— Возможности мы, коммунисты, создаем себе сами, — важно сказал папенька. И добавил:

— Предоставится.

На этой оптимистической ноте торжественные переговоры были закончены. Быть мне экономистом. Кроме того, меня ждал приятный бонус — выпускные экзамены сдавать мне не обязательно, в связи с моей черепно-мозговой травмой. Оценки за четверть пойдут как выпускные. Тоже хорошо. В общем, моя жизнь на ближайшие годы была более-менее предопределена. По крайней мере, так считали мои родители.

На следующий день по дороге в школу Витёк сказал:

— Короче, компаньон. Надо решать вопрос с футболками. Сколько можно уже?

С футболками, теми самыми, с «Irom Maiden» и «Metallica» возникла проблема. Мы закупили их полсотни штук ходовых размеров, а продали всего штук пять, народ наш хоть и стремился к высокой моде, но черепа, молнии и прочий сатанизм наших клиентов отпугивали. Потенциальными клиентами были, конечно, металлисты, которых в городе было уже порядочно, но прямого выхода на их тусовки у нас не было. Проклятые футболки зависли мертвым грузом.

— Давай мотнемся на барахолку, — сказал я. — Предложим кому-нибудь на реализацию. Они же нам по чирику зашли?

— По чирику, — подтвердил Витёк.

— Ну вот. А может сразу оптом сдадим рублей по пятнадцать. Да хотя бы свое отбить — и то хлеб.

Витя посмотрел на меня с иронией.

— Ты анекдот про бульон из-под яиц слышал?

— Слышал, — сказал я обиженно.

— Ну вот, оно самое. Давай еще по закупке отдадим. Или вообще — бесплатно. Нахрен ту коммерцию!

— Ты не язви, — сказал я, — а предлагай, если что надумал.

— Футболки сдадим минимум по четвертному, — сказал Витёк важно. — Вот вы все Витю Пахомова за простого считаете, а Витя Пахомов...

— Да говори уже, — не вытерпел я. Как же любят советские люди произносить речи, по поводу и без!

— Короче, сегодня идем на «Подснежник». Нашелся знакомый, который там тусит и всех знает. Сплошная выгода, Лёха: перезнакомимся со всеми неформалами, маечки сдадим (не по тридцатке, конечно, но и по четвертному нормально!), а может и неформалок каких-нибудь подцепим! Приятное с полезным, а?! Вот скажи теперь, что Витя Пахомов не гений!

— Да гений, гений, — заверил я Витька. — Только неформалок своих сам цепляй.

— Ага! — Витёк напустил на себя торжественный вид. — Колись давай! Чего у тебя там с Инкиной подругой?! Маринка, вроде?

— Да ничего особенного, — пожал я плечами, — в кино вчера сходили, домой проводил.

— Ну ты даешь! — восхитился Витёк. — А она ничего такая, клевая, эта Маринка! И молчит!

— Пока нечего рассказывать.

— Ага, нечего... Ну ясный перец, на кой тебе неформалки тогда. Хотя...

— Пахомов, не морочь голову, — сказал я сердито. — Вот как тебе рассказывать чего-то, если ты такой...

— Какой? — не понял Витёк.

Я махнул рукой.

— В общем, в шесть вечера двигаем на «Подснежник». И Валерик пусть подтягивается, нечего сачковать, — подвел итог производственного совещания Витёк. — Форма одежды — неформально-выходная!

Летнее кафе «Подснежник» было главным местом сбора городских неформалов. Хиппи, металлисты, панки и прочий неформальный люд облюбовал эту кафешку в городском парке. Здесь пили кофе, курили (по слухам не только табак), играли на гитаре, пели песни, как собственного сочинения, так и всемирно известные хиты, знакомились, братались, закусывали, целовались, обсуждали вечные вопросы и насущное — переночевать, покушать, занять, достать. Сюда приходили заезжие неформалы и тут же оказывались в родной атмосфере — среди своих. Иногда на «Подснежник» делала набеги окрестная шпана, культурный код которой был категорически несовместим с царящим в «Подснежнике» праздником жизни, и тогда возникали схватки — очень ожесточенные, поскольку обе стороны дрались не просто так, а за идею! В один прекрасный день директор и фактический хозяин кафе — бывший афганец, которому идеологические битвы с битьем посуды и переворачиванием столиков надоели до чертиков, вместе со своими друзьями-афганцами отловил нескольких главшпанов и провел с ними разъяснительную работу. По слухам, двое шпанюков угодили в больницу со сломанными ребрами и затаили зло. Конфликт набирал обороты, так что стороны готовились к генеральному сражению, но сражение это не состоялось. Вмешался небезызвестный Саша Щербатый, который своим негласным указом строго-настрого запретил шпане бить неформалов и вообще — близко подходить к «Подснежнику» — нарушать общественный покой и портить криминогенную обстановку. Обойти этот строгий запрет не решались даже самые отмороженные хулиганы, а у неформалов началась более спокойная (и вместе с тем — более скучная) жизнь.

Вот в это место мы пришли с Витей, Валериком и здоровенным длинноволосым парнем, которого Витёк называл уважительно — Петрович. Он имел какое-то отношение к рок-музыке. То ли уже создал, то ли еще создавал рок-группу, которая, по собственному изречению Петровича «просто порвет этот городишко и двинется дальше!»

Я попытался поговорить с Петровичем о рок-музыке, и он тут же засыпал меня массой имен и названий групп, о которых я никогда ранее не слышал. Я сказал, что мне нравится «Скорпионс», на что Петрович закатил глаза и поинтересовался моим отношением к творчеству Иосифа Давыдовича Кобзона. Я сказал, что с Кобзоном у меня не очень, а вот «Металлика»...

— Дружище, ты лучше молчи там... — Голос Петровича был наполнен скорбью, а посмотрел он на меня так, как смотрят на тяжело, а может быть и безнадежно больного человека. Витёк, скотина, вместо моральной поддержки толкнул меня в бок и сделал страшное лицо.

— Не ляпни там чего... — прошипел он мне в ухо. — Меломан херов, со своей «Металликой»...

Я украдкой показал Витьку кулак. Валера же тихо смеялся, наблюдая за нами. Он терпеть не мог рок-музыку.

На «Подснежнике» было людно, несмотря на ранний час. Полная тусовка еще не собралась, но свободных столиков уже не было. Неформалы пили кофе и курили. Я с интересом рассматривал собравшихся — посмотреть было на что! Бороды и «ирокезы», бритые головы и пирсинг, какие-то джинсовые лохмотья и кожаные куртки (было где-то градусов двадцать тепла). Больше всего меня поразил бородатый молодой человек в тюбетейке, клетчатых брюках и клетчатом пиджаке (под пиджаком виднелась голая грудь!) и домашних тапочках.

— Ништяк! — бодро сказал Петрович, мельком оглядев присутствующих. — Лучшие люди на месте! Дружище (это уже мне), да не разглядывай ты людей так пристально! Не в зоопарке! Сейчас будем знакомиться!

Первым делом Петрович подвел нас к столику, где восседал с друзьями странный парень в тюбетейке.

— Фагот, — представился он.

— А пенсне у вас есть? — не выдержал я.

Парень внимательно посмотрел на меня, вытащил из кармана потертый футляр, а из футляра очки, и нацепил их на нос. Левое стекло было треснутым.

— Так лучше? — спросил он меня.

— Я в восхищении! — выпалил я. И добавил:

— Не шалю, никого не трогаю, починяю примус!

Компания захохотала громко, но по-доброму, я произнес правильные слова. Фагот кивнул тюбетейкой, как бы соглашаясь с правильностью сказанного, и протянул мне невесть откуда взявшийся апельсин:

— Кушай, дорогой!

— А мандарина не было? — спросил я.

— Не сезон, — вздохнул Фагот. — Да вы садитесь, парни, в ногах правды нет!

Мы расположились на внезапно появившихся откуда-то стульях. Кто-то сбегал и принес кофе, а Витя достал из сумки бутылку коньяка, который позаимствовал в отцовском баре.

— О-о-о! — оживилась неформальная публика. — Шикарно! Ну все, живем, братва!

Настроение у всех резко поднялось, коньяк полился в кофе, а на нас смотрели как на своих, как будто знакомы сто лет.

Больше всех разглагольствовал Фагот — он явно любил и умел это делать. Послушать его, так он побывал всюду и знает вообще всех мало-мальски известных и имеющих отношение к рок-музыке людей.