– Нет.
Я провожаю Лизу до её каюты. Наступает момент странной неловкости, мы перекидываемся короткими, не несущими особой смысловой нагрузки фразами. Но я вижу какое-то тепло в её взгляде, которого не было, когда мы только начали наше знакомство. И это тепло что-то во мне меняет. Сейчас я чувствую то, чего уже не чувствовал давно: контроль над своей жизнью.
Это я сейчас иду с ней по этому коридору, и делаю это по собственному выбору. Меня не тащат обстоятельства.
Вдруг я осознаю, что впервые за долгое время увлёкся женщиной. Хочется с ней сблизиться. И опять же, я контролирую эту ситуацию.
Ощущение, будто вернулся домой после долгой отлучки. Я слишком долго был гостем в собственной жизни.
– Ну вот и моя каюта, – Лиза останавливается у двери под номером сто восемнадцать.
– Ого, да мы почти соседи. У меня сто сорок вторая.
– Класс, – отвечает Лиза. – Ну ты заходи как-нибудь, Костя.
Лиза игриво, но всё равно как-то грустно улыбается и быстро скрывается в своём жилище.
Когда я возвращаюсь в каюту, Вадим всё ещё подключен к виртуальности. А я уже по привычке смотрю в иллюминатор на эту точку в бескрайнем вращающемся небе, некогда прекрасную, а теперь полную смерти, страданий и радиации. Мы уже больше недели в пути, и я привык смотреть туда, ещё с того момента, когда она была медленно удаляющимся голубым шаром. Я всё смотрел и грустил. А теперь я поймал себя на том, что улыбаюсь.
Прощай, Земля. Нам было хорошо вместе. Но теперь всё будет только лучше.
Неужели я так давно живу во лжи, в коконе из своих обид? Я потерял жену, но умудрился потерять и сына. Бросаю взгляд на Вадима – каждый раз, когда вижу его, испытываю смешанные чувства, даже сейчас. Я люблю своего сына, но никак не могу его простить.
Вадим открывает глаза.
– Папа? Ты чего на меня так уставился-то?
Я чувствую, как похолодел мой взгляд. Представляю эту картину: отключаешься от виртуальной реальности, а над тобой стоит твой отец и мрачно на тебя смотрит.
– Да нет, ничего. Просто задумался, – я сажусь в офисное кресло. – Как дела?
Вадим пересаживается за компьютер.
– Да ничего, вроде. Нормально погуляли. А у тебя?
– Тоже неплохо… погулял. По кораблю, – я медлю, но всё-таки решаюсь сказать. – Познакомился кое с кем.
Вадим таращит на меня глаза.
– Ч… что, прости? С женщиной?
– Вроде того.
– Так, пап, не пугай меня. В смысле, «вроде того»? Я о тебе чего-то не знаю?
– Так. Типун тебе на язык. С женщиной, с женщиной.
– Ух ты, круто! Поздравляю.
– Вадим, успокойся, мы просто пообщались.
– Ладно, ладно, как скажешь, – недолго помолчав, Вадим неожиданно выпаливает: – Кстати, а что ты знаешь про Амальгаму?
Тут уже приходит моя очередь делать удивлённый взгляд.
– Это тебе ещё зачем? Мне казалось, это ты у нас эксперт по Амальгаме.
– Как по искусственному интеллекту – да. А вот с точки зрения событий… Ну, типа, хочу пробелы восполнить. Как мы здесь оказались, все дела. Там было какое-то оружие судного дня, только вот что это?
– Да если бы я знал. Какая-то засекреченная разработка Штатов. Но говаривают, на верхах про неё было известно. А вот среди населения панику сеять не хотели. Нечто, способное разогреть ядро Земли. Что и произошло, собственно.
– Нда-а-а, – протягивает Вадим. – Зачем человечество так упорно создаёт то, что может его убить?
– Да известно, зачем. Эскалация. Постоянная эскалация. Водородные, кобальтовые бомбы – всё это было у всех, и ничто из этого не могло полностью уничтожить противника. В какой-то момент, видимо, кто-то решил, что угроза сыграть в камикадзе, прихватив с собой всю планету – хорошая идея. Крайний способ шантажа. И Амальгама каким-то образом до этого добра добралась.
В памяти вспыхивают новостные сводки. «Революционная разработка, искусственный коллективный разум человечества», «Международный институт искусственного интеллекта и робототехники ищет добровольцев», «Амальгама предсказала вероятное самоуничтожение человечества».
Вадим был очень увлечён темой искусственного интеллекта, и утащил всю семью в МИИР, записать наши сознания в базу данных Амальгамы, первого и последнего в истории коллективного разума.
– Амальгама работала в автономной сети института МИИР, – говорит Вадим. – Пап, мне кажется, кто-то помог ей утечь в Интернет и добраться до оружия.
– Да какая уже разница? Помню, было много споров. Многим правительствам не понравилась идея создания чего-то настолько могущественного. Россия выступила с заявлением, что это нарушение частной жизни. Даже японцы говорили что-то про опасность создания такого разума, а эти ребята разбираются в высоких технологиях. Надо было прислушаться.
– Да идея-то классная была, – отвечает Вадим. – Всезнающий мозг и всеведущее око с невероятной вычислительной мощностью. Она могла бы многим помочь человечеству. Но просчёта было ровно два. Первый: они хотели сделать не просто очередного болванчика на квантовом компьютере, а полноценную собирательную личность. Поэтому ей разработали очень сложный симулятор эмоций. Эмоции полумиллиарда человек со всего света в одной личности – ну такое себе. Всё бы сработало, если бы не второй просчёт. У Амальгамы была выставлена система приоритетов, когда она обращалась к той или иной личности. И ведь долгое время всё шло хорошо, она вбирала ото всех людей только самое лучшее. Но, видимо, на таких больших масштабах стали копиться ошибки, и система дала сбой. Как итог, нефиговый когнитивный диссонанс, и ей сорвало крышу. Первый в истории искусственный интеллект, который сошёл с ума.
Я глубоко вздыхаю.
– И вот, мы здесь. Ещё хорошо отделались. Пятьсот тысяч семьсот восемьдесят три выживших. Из пятнадцати миллиардов.
– Считай, три тысячных процента, – уточняет Вадим.
– Да, похоже на то, – я бросаю взгляд в иллюминатор, на белую точку. – Это чудо, что мы в них попали.
– Да уж, нам дан удивительный шанс. Не профукать бы его.
Не профукаем, Вадим. Я очень на это надеюсь.
#003 // Перепутья
Вадим
– Я тебе говорю, всё так и будет теперь. Ничё не изменится! – с жаром заявляет Серёга.
– Серый, да кому это надо? – спокойно возражает Лёня.
– Так это власть, братан, это власть. Никто власть не отдаст просто так. Политика, братан, ю рид ми?
– Ну да, конечно. Шестнадцатилетний политический эксперт, тоже мне.
Квартирка у Кристины, конечно, миленькая. Сороковой этаж гигантского здания – не жилого комплекса, занимающего сумасшедшую площадь, как у меня. Тут всего пять подъездов, но в высоту… семьдесят этажей! Это самый натуральный небоскрёб посреди Мытищ, тут даже парковки для аэротакси зафигачили через каждые десять этажей. Мне, правда, всегда страшновато заходить в этот дом таким способом, стремает открытое пространство на такой высоте. Поэтому я предпочитаю лифт.
– Мэн, не понимаешь, не? – не успокаивается Серёга. – Они в ЕКБ каких-то чуваков расстреляли натурально! Всё, свободы нет. Диктатура.
– Так это террористы были! – отвечает Лёня.
И зачем он продолжает с ним спорить?
– Конечно, они тебе так и скажут.
– Пацаны, да завалите уже. Достали, – встревает Марс.
Эту дылду, возвышающуюся над окраиной Москвы, мы прозвали Иглой: когда смотришь на неё, натурально чувствуешь, будто она протыкает небо. Из окна открывается прекрасный вид на город: вот мой дом, а вон там Останкинская башня. Я стою у окна и рассматриваю дома, башню, облака, снующие туда-сюда аэротакси… Это зрелище никогда не надоедает.
– И как только всё это прогружается? – говорю я.
– Низкополигональные модели, – отвечает Лёня. – Этой технологии двести лет в обед, она ещё в старых играх использовалась.
– Да знаю я, знаю. Просто до сих пор поражаюсь. В виртуальности мозг так легко обманывается. Даже незаметно, что они низкополигональные.