– Когда же он был моим помощником? Только Эля с ним и общается, да и то лишь потому, что обязана так делать по своей должности моей помощницы. Какую услугу ты оказал такому неприятному типу?

– Я его защитил от Ал-Физа, укрыв за стенами ЦЭССЭИ. Тот поставил на беднягу метку изгоя, чтобы он сдох, а нигде не нашёл работы. Разве что мусорщиком. А он человек образованный и не глупый.

Забыв на время о себе, Нэя заинтересовалась историей Инара Цульфа, – Где же ты с ним столкнулся?

– Правильнее, где он со мною столкнулся. Он был мне представлен самой Гелией, а та всегда входила в положение изгоев. Или кто-то попросил её войти в положение того, кто страдал от преследований самого скверного типа Паралеи, от Ал-Физа. А у меня с тем свои давние счёты имелись. Я побеседовал с Цульфом, и он показался мне чересчур развитым для того, чтобы быть мусорщиком. На наше счастье, в Паралее существует несколько противоборствующих властных кланов, и Ал-Физ сюда и носа сунуть не смел, как бы ему того ни хотелось. Инар Цульф и проявил себя потом ценным трудягой. А нам был нужен свой человек в Администрации ЦЭССЭИ.

– Любопытно, – сказала она. – Как же он вошёл в доверие к Тон-Ату?

– А он входил в доверие к Тон-Ату?

– Теперь-то зачем о том знать, раз уж Тон-Ата, как и нашего с тобой прошлого, не существует. Для тебя.

– Обещаю всегда хранить память о тебе.

– Как о мёртвой говоришь…

– Я просто честен с тобою. Ведь ты и сама понимаешь, что рано или поздно мы расстанемся. Ты привыкнешь без меня, – и он аккуратно попытался стряхнуть её со своих коленей. – Мне надо работать. А ты, если хочешь, можешь разогнать всех из своего театра мод и просто жить там. Потом мы с тобой всё решим. Не надо тебе пока меня дёргать. Живи как раньше. Но раньше ты была обязана работать на местное павлинье семейство, а сейчас ты вольна делать всё.

– А что «всё»? Спать целыми днями и есть? Бродить по опостылевшему лесопарку? И смотреть на то, как ты игнорируешь меня, а все вокруг смеются? Потом родится ребёнок, которого отберёт Департамент нравственности.

– Почему отберёт, если ты была замужем? – удивился он.

– Я не проходила с Тон-Атом никакого обряда. И в списках у жрецов нет моего имени. И жетона законной дочери Надмирного Света у меня нет. Так что я буду падшей.

– Никто и пальцем тебя не тронет! Не держи ничего в голове. У тебя будет всё. Ребёнка заберу я. Я дождусь его рождения.

– Заберёшь? А я его тебе отдам? Или уж я и не человек? А вещь, способная к репродукции и не более того?

– У тебя разве есть выбор? Или тебе лучше, что твоего ребёнка заберёт ваш департамент безнравственности? А я заберу его с собой и воспитаю из него земного человека.

– Моего? – повторила Нэя, – и нисколько не твоего? Не нашего? В таком случае я найду выход и без тебя!

Его лицо, только что мерцающее лаской и жалостью к ней, стало подобно ночному светилу, которое закрыла непроницаемая облачность. И он пихнул её повторно, не сильно, но настойчиво как окончательно ненужную. И она пошла прочь, уже не делая попытки что-то исправить.

– Тебе всё ясно? – спросил он её в спину, – не приходи больше. Сам приду, когда сочту нужным.

Нэя обернулась. Поскольку краски на ресницах не было, прозрачные слезы не были заметны на расстоянии, да он уже и не смотрел на неё.

– А я тебя и на порог не пущу! – закричала она и закашлялась от неспособности чрезмерно повышать голос. – Столкну с террасы! Придёт он, когда сочтёт нужным! А я сочту твой приход нужным? – она подняла руки и напряжённо согнула пальцы, будто стремилась яростной кошкой броситься ему в лицо. – Правильно говорила Гелия, ты… ты! Всегда был таким! Ты никогда не любил меня! Ты не способен на глубокие чувства! Ты никогда не был способен оценить такую женщину как я! Ты только заполнял мною свою личную пустоту! Но ты поймёшь, что утратил, когда я уйду отсюда, а ты опять скатишься до своих прежних низкосортных увлечений!

Рудольф опешил, никогда не видя её в таком гневе. – Ты ещё пошипи тут, храбрый лягушонок! Охренели тут все, пользуясь моим великодушием. А ну как лапки отдавлю, чтобы не забывалась? Тебе надо было проявлять свои боевые качества там, где и требовалось когда-то, – невесело засмеялся он. – Может, это и поспособствовало бы моему просветлению тогда, расцарапай ты мне физиономию!

– Ты не отпускал Гелию, а она не любила тебя, не желала ничуть. А ты продолжал её, как ты любишь это похабное словечко, трахать её. А я так люблю тебя, умираю без тебя… Но ты гонишь меня, толкаешь в спину. Ты очень плохой! Ты отнял у меня всё! Мою внутреннюю тишину, мою душу. Ты оборотень, и Надмирный Свет накажет тебя за мою растоптанную любовь!

– Уходи! – сказал он, скривив губы, – Прежде ты всё же имела тонкую настройку на меня и всегда понимала, когда можно лезть, а когда лучше отойти в сторону. До времени!

– До какого времени? Я лезла к тебе? Я не твоя наложница, необходимая тебе лишь время от времени! А если я сама впоследствии не захочу твоего драгоценного, как ты мнишь, приближение ко мне? Если ты и сам мне надоел, и я изучила тебя уже всего вдоль и поперек, чтобы ожидать от тебя волшебной отрады, награды за мою любовь, которой ты не достоин! Ты очень плохой! Ты смертельно мне надоел! Отныне знать тебя не желаю!

– Да иди, куда тебя и влечёт. Когда родишь, можешь заняться своим искусством, у вас спрос на это не иссякает никогда.

– Ты оборотень, упавший со своих звёзд! Ты давно стал слугой подземного духа! Надмирный Отец уже никогда не пустит тебя в свои небесные селения, когда ты умрёшь!

– Никакого вашего духа у нас в подземном городе нет. А если и был, мы его оттуда вышибли. Да и в ваши Надмирные селения я не собираюсь в ближайшее время, – ответил он, усмехаясь над её беспомощной бранью, не способной его задеть. И она пошла, но вернулась, утратив свою кротость. Подошла к тем нишам, что были открыты, и стала швырять камни, срезы и друзы кристаллов на пол холла с умышленной силой, чтобы вызвать грохот посильнее и причинить ему урон, сломать их по возможности. Некоторые оказались вовсе и не камнями, а какими-то непонятными техническими штуковинами. Но среди грохота она услышала его смех. Обернувшись, Нэя увидела, как искренне он веселится, глядя на устроенный погром.

– Удивительно, – сказал он, – как же всё повторяется! А убить меня ты не хочешь? А то давай. Однажды на Земле добрая девочка решила убить меня вполне себе увесистой сферой из маминой сокровищницы. Но не смогла, – только разметала всю коллекцию как смерч, после чего плакала от жалости ко мне. Вернувшаяся мама тоже рыдала навзрыд, хотя урон-то был самый минимальный. Бесчувственные камни моя мама любила больше живых людей и, возможно, больше, чем меня.

Нэя с каким-то булыжником, в глубине которого что-то искрилось и переливалось от падающего на него сверху света, подошла ближе к Рудольфу. Он напрягся, ожидая самого непредсказуемого поступка от той, кого, казалось, знал лучше, чем себя. А всё же Нэя успела заметить смятение в его глазах, он ожидал удара! Как заслуженного себе удара. Но даже не пошевелился. Конечно, никогда бы она не смогла никого ударить, уж тем более его. Она швырнула минерал на кристаллический стол, за которым он сидел, и камень подпрыгнул, от него брызгами разлетелись в стороны осколки, очень мелкие. Сам камень не утратил своей основной массы.

– Твоё счастье, что ты брюхатая, – выдавил он из себя. – А то бы я тебя выпроводил отсюда так, чтобы ты пролетела к самому выходу и забыла о существовании «Лабиринта».

– Почему ты такой?! – закричала Нэя, – почему ты такой ненормальный?! Почему я люблю тебя?! За что? За что?! – и она пошла к выходу, причитая на ходу, – Ай – ай! – только очень горестно.

Её было мучительно жалко. И слова её, и бунт с нелепым бесполезным броском камня не задели его так, как она себе воображала. И свою грубость он сыграл, чтобы только она ушла. Дала ему время прийти в себя. Но даже и сейчас он мог догнать её, прижать, и её всепрощающая душа его опять бы приняла. Но Рудольф не встал и не догнал.