Итак, заместитель главы самого мощного ведомства России получил текст, оформленный с грубейшими нарушениями делопроизводственного стандарта. Однако это Джунковского не возмутило. Его захватило содержание. На Распутина есть наконец-то «неопровержимая улика». Во-первых, теперь можно документально утверждать, что царев друг ведет разгульный образ жизни. Во-вторых, что самое главное, позволяет себе непочтительно и даже пренебрежительно отзываться о высочайших особах. «Мастера полицейского сыска» не удивило, что в своем рапорте подполковник Семенов не сослался на показания конкретных лиц, на основании которых и восстанавливалась картина. Ведь не сам же подполковник пировал в кабинете с Распутиным, ему кто-то об этом рассказал. Кто? Ответа на этот вопрос в донесении не имелось. Тем не менее старт был дан, следовало мчаться вперед к намеченной цели — формированию компрометирующего досье. В этом направлении товарищ министра и устремился.

Находясь на посту московского губернатора несколько лет, шеф жандармов прекрасно был осведомлен о кадровом составе службы полицейского сыска и охраны в первопрестольной столице. Он знал, к кому надо обращаться. Перво-наперво сразу же послал начальнику охранного отделения в Москве полковнику Мартынову личный приказ, помимо градоначальника, подвергнуть «донесение о кутеже» дальнейшей разработке.

В отличие от Адрианова, полковник Мартынов оказался куда более покладистым и «тотчас исполнил данное ему поручение». Если градоначальник «дрожал от страха» перед Распутиным, то, надо полагать, его непосредственный подчиненный отличался не только смекалкой, но и просто героической смелостью.

В своих воспоминаниях Джунковский приводит обширный текст донесения Мартынова, из которого следует, что указанная компания во главе с Распутиным была пьяна, а сам герой заставлял исполнять «циничные танцы» и в оскорбительном тоне отзывался о царской семье. Оказывается, собутыльники обсуждали важную коммерческую сделку, которую задумали журналисты Н. Н. Соедов и С. Л. Кугульский: получить от казны многомиллионный контракт на поставку белья для армии. Когда они изложили свой план Распутину, тот пообещал проекту полную поддержку и «указывал на несомненное покровительство ему в этом деле, которое он рассчитывал встретить в лице высоких особ».

Все эти «факты» показались Джунковскому столь значительными, что он счел необходимым «составить на основании их докладную записку и представить ее Государю, так как не высказать своему монарху правду о Распутине» «считал для себя нарушением присяги». Случай для вручения записки не заставил себя долго ждать.

В последние дни мая 1915 года в Москве произошли беспорядки, вызванные слухами о «немецком засилье». Беспорядки приняли форму погромов многих магазинов, контор и промышленных предприятий, якобы принадлежавших немцам. Эти события очень обеспокоили царя, который потребовал от Министерства внутренних дел немедленного их прекращения, проведения расследования и предоставления ему полного отчета. Миссия и была возложена на Джунковского. С этой целью он на два дня выезжал в Москву для личного ознакомления с событиями на месте. Первое, что было сделано высоким ревизором из столицы для «наведения порядка и наказания виновных», — снятие с должности «несмышленого» градоначальника А. А. Адрианова, хотя его вина в «бездействии» во время погромов и не была очевидной.

Причины московских беспорядков генерал расследовал, параллельно ведя дознание и о мартовской пирушке в «Яре». Неизвестно, встречался ли он в этой связи во время московской командировки с кем-нибудь из чинов полиции, но не исключено, что такая встреча могла состояться и особо доверенные лица, такие, как полковник Мартынов, могли получить соответствующий инструктаж.

Джунковский не сомневался, что одной из причин беспорядков, вызванных слухами о предательской деятельности русских немцев, стало «наглое поведение Распутина, имевшее место в Москве еще так недавно», которое, по мнению «честного верноподданного», «бросило тень на царскую семью». Подобный вывод являлся совершенно абсурдным, но ведь в общественных кругах люди давно разучились отличать истинное от мнимого. В этом контексте становится понятным, почему упомянутая «тень» показалась генералу недостаточно выразительной, и вся его деятельность была направлена на то, чтобы, во-первых, краски стали гуще и мрачнее, а во-вторых, чтобы об этой «ужасной истории» узнало как можно больше людей.

Вечером 1 июня 1915 года шеф Корпуса жандармов делал доклад царю о расследовании причин беспорядков. Перед сном в своем дневнике Николай II записал: «В 10 часов принял Джунковского по возвращении его из командировки в Москву по случаю беспорядков и погромов».

В тот вечер царь услышал не только об этом. По окончании официальной части докладчик попросил у монарха разрешения «высказать то, что давно меня как верноподданного волнует». Николай II «несколько изменился в лице» и сказал: «Пожалуйста, говорите». Далее пошел монолог Джунковского о времяпрепровождении Распутина, о его кутежах, пьяных дебошах, связях с сомнительными личностями. Закончив устный обвинительный монолог, Джунковский достал из портфеля свою записку и передал ее царю. При этом он особо подчеркнул, что записка существует лишь в единственном экземпляре. Далее, если верить Джунковскому, — а верить ему можно лишь с большой осторожностью — Николай II убрал сей документ в ящик своего письменного стола и сказал: «Благодарю вас». Перед расставанием повелитель попросил своего подданного и в дальнейшем так же верно исполнять свой долг и все ему сообщать «непосредственно».

Окрыленный успехом, генерал просто выпорхнул из царского кабинета и вернулся домой «в большом волнении». Закончив описание своего поступка, Джунковский резюмировал: «После этого в течение двух месяцев государь не пускал к себе Распутина, а ко мне все время был более милостив, чем когда-либо, очевидно, моя записка произвела впечатление».

Произвела несомненно, но не на царя, а на столичную публику, к которой она попала с подачи Джунковского уже вскоре после приема у царя. Однако только подлогом дело не ограничивается. Вся эта ресторанная история в том виде, как ее изобразил генерал и каковой она стала достоянием публики и газет, не просто тенденциозна, но и лжива.

Начнем с конца. Доклад состоялся 1 июня, а уже 9 июня царь заносит в дневник: «Вечером посидели с Григорием». Ясно, что утверждение о «двух месяцах» отлучения Григория от царского дома не имеет под собой никаких оснований. Теперь, что называется, углубимся в существо вопроса и поговорим более подробно о пресловутом ресторанном кутеже.

Сперва о членах «веселой компании». Их помимо Распутина, как помним, было четверо: двое журналистов и две женщины: Решетникова и молодая незнакомка, «платившая за все». Ее личность осведомителям Джунковского так установить и не удалось.

Никого из спутников Григория полиция почему-то не опросила. Никаких показаний ни от «певичек» из хора, «исполнявших циничные танцы», ни от официантов, ни от владельца заведения не получала. Во всяком случае, следы таких действий в полицейских документах не отразились.

Теперь о Решетниковой. Звали ее Анисьей Ивановной, она была вдовой московского купца и ревностной христианкой. Именно в ее доме не раз останавливался Распутин, когда бывал проездом в Москве. Беспощадная молва зачисляла эту женщину в разряд самых бесстыжих последовательниц «старца» и даже приписывала ей «половую разнузданность». А «развратнице» к моменту указанного события было без малого почти 80 лет! (Решетникова родилась в 1837 году.) Этот пример еще раз красноречиво показывает, что создатели «распутиниады» врали без всякой оглядки, без всякой видимости правдоподобия.

Доклад у царя Джунковский имел 1 июня. Однако и после этого его деятельность по сбору компрометирующих сведений о Распутине не прекратилась. Донесения к нему под грифом «Совершенно секретно. Лично» шли от Мартынова и за более поздними числами. Неизвестно, как выглядело в оригинале сообщение этого полицейского чина, которое товарищ министра и глава Корпуса жандармов получил «тотчас»; оно существует лишь в изложении самого Джунковского. Однако сохранились другие подлинные документы, которые освещают эту историю совсем иначе.