Головная боль может мгновенно развиться всего от трёх звуков: скрежет мела по классной доске, скрип стекла под острым ножом и визгливый голос почтенной миссис Браун, во вдовстве графини, а нынче жены промышленника и… ну, да, моей матери.

– Имельда! – крик этот мигом заставил меня ощутить мигрень – явление не такое уж плохое, если с его помощью можно скрыться от неприятной обязанности сопровождать маменьку на её еженедельную встречу с домашним астрологом. К сожалению, именно эти встречи были тем, от чего отвертеться нельзя.

– Да, мама? – я захлопнула книгу и выпрямилась на диване, в котором секунду ранее блаженно утопала.

– Где ты? – послышалось в ответ нервное. – Ты должна была прийти в гостиную десять минут назад!

Я бросила быстрый взгляд на часы на каминной полке и была неприятно удивлена: маменька оказалась права. Похоже, увлечённая похождениями мистера Холмса, я и впрямь потеряла счёт времени – преступление в этом доме непростительное.

Памятуя о наказании в виде долгих и невероятно нудных нотаций, я поспешила подняться и отправиться в вышеупомянутую гостиную – не забыв, впрочем, предварительно припрятать книжку за диванными подушками. Не то чтобы чтение в нашем доме не поощрялось, но это должно было быть правильное чтение, сиречь одобренное нашей досточтимой хозяйкой. Маменька же моя искренне верила, что детективы – ненадлежащее увлечение для благородной девы, каковой я, по её мнению, являлась.

– Где ты пропадала? – с подозрением зыркнула она в мою сторону, стоило мне переступить порог голубой гостиной.

Комната была диво как хороша по утрам. Солнце ярко освещало каждый её уголок так, что стены приобретали цвет ясного неба, а воздух словно бы становился свежее и легче. Оттого так грустно было созерцать, что в угоду нашему астрологу, не чуравшемуся театральных приёмчиков, шторы в гостиной плотно задёрнули, и вместо того, чтобы воспользоваться естественным освещением, поставили на кругленький столик и зажгли архаичные свечи.

– Не удивлюсь, если снова читала свою… беллетристику, – не дождавшись ответа, маменька сделала отвратительное в своей меткости предположение. – Сколько раз тебе говорить…

Этот спор она заводила раз в две недели, как по расписанию, но каждый раз он заканчивался одинаково. Я во многом готова была уступить маменьке, но только не в вопросе собственных увлечений. Променять рассказы о приключениях на считавшуюся более уместной поэзию? Ни за что!

Вот и сейчас, обменявшись парой реплик, мы пришли всё к тому же: маменька в очередной раз милостиво разрешила мне читать «эти ужасные истории», ограничившись при этом лишь моей комнатой. На самом деле её волновало не столько моё образование или душевное спокойствие (одним из аргументов, к которому она прибегала в своей борьбе против детективов, было пугающее количество убийств на их страницах), сколько страшный зверь под названием «общественное мнение». Я могла читать что угодно, вплоть до маркиза де Сада – но лишь до тех пор, пока легкомысленное или постыдное чтение моё не замечала одна из маменькиных подруг. К моей чести, сказать, я неплохо справлялась, строя из себя ту самую благородную деву и нежную леди. Или, наоборот, это леди должна быть благородной, а дева – нежной? Чёрт это ваше общество разберёт…

– Миледи, – дверь открылась, впуская внутрь Гарольдсона, дворецкого. – Господин де ла Луна прибыл.

Я была уверена, что эта фамилия вымышленная. Маменька, скорее всего, тоже, хотя яро это отрицала. Она вообще часто защищала своего астролога и прощала ему даже то, что не готова была простить родной дочери. Вот, к примеру:

– Прошу простить моё опоздание, миледи Браун, – в дверях появился маленький человечек, в котором только и было примечательного, что выдуманная фамилия и поразительная лысина, и впрямь навевавшая мысль о сверкающей в ночном небе Луне.

– Ничего страшного, – маменька мягко, благостно улыбнулась. – Уверена, вас задержали исключительно важные дела.

В случае с де ла Луной важными считались любые дела: даже если он опоздал, прикорнув на диванчике, маменька нашла бы этому оправдание.

– М-да, безусловно, – ухватившись за предложенную причину, покивал меж тем наш астролог. – Так могу ли я?..

Конечно, он мог войти, и прекрасно об этом знал. Такая подобострастность и вежливость была частью игры, призванной потешить самолюбие моей маменьки. Вы заметили, что все называли её миледи? Формально, она была скорее миссис, но ей нравилось, когда окружающие помнили о её прошлых титулах. Поэтому, например, на всяческих приёмах её до сих пор представляли сначала как вдову графа, а потом уже как супругу Горация Брауна, владевшего третью сталелитейных заводов Старого Света. В старине Брауне маменька ценила не имя, а деньги.

– Присаживайтесь, мистер де ла Луна.

Астролог послушно просеменил к столу, запросто находя путь даже в царившем в комнате полумраке. В прошлом он уже столько раз натыкался на комоды и кресла и спотыкался о слегка загнувшийся со временем край ковра, что теперь смог бы пройти к нашему столику, даже если бы глаза ему завязали непроницаемой чёрной материей.

– Не хотите ли чаю?

Ещё один ритуал. Все собравшиеся за столом прекрасно понимали, для чего господин де ла Луна явился к нам в дом, но при этом старательно откладывали самое важное. Мы пили чай, беседовали о погоде, обсуждали последние новости и даже качество свечей, которые за время этого бессмысленного разговора успевали прогореть практически наполовину – и всё это прежде, чем подойти к главной теме. К будущему, которое нас ждало.

– Надеюсь, звёзды сулят нам больше приятного, чем газеты, – спустя маленькую вечность рассмеялась маменька, откинувшись к изогнутой спинке кресла.

Это был знак. Я оборвала зевок, который тщетно пыталась скрыть за чашечкой чая. Де ла Луна выпрямился, готовый вершить судьбы мира – если бы, конечно, это делал он, а не звёзды. Маменька же, на вид расслабленная, внутренне подобралась: её выдавали пальцы, сжавшиеся на подлокотнике, и внимательный прищур. Так во время приёмов она выглядывала наиболее влиятельных леди, с которыми до конца вечера обязательно нужно было перемолвиться хоть парой слов.

– В прошлый раз вы спрашивали меня о грядущем славном событии в вашей семье… – де ла Луна начал издалека. – Должен порадовать вас: звёзды не видят ничего, что могло бы нарушить ваши планы относительно этого, безусловно, прекрасного союза.

Он имел в виду мою свадьбу. Вы можете удивиться тому, с каким спокойствием я об этом пишу, но объяснение просто: об этой свадьбе я знаю уже… двенадцать, тринадцать лет?

В общем, мне о ней рассказали сразу же после того, как я научилась читать и смогла понять «Золушку» и «Белоснежку». Маменька удачно подгадала момент: после сказок я как раз мечтала о собственном прекрасном принце, и она очень вовремя мне его подсунула. Не принца, правда, а будущего барона, но для дочери почившего графа и его быстро выскочившей за какого-то нувориша жёнушки – самое то.

Мои нежные чувства к этому прекрасному юноше немного омрачало то, что мы ни разу не встречались, но для договорных браков это было нормальной практикой. Сейчас мне это кажется даже отличной идеей: а что, если будущий барон Гастингс в двенадцать лет ковырялся в носу, и я стала бы тому живой свидетельницей? Пропала бы вся любовь!

Для поддержания огня в сердце мне было вполне достаточно портретов возлюбленного, которые мне доставляли каждый год в мае – спустя месяц после его очередного дня рождения. Конечно, это были не огромные картины, позволявшие разглядеть будущего барона во всех деталях, а очаровательные миниатюры размером с карманные часы, но писали их с приятной дотошностью. По крайней мере, я на аналогичных миниатюрах получалась почти такой же, как в жизни, и даже чуточку более хорошенькой.