал башки — нюхаем и смеёмся. Чудовище хотя на рожу чистый трэш, но не злое и при деньгах. Замуж зовёт, но мне как-то влом, замужем не так смешно будет.

Отец сперва переживал, конечно, но потом рукой махнул — чёрт их поймёшь, нынешних. С старшими-то всё понятно — шмотки, гаджеты, замуж выскочить. А этой всё время странного хотелось… Убедил себя. И всё шло гладко, пока Настенька внезапно не объявилась. «Чего, — говорит, — глазки выпучили, семейство? Я что, уже соскучиться по вам не могу? Не пугайтесь, я ненадолго. Мой кринжмен без меня чахнет, пухнет и дохнет. На три дня всего, а то он решит, что я слилась, и выпилится нафиг. Очень, понимаешь, у него комплексы сильные из-за внешности. 'Ах-ах, — начинают ей сестры типа сочувствовать, а сами за спиной перемигиваются ехидно, — бедная наша сестричка! Как же тебе тяжело с этаким уродом-то жить!» А она смеётся: «Фига вы душные! Это вы низко флексите, а у меня сасный чил! Вот вам пруфы! И показывает им такие фотки, что только упасть и от зависти плакать. В общем, так её сестры иззавидовались, что когда ей пора стала уезжать, то часы в доме перевели, и она на самолёт свой опоздала, а ещё из телефона симку вытащили, чтобы предупредить не смогла. Настенька, конечно, следующим же рейсом улетела, но было поздно. Приезжает в особняк, а уродец ейный уже лежит под кустом, только ножки торчат. Не то повешался, не то порезался, не то цветочками передознулся. 'Фигассе, — говорит она, — ты чего, реально выпилился? Я думала, ты гонишь! И чо теперь? И как? Я же тебя, дурака, любила!» Он глаз один приоткрыл: «Правда любила, без бэ?» — «Инфа сотка!» — «Я же урод!» — «Просто альтернативная внешность, бывает. Так что, раздумал ласты клеить?» «Я, — отвечает, — решил, что если меня какая чикса реально полюбит, такого, как я есть, то пойду и пластику сделаю. Так что гляди, какой я теперь красаучик!» Размотал с хари бинты, а там чистый киануривз с дикаприо. Сделала Настенька с ним селфи, отправила сёстрам, тут-то они с досады и выпилились. Такая, вот, сказка. А теперь спать.

— Что же ты так орёшь, Лысая ты Башка? Опять тебе худо? Да, разбудила. Давно не слышал твоих ночных арий, расслабился, отвык. Дал бы тебе ещё таблетку, но опасаюсь. Ты уже две выпила, Стефтан не велел перебирать дозу. Болит голова? Вижу, болит. Бедная ты бедная… Воды могу ещё принести, хочешь? Нет? Чем тебе помочь, бедолага? Знаешь, что? Иди сюда. Я тут сяду, а ты мне голову на колени клади. Клади-клади, я знаю, что можешь. Глаза закрой, если боишься сорваться. Да, не помогает, но тебе будет спокойнее. Вот, видишь, ничего не случилось. Постарайся расслабиться, а я тебе буду делать такой как бы массаж. Шиатсу называется, меня один китаец научил. Так-то он, между нами говоря, был тот ещё жулик, но головную боль снимать умел. Мы с ним познакомились в одном борделе в Гонконге и для начала подрались. Он был изрядный каратэка и ногами махал как кенгуру, но я вдвое тяжелее, и кулак с его башку. В целом, вышла ничья, но у кого более круглая рожа и узкие глаза, на следующий день было не разобрать. Потому что мы после того, как начистили друг другу рыла, накидались до изумления местной самогонки из гаоляна. Оказался нормальный мужик, хоть и китаец. Банчил всякой «народной медициной» — корешками, травками, помётом летучих мышей в меду, экстрактами из усов тигра и мудей носорога. Всё это он добывал на ближайшей помойке, так что ни одного тигра не пострадало. Умел отлично задвигать про инь-янь и сунь-вынь и считался большим мастером энергии ци. Рассылал свои травки с корешками по всему миру, каждый пакетик стоил так, что не вышепчешь. Правда, надо сказать, помогали они отлично, хотя и не от того, что на упаковке написано. Всё колдунство было в волшебной бумажке с иероглифами пожелания здоровья, которую он вкладывал в каждый пакет. Эти бумажки были пропитаны диэтиламидом лизергиновой кислоты, и вштыривало с них так, что божешь мой. Отличный был химик, этот Лю Шань, а шиатсу — так, хобби. Но башку лечить он меня научил. Полезный навык, если вчера нажрался, а опохмелиться нечем. Вот, видишь, уже легче. Легче ведь? Легче-легче, я чувствую, шея расслабилась. Отпускает понемногу. Лежи, лежи, я ещё потискаю твою тыкву многострадальную. Надо же, она у тебя не бритая, а реально лысая. Вообще без волос. Как так? Да что ты напряглась? Лысая и лысая, говна-то. На шампунях экономия. Я когда женат был, давно и недолго, офигевал, сколько всякой химии вы, женщины, на волосы переводите. Так что тебе чистый профит — ни красить, ни стричь, тряпочкой протёрла и пошла. Не больно тут? Нормально? Кто же тебе напихал этих гвоздей в башку? Отчего-то мне кажется, что добровольным согласием тут и не пахло. Эй-эй, расслабься, не буду выспрашивать. Вряд ли тебе приятно это вспоминать. Забей, прошлое надо оставлять в прошлом. А шрамы тебя не портят, даже придают романтической загадочности. Видно, что женщина с биографией, полна загадок и умолчаний. Жаль, что ты не можешь рассказать. Или не хочешь. Но если тебе однажды захочется поговорить, я рядом. Я умею не только трындеть, но и слушать, правда. Что? Что не так? Больно сделал? Нет? А что? Что ты подскочила? Снаружи? Услышала что-то? Точно не показалось? Судя по тому, как схватилась за саблю — нет… Экая ты решительная дама. Давай так, я выйду и посмотрю, а ты будь на подстраховке. Потому что, кроме «мой меч — твоя голова с плеч», существуют и другие методы ведения переговоров. Менее радикальные.