Казалось бы, безобидный ответ на безобидный вопрос. Но это только казалось. Вечером в доме епископа Кошона собрались секретари трибунала. Вместе они составили некий документ и скрепили его своими подписями. Так появился на свет трагический протокол, согласно которому у Жанны был обнаружен «рецидив ереси».

Как видим, судьба Жанны была окончательно решена в тот самый момент, когда она снова надела мужскую одежду. Именно тогда она вторично впала в ересь, то есть совершила преступление, которое неминуемо влекло за собой смерть на костре.

Как же это произошло? На первый взгляд, этот вопрос может показаться совершенно излишним. Разве сама Жанна не ответила на него? Разве она не заявила, что надела мужской костюм добровольно, и не объяснила, почему она это сделала? К чему же искать загадки там, где их нет?

Все это так. И тем не менее, историки вновь и вновь спрашивают себя: как это произошло? Спрашивают потому, что обстоятельства, при которых Жанна вновь надела мужскую одежду, являются в действительности весьма неясными.

Во время процесса реабилитации некоторые свидетели, допрошенные следственной комиссией, выдвинули версию, согласно которой английские стражники насильно заставили Жанну надеть мужской костюм. Особенно подробно и даже красочно рассказал об этом судебный исполнитель Жан Массьё:

«Вот что случилось в воскресенье на Троицу (27 мая)… Утром Жанна сказала своим стражникам-англичанам: «Освободите меня от цепи, и я встану» (на ночь ее опоясывали цепью, которая запиралась на ключ). Тогда один из англичан забрал женское платье, которым она прикрывалась, вынул из мешка мужской костюм, бросил его на кровать со словами «Вставай!», а женское платье сунул в мешок. Жанна прикрылась мужским костюмом, который ей дали. Она говорила: «Господа, вы же знаете, что мне это запрещено. Я ни за что его не надену». Но они не желали давать ей другую одежду, хотя спор этот длился до полудня. Под конец Жанна была вынуждена надеть мужской костюм и выйти, чтобы справить естественную нужду. А потом, когда она вернулась, ей не дали женское платье, несмотря на ее просьбы и мольбы».

К этому Жан Массьё добавляет:

«Все это Жанна мне поведала во вторник после Троицы, в первой половине дня. Прокурор вышел, чтобы проводить господина Уорвика, и я остался с ней наедине. Тотчас же я спросил у Жанны, почему она вновь надела мужской костюм, и она ответила мне рассказом, который я вам передал».

Показания Жана Массьё прямо противоречат заявлению самой Жанны на последнем допросе 28 мая 1431 года. Приведем выдержку из протокола допроса:

«Спрошенная, почему она надела мужской костюм и кто заставил ее надеть его, она отвечала, что надела его по своей воле и без всякого принуждения».

Вроде бы яснее сказать невозможно, но, как известно, секретари подчас записывали совсем не то, что говорила Жанна, и не записывали того, что она говорила.

К сожалению, это свидетельство Жана Массьё является единственным, где изложены конкретные обстоятельства дела. Другие современники говорили о том, что Жанну насильно заставили надеть мужской костюм, в более общей и осторожной форме.

Так, например, врач Гийом де ла Шамбр, лечивший Жанну, высказался так:

«Спустя некоторое время после отречения я слышал разговоры, будто англичане подвели Жанну к тому, что она вновь надела мужской костюм. Рассказывали, что они похитили у нее женское платье и подложили мужскую одежду».

Участники процесса Мартен Ладвеню и Гийом Маншон выдвинули другую версию: по их мнению, Жанна надела мужской костюм, чтобы защититься от стражников, пытавшихся ее изнасиловать.

Как бы то ни было, Жанна снова надела мужской костюм, а это было свидетельством «рецидива ереси». Как говорится, что и требовалось доказать (вспомним слова Пьера Кошона про то, что «очень скоро мы ее снова поймаем»). Жанну просто-напросто «поймали», иначе как ответить на вопрос, откуда в ее камере вдруг взялся мужской костюм? Одно из двух: либо его не убрали после отречения, либо подложили потом. Но и в том и в другом случае преднамеренный характер этих действий слишком уж очевиден.

Провокация удалась, и теперь трибунал мог спокойно приступать к слушанию дела о вторичном впадении в ересь. Это дело было рассмотрено в течение двух дней: 28 мая состоялся единственный допрос подсудимой, а 29 мая трибунал принял решение о ее выдаче светским властям. Эта формулировка была равнозначна смертному приговору.

«Во имя Господа, аминь… Мы, Пьер, Божьим милосердием епископ Бове, и брат Жан Леметр, викарий преславного доктора Жана Граверана, инквизитора по делам ереси… объявляем справедливым приговором, что Жанна, именуемая в народе Девой, повинна во многих заблуждениях и преступлениях… Мы решаем и объявляем, что Жанна должна быть отторжена от единства церкви и отсечена от ее тела, как вредный член, могущий заразить другие члены, и что она должна быть передана светской власти… Мы просим светскую власть смягчить свой приговор, избавив Жанну от повреждения членов…»

О том, что ее казнят, Жанна узнала, когда к ней в камеру пришли монахи Мартен Ладвеню и Жан Ту-муйе. Их прислал епископ Кошон, чтобы они подготовили девушку к смерти.

Позже Ладвеню вспоминал:

«Ее состояние было таким, что я не могу передать это словами».

Мартен Ладвеню не может, а вот Анри Гийемен пытается. В своей книге «Жанна, прозванная Жанной д’Арк» он пишет:

«Жанна знала, какой она была… Она всегда молилась и любила молиться. Она часто исповедовалась. Она уважала своего пастора в Домреми. Где бы она ни была, она часто посещала церковь… С тех пор как она находилась в тюрьме, она все время просила, чтобы ей разрешили делать это, хотя бы по воскресеньям… Категорический отказ. Когда ее вели в зал заседаний, церковь была по пути, не могли бы ей позволить зайти туда хотя бы на минутку, преклонить колени, взглянуть на алтарь, на крест? Отказ. Вот так! «Они говорят, что я не люблю Бога, что я навредила Ему, что я встала в один ряд с нечестивцами, безбожниками, злодеями от религии. Но откуда они взяли все эти безумия?» Она закричала: «Если, сама того не понимая, я что и сделала против Господа, скажите мне об этом, и я попрошу у Него прощения, я раскаюсь и никогда больше не сделаю подобного. Но скажите, скажите! Где и в чем я провинилась? Что я могла такого совершить, чтобы меня назвали плохой католичкой, чтобы церковь назвала меня неверной?»

Все это было несправедливо. Невероятно. Ужасно. Ну как же они все не понимают…

Каземат в замке Буврёй, где ждала казни Жанна, был похож на могильный склеп: сырые холодные стены, кувшин с водой и охапка соломы на полу.

Потерявшая всякую надежду на спасение Жанна сидела на полу, уткнув лицо в колени. Она плакала. Плакала от страха, от обиды и от бессилия что-либо изменить. Чтобы презирать смерть на поле боя, нужны недюжинные душевные силы, но для того, чтобы ожидать уже назначенную смерть, их нужно куда больше. Этих сил у Жанны больше не осталось. У нее не было даже сил для того, чтобы молиться…

Вдруг смятение Жанны прервал скрежет дверного замка. Какие-то люди в черных плащах вошли в темницу. Кто это еще? Слабого света факела хватало лишь на то, чтобы различить три темных силуэта.

— Кто вы и что вам надо? — тихо спросила Жанна. Вошедшие ничего не ответили, а лишь взяли Жанну под руки и куда-то потащили. Она попыталась закричать, но большая рука в перчатке больно сжала ей рот. Последние силы оставили Жанну, и она потеряла сознание…