Через три дня после встречи император рекомендовал премьер-министру П. А. Столыпину пригласить удивительного человека к больной дочери (она получила тяжелую травму в результате покушения террористов на отца): «Петр Аркадьевич! На днях я принимал крестьянина Тобольской губернии — Григория Распутина, который поднес мне икону Св. Симеона Верхотурского. Он произвел на Ее Величество и на меня замечательно сильное впечатление, так что вместо пяти минут разговор с ним длился более часа! Он в скором времени уезжает на родину. У него сильное желание повидать вас и благословить вашу больную дочь иконою. Очень надеюсь, что вы найдете минутку принять его на этой неделе. Адрес его следующий: СПб, 2-я Рождественская, 4. Живет у священника Ярослава Медведя».

Распутин вошел в царский дом и стал там желанным гостем. Началась историческая партия этого сибирского крестьянина.

Санкт-Петербург был крупнейшим центром царства двуглавого орла. В начале XX века тут проживало около двух миллионов человек. (Для сравнения: во втором по величине городе — первопрестольной столице Москве — насчитывалось чуть больше одного миллиона.) Здесь находились: императорский двор, главные правительственные ведомства, Государственный банк, Императорская академия наук, Императорская академия художеств, иностранные посольства, несколько императорских театров, крупнейшее собрание национальной живописи (Русский музей), ряд других примечательных музеев.

Петербург был и главным деловым центром России, ее «первыми воротами» во внешний мир. Правления наиболее мощных промышленных корпораций, банков, железнодорожных и страховых компаний располагались в северной столице. В самом сердце города, на стрелке Васильевского острова, находился и нерв деловой жизни империи — Петербургская фондовая биржа, где обращались ценные бумаги ведущих отечественных фирм и банков. Имперская столица славилась лучшими гостиницами, фешенебельными ресторанами, дорогими магазинами, элитарными аристократическими клубами.

Петербург являлся не только наиболее населенным и самым деловым, но и самым европейским городом России. Еще его основатель Петр I желал видеть город таковым, а через два века это уже не подлежало никакому сомнению. По своему богатству, по своей градостроительной технике, по уровню городского комфорта первая столица империи уверенно соперничала с другими столицами Европы. Не без основания многие современники считали, что град Петра по степени богатства, шику и блеску уступает лишь Парижу.

В кругу бескрайних лесов и нескончаемых болот возник удивительный, роскошный и неповторимый центр власти и бизнеса, оазис утонченности и изыска. Одновременно это был центр политических и светских интриг, арена нелицеприятной борьбы карьерных устремлений и самолюбий, ярмарка безмерного тщеславия и разъедающей душу зависти.

Вся центральная часть Петербурга сплошь была застроена богатыми господскими домами, где обитали родовая аристократия и чиновная элита. Адреса наиболее дорогих и престижных особняков: Дворцовая, Английская, Французская набережные, Невский и Каменноостровский проспекты, набережные Мойки и Фонтанки, а также улочки и переулки между этими городскими речками. Список владельцев строений в этом «дворянском районе» — перечень самых громких аристократических фамилий, игравших важные роли в истории России: Шереметевы, Строгановы, Воронцовы-Дашковы, Барятинские, Юсуповы, Оболенские, Гагарины, Мещерские, Шуваловы, Орловы, Нарышкины, Апраксины…

Импозантные дворцы и особняки, размещавшиеся на этой довольно небольшой территории, часто не только являлись памятниками архитектуры и имели богатую историю, но и оказывались, по существу, центрами и центриками влияния и власти в столице, а следовательно, и в империи.

На званых вечерах («суаре»), «английских чаях», на обедах и балах, бесконечно устраиваемых то в одном, то в другом родовом палаццо, не только пили, вкушали изысканные яства, не только танцевали, играли в карты и вели непринужденные светские беседы. Здесь обсуждали премьеры театрального сезона, новинки литературы, сенсации вернисажей, но в первую очередь — брачные и семейные дела, а также служебные триумфы и падения сановных и придворных фигур из числа тех, кто на данном приеме не присутствовал. Вскрывали «подноготную», оглашали «надежные сведения» самого интимного свойства. Злословию не было предела. В этом чаду нелицеприятной молвы часто и лепился определенный образ, который потом кочевал из гостиной в гостиную. Как заметил поэт Семен Надсон:

Государственные карьеры в светских салонах не только заинтересованно обсуждались. Именно здесь они порой и создавались, и разрушались. Общественные репутации, служебные взлеты и падения немалого числа государственных деятелей зависели во многом от того, как к этому деятелю относились великая княгиня Мария Павловна, Лили Воронцова, Бетси Шувалова, Долли Шереметева, Зизи Нарышкина, Саша Апраксина, Софи Игнатьева и некоторые другие хозяйки великосветских салонов, законодательницы столичной моды и настроений. Мужчины-аристократы играли важные, но все-таки второстепенные роли в формировании молвы. Дирижировали тут дамы.

Сильный пол «чеканил образ» того или иного столичного героя в своем «главном храме», куда дамам хода не было. Назывался он Императорским яхт-клубом и размещался тоже в центре Петербурга, рядом с Дворцовой площадью, на Большой Морской улице.

Сюда допускались только самые-самые именитые и родовитые, начиная с близких царских родственников. В этой «палате сиятельных особ» избранные обменивались мнениями о последних политических новостях, сведениями о настроениях монарха, пересказывали его суждения, узнавали слухи и предположения относительно грядущих изменений политического курса. Исходя из этого строились предположения о скорой отставке господина А. и о назначении на ключевой государственный пост графа Б., о неизбежных осложнениях в отношениях с одной державой и об улучшении отношений с другой. Однако констатациями дело не ограничивалось. Формировалась и известная линия поведения, вырабатывалось направление действий для достижения неких целей. Чаще всего они сводились к «проталкиванию» или «низвержению» тех или иных фигур, которые или пользовались расположением в столичном аристократическом обществе, или вызывали здесь стойкую аллергию.

Существовали и другие очаги формирования «общественного мнения», но они не играли особой роли в силу своей удаленности от рычагов власти вообще и от окружения самодержавного правителя в особенности.

Любого нового человека на бюрократическом Олимпе в салонах всегда первоначально оценивали критически. К «чужакам», «выскочкам», «парвеню» снисхождения не было. Им приписывали поступки, о которых те и не слыхали, им вменяли в вину дела и высказывания, которые к ним никакого отношения не имели. Весьма показательно восприятие столичным бомондом двух наиболее крупных политических фигур царствования Николая II: Сергея Витте и Петра Столыпина. Первого в 1892 году Александр III назначил на влиятельный пост министра финансов, а второго в 1906 году Николай II сделал и премьер-министром, и министром внутренних дел. И тот и другой в столице были почти неизвестны.

Они вознеслись на самый верх служебной иерархии по воле монархов и не «прошли апробацию» в салонах. «Возмездие» последовало незамедлительно. Витте много лет был мишенью самых разнузданных поношений: «вор», «мошенник», «агент еврейских банкиров», «взяточник», «масон» — таков далеко не полный набор не самых резких эпитетов, которыми главу финансового ведомства награждали в кругу родовитых и именитых.

Премьера-реформатора Столыпина тоже не жаловали. «Дурак», «тупица», «бездарность», «тайный революционер», «казнокрад» — вот лишь некоторые салонные «перлы», летевшие по адресу главы исполнительной власти на изысканных и закрытых собраниях петербургской публики.