Девушки получили свои пакеты, отошли от стойки. Всё внимание теперь нашей страдалице. И она забыла, как называется то лекарство, которое отжигает бородавки. Из головы вылетело. Фармацевт приглушил радио и посмотрел светлыми глазами:

– Пожалуйста, говорите.

– А… у вас есть это… башкирское средство… которое снимает отёк…?

– Кажется, знаю, что вас интересует. Сейчас посмотрю.

Он исчез в рядах. А акушерка начала непроизвольно произносить что-то, возгласы какие-то из горла её начали вылетать, и одновременно с этим вот какие изменения в ней ещё происходили: шарф, завязанный сзади “бугром”, немного сдавил шею. Шарф её попросту душит. Расслабила шарф. И когда прозвучало «Какие рекомендации по употреблению там были, не помните», перед светлоглазым парнем стоял уже как бы человек-слон из оригинального фильма. Акушерка стала, мягко выражаясь, особенной. А причина – фундук. Нет, причина, на самом деле, отсутствует. Даже синяк на бедре доставал, если его задеть. Этот же нарост никак не доставал её. Но он увеличивался! Она увидела себя в аптечном зеркале у входа и офигела.

– Куда вы? – крикнул парень.

«Чего ему, я же ничего не купила», прогнала быстро в своей голове, а голосом ответила:

– Домой.

В квартире.

Она с поднятым шарфом во всю высоту рук прошла мимо залы. А шея росла и росла, занимала пространство.

Акушерка у зеркала сидит и держится за своё нечто. Мысли слёзные: «Если ты будешь так расти, то меня выгонят с работы. Скажут: “мы не допустим, чтобы детей принимало такое чудище, как вы, Римма, ведь на шее у вас величайший горб в истории Риммы. Вы уволены! Жаль, но ничего сделать не можем”». Так и вышло. Римма от матери с бабушкой закрылась шарфом, а от сотрудников и руководства так же не спрячешься.

Если бы и были хоть какие-то шансы, они бы не изменили результата всей этой грустной ситуации.

Так что, так и вышло, скажу я вам, забегая вперёд-вперёд.

Пошла обвязала голову куском тряпки, чтобы быть похожей на кочевника. Ну хоть немного. Ходит по квартире. Шея – огромна, голова – огромна.

В общем, в эту ночь тоже не заснула. Задевала всё и гремела.

А как заснуть с этой тряпкой на голове? А как заснуть с этой чёртовой шеей?

Самостоятельный монолог акушерки

«Сегодня был непростой день. Утром, перед работой я поговорила с парнем со стройки. Он сказал:

– Акушерское дело обширное, ты когда-нибудь задумывалась, сколько детей ты хочешь принять в этот мир?

– Принять?

– Да.

– Я не принимаю детей, я их проводник.

– Всем бы знать так своё предназначение. Молодец, акушерка. Ты всё чётко сказала.

– И ты тоже молодец.

– Что?

– Странное я себе выбрала занятие. Вроде бы пиздатое, но всё равно у меня непростая работа.

– Акушерка, я от тебя в восторге. Ты сделала мне день.

– Да? Я так рада.

– Пиши каждый день. Когда получится повесть, выложи её на прозе ру.

– Я поняла.

– Ладно, давай!»

Так и сделала. За некоторые описанные случаи ей стыдно. А за другие – ей странно. Но нигде не встретить такую удивительную историю, в которой у акушерки за одну ночь выросла шея.

Сегодня съел два йогурта и больше ничего.

Зачем считаю еду?

Мама считала.

«Ну-ка, покажи, сынок, силу!», «Съешь две ложки».

Что ж, ответим на это грудной клеткой.

И показываю силу. Стараюсь, потому что хочу, чтобы похвалила.

«Чьи колготки беспризорничают?», «Мои!». Сестра бежит в комнату, надевает. Два шва сзади, один спереди.

Нашёл кассетную запись, где мама, пьяненькая, говорит о том, как бы она хотела, чтобы мы, её дети, стали победителями. Надо ли видеть в этом вопрос репутации?

Я не из чёрствости так говорю. Просто пришло время узнать.

Дело в том, что теперь я хочу говорить с ней.

С мамой.

Прочитал одну вещь. Очень понравилось, как женщина устанавливает связь с покойной своей матерью. Способ очень простой: надо лечь на спину и дождаться, когда потолок станет воронкой, потом должно появиться лицо, и разговор начнётся.

Так легко, вообще никаких сложностей.

Как настроюсь, надо попробовать.

Ночь.

Я лежу и говорю себе: просто смирись и думай о своих подошвах. Пришло время подумать о них основательно.

С победой над подошвами приходит смех. И я стараюсь его высмеять, потому что: а) мама любила смеяться, и я люблю смеяться; б) смех – это самая адекватная ваша подружка (по Уиллу Смиту); в) это система вознаграждения мозга так действует, не я этим управляю.

Лежишь себе спокойно, ржёшь. А связи-то нет, не то что воронки. Я решаю укрепить процесс дыханием.

От такого сеанса «Думай о подошвах» не устаёшь, нет. Расслабления, конечно, ноль, но нужна практика.

И, естественно, силы.

Утром, как открыл глаза, в ушах: «Дима, утро». Я встаю, топаю на кухню. Из окна пахнет рыбой и дедушкиным садом. Странная смесь.

На работе я пропускаю обед и читаю статьи. Оказывается, запахи диктуются импульсами. Значит, рыба могла быть настоящей, а сад – чёрт подосланный. Или наоборот. Ясно одно: когда я, зомби, шёл на кухню, я был ещё в каком-то междуречье.

Ух, крутота.

Позвонила сестра, я пообещал, что оцифрую и пришлю ей мамину запись.

Нас двое: я и сестра. Я ей рассказал, что утром слышал, как мама меня будит, и сестра сказала: «У тебя, наверное, тиннитус, шум в ушах, потому что у меня так же».

«А это связано с запахами?», – спросил я. «Это связано с ушами», – ответила она, потому что не знала наверняка.

В метро засмотрелся на седого человека, который через лупу читал газету.

В один момент в вагоне свет погас и тут же включился, и я увидел, как человек с газетой закрыл глаза, но не изменил позу.

Опять ночь.

И вот я лежу. Ещё чуть-чуть практики, и связь наладится. Вся платформа моя поедет, будет коннэкт.

После дождя, как всегда, с улицы тянет жасмином. Я потому и открыл окно.

Смотрю в потолок, и то ли тени кустов шевелятся, то ли на потолке есть таблица эксель.

В каждой клеточке по две буквы: ди-ма-ут-ро.

Ди-ма-ут-ро. И так по всей таблице.

Клетки сгладили свои углы. И я принял это за улыбку. Но внутри захотел, чтобы мне вернули нормальное зрение. И вот я уже смирился, как вдруг таблица схлопнулась.

На улице кто-то разговаривал, и особенно точно залетела фраза: «Мечта сбылась!».

Повернул голову и увидел, как раскачиваются занавески, и я принял это за одобрение.

Ну-ка, подумай о подошвах. Ещё чуть-чуть практики.

Когда вспоминаем с сестрой маму, удаётся увидеть её по-новому и по-новому осмыслить. Основное – это отсутствие защиты. Помню, мама лежит в гробу, а сестра сидит рядом, глаза уже сухие, и говорит: «Мама как будто спит». И мне тоже так кажется.

Потом она гладит мамины ноги.