К ней подошёл Олег незаметно для неё. Помог подняться, ничего не говоря, повёл её к скоростной машине.
– Пожалуйста, отведи меня по малой нужде, сам знаешь куда, – обратилась она к нему без всякого стыда, не имея уже сил терпеть. Олег без всякого ответного чувства задержал шаги, вернулся с нею к той самой панели и открыл её. Нэя оказалась в таком знакомом отсеке, ставшем для неё одним из тех ужасов, что предпочтительно забыть навсегда. Но ничего ужасного там не было. Обычный отсек, похожий на множество ему подобных в подземном городе. Наоборот, он сказочно преобразился, поскольку был украшен чудесной голографией инопланетного леса. Уж точно не Рудольф его украсил. К тому же там не оказалось никакой постели, а стоял обыденный светлый диван у стены. В остальном пустота и тишина. Когда она вернулась к Олегу, он дал ей выпить вкусного сока и накрыл плечи своей курточкой, заметив, что ей отчего-то холодно, хотя температурный режим вокруг был в идеальной норме.
Нэя безвольно брела за Олегом, повиснув на его руке. Олег молчал и не смотрел на неё. Лицо его, развернутое к ней в профиль, было тоже каменное, бесчувственное, как и у Рудольфа в холле. Он даже в лифте не смотрел на Нэю, смотрел выше её головы, и казалось, что он тут один. Она спохватилась и пригладила волосы рукой, подумав о том, что забыла посмотреть на себя в зеркало и, возможно, разлохмачена. Но Олег и тогда не смотрел на неё. Проводив её до двери на выход, он, глядя в сторону, сказал бесстрастно, – Доброй ночи. – Словно рядом с Нэей кто-то стоял, к кому он и обратился. Потом развернулся и ушёл. Она вышла. Стояла ночь, и никто не мог увидеть её. Она побрела по дорожке в свой кристалл. Прошлое накрыло её как глухим одеялом.
Послав Артура, которому больше всех тут доверял, на поиски дочери, попросив заодно, чтобы Артур попутно поручил кому-нибудь проводить наверх Нэю, Рудольф так и остался сидеть на месте, даже не делая попытки встать. Ему казалось, что он попал под камнепад в горах. И все её слова как камни били в цель, и то место, куда они падали, страшно болело.
Но что он мог исправить теперь? Он смотрел расширенными глазами в пустоту и понимал, что она хотела, чтобы он всегда жил в этой пустоте. Чтобы пустота была его наказанием за мать, за неё, за всех, кого она даже и не знала. И он принимал её правоту, ибо сам знал больше, чем знала она. И то, чего она не знала, было страшнее того, в чём она его обвиняла.
Но он не знал, как всё исправить. Он не умел управлять временем, он не умел воскрешать убитых людей, не умел исцелить душу Гелии, которой уже не было, и не умел этого сделать и для дочери, которая была.
Он не мог также попросить прощения у тех, кто неизвестно где и был, да и был ли вообще в живых сейчас. Он вообразил себе, что Нэя – искусница как бы реинкарнация Гелии, и всё можно отмолить и исправить? Вернуть себе утраченную целостность человека, пришедшего со звёзд? И кого он тут обманывал? Себя, Нэю с её прекрасной, но наивной душой, всем желающей незаслуженного ими добра?
Дочь отвергала с отвращением и ненавистью незаслуженное в её мнении счастье недостойного отца, не хотела допускать и самой возможности, что он хоть как-то причастен к простым человеческим приятностям, доступным для каждого. Дочь была его родным и самым больным местом в мире Паралеи. Улететь на Землю – не было и вопросов. Было уже давно можно. Но как её тут покинуть? Ей-то путь на Землю был закрыт. Из ГРОЗ пришёл окончательный ответ: эти существа – по форме люди, опасны в виду их принципиальной непознаваемости, невозможности их объяснения. Кто они? Какова их цель? А на Земле была лишь старая мать. Ушедшая как в небытие в свои старинные коллекции и миражи истории, и никогда его не любившая, даже в детстве. Земная жена Лора, – её нет в живых. Артур есть, он здесь, но он его не принимает, холодно мерцает глазами матери, хотя у той в глазах всегда были лишь любовь и покорность. Девушка – маска, но она не казалась даже реальностью, став ещё одним миражом с утраченным отчего-то лицом. Вначале он стирал её из себя, потому что она несла в себе обвинение ему, тоску, но потом она стёрлась и в самом деле, своими деталями, своей терзающей его неповторимой красотой, оставив после себя переливчатый лоскут платья и странную венецианскую маску, карнавальную, старую и с повреждённым красочным слоем на ней. Где она была сейчас и с кем? Ведь и воспоминания о ней могли быть ложными, всего лишь инопланетной прошивкой, наваждением, насланным немилостью оскорблённой местной богини, которую местные развратники заточили в синюю бутыль с отравой для души. И он вдруг отчётливо вспомнил зловещее пророчество друга-недруга Воронова о том, как на неведомой планете он будет схлещиваться хвостом с таким же хвостатым монстром в звериной битве, намекая на негодную составляющую, недостойную человека, в самом Рудольфе. Как он тогда взвился, едва не швырнул шефу в лицо чашку с его мерзостным кофе. Лишь чудом удержался, не желая подтверждать мнение о себе как о том, кто не контролирует низшие импульсы.
Кто ещё есть? Нэя. Но Икринка требует её отторжения, как незаслуженной ему награды за всё то, что он тут натворил. А сама эта ангельская девочка, что есть в её душе, кроме заброшенного детства, бедности провинции с вечно пьяным дедом, у которого имелись свои зловещие маски, да не одна! И с полупомешанной бабкой –знахаркой, живущей в своих цветочно-растительных мирах. И единственное её, дочери, наполнение – это любовь, яркая и обречённая быть короткой, с пришельцем со звёзд, погубившим её мать, хотя и невольно. Поскольку пришелец – возлюбленный очнется от её чар, как и он в своё время от чар её матери, и что будет с нею? И это здесь на Троле? Где люди быстро стареют, рано умирают, и часто от неизлечимых болезней.
Было тошно даже от осадка любви с Нэей, от всё ещё остающихся тут духов. Икринка бросила в него сумочку Нэи, перед тем как убежать, оттуда выскользнули две пластинки, одна код от панелей входа и выхода «ЗОНТа», другая непонятная, для записи чего-то, где она её и взяла? Высыпалось кружевное бельё, которое она впихнула в сумочку, и духи – синий флакончик в форме бутона цветка. Вызолоченная пробка открылась, и весь холл наполнился одуряющим ароматом тех цветов, что стояли в клинике Тон-Ата. Рудольф включил вентиляцию помещения, чувствуя, как по мере ослабления запаха становится, вроде, и легче. Он пихнул ногой в одном носке, – ботинки валялись рядом, – флакончик подальше от себя, и он с нежным звоном куда-то отлетел в обширное пространство холла. Но её было жалко, и впрямь смешную модельершу, столько натерпевшуюся уже от него, да и от своей прошлой жизни тоже. Она ведь не была ни в чём виновата. Дочь требовала её отринуть. Но будет ли ей самой от того легче? А Нэя? Её уже не выбросишь отсюда, как было возможно два года назад.
Антон. Он уже не только во сне, но и наяву грезил о Земле, он лгал, уверяя всех, что останется. Он не хотел оставаться. Он осунулся и утратил большую часть своего искрящегося оптимизма, чем пленял всех совсем недавно. Но ещё хуже было Лоре – Икринке. Она-то всё понимала, она билась о стенки своей ловушки, не зная кого просить о помощи…
Где, когда произошло замыкание в этой странной цепи событий, сверхъестественных, но простых, если по внешней своей выраженности? Кто виновник? Падший старый ангел и пьяница? Он, безумный любовник Гелии и такой же безумный её мучитель? Убитый незаконнорожденным сыном-зверем Ал-Физ, в своё время и ставший той жуткой аномалией, что привела его, пришельца, в притоны Паралеи? Где и был найден Чапос как возможное орудие возмездия за Гелию, всколыхнувшую по несчастью смрадную трясину души Ал-Физа? Возмездие так и пришлось вершить самому, как проделал в своё время Олег, а вот говорящее «орудие» Чапос, прикинувшееся на тот момент тупым и не годным для расправы с властным аристократом, стало ещё одной аномалией в его жизни. Антон, свалившийся сюда на несчастном, и отнюдь не подлежащем восстанию из пепла «Финисте»? Из которого он и Олег вышли из адского пламени живыми и целыми? Кто из них виноват? Или все, или никто, а некто, начертавший им всем свой запутанный и тёмный чертеж событий.
