«Я не видела никогда столь религиозного человека (как императрица. — А. Б.). Она искренне верила, что молитвой можно достичь всего. Вот, как мне кажется, на этой почве и появился во дворце Распутин. Она верила, что молитвы его облегчают болезнь Алексея Николаевича. Вовсе он не так часто бывал во дворце. Я сама лично, например, видела его только раз. Он шел тогда в детскую к Алексею Николаевичу, который тогда болел». (Няня царских детей А. А. Тег-лева, прослужившая в царской семье 17 лет.)

«Я видела у нас Распутина раза два-три. Каждый раз я его видела около больного Алексея Николаевича. На этой почве он у нас и появился: Государыня считала его праведником и верила в силу его молитв». (Няня царских детей Е. Н. Эрсберг, прослужившая в царской семье 16 лет.)

Но об истинном положении вещей мало кто был осведомлен, да оно и мало кого интересовало. Занимало совсем другое.

В 1910 году в высшем обществе уже уверенно стали передавать друг другу сенсационную новость: в царской семье появился советник, родом из Сибири, какой-то мужик. Говорили, что раньше он был конокрадом, а потом стал сектантом-хлыстом, что он обладает даром провидца и врачевателя и что императорская чета часто призывает его к себе, чтобы слушать его «откровения» и «наставления».

Распутин становился «модной столичной штучкой». Хозяйка великосветского салона графиня Софья Игнатьева немедленно разыскала этого загадочного мужика и несколько вечеров «потчевала» им гостей своего дома. Можно предположить, что именно ее имел в виду писатель и журналист Дон-Аминадо, сочинивший хлесткие стихи, обретшие большую популярность:

Другая столичная гранд-дама, баронесса Варвара Икскуль фон Гильденбанд, тоже долго не могла успокоиться, пока не заполучила в свои апартаменты этого проповедника. Он очаровал ее. Баронесса, которая ранее считала себя приверженкой Льва Толстого, заимела новое «увлечение», а на ее письменном столе портрет яснополянского графа-писателя сменился портретом сибирского крестьянина.

Но не только дамы света и столичные сплетники проявляли интерес к Распутину. Слухи о его влиянии в Царском Селе тут же породили целую толпу разных темных личностей, которые начали искать знакомства с ним, окружать и обвивать его.

Вся эта шумиха и слухи не прошли мимо внимания властей. В 1909 году дворцовый комендант В. А. Дедюлин счел своим долгом сообщить начальнику петербургского охранного отделения генералу А. В. Герасимову, что «у Вырубовой появился мужик, по всей вероятности переодетый революционер», который бывает там в присутствии царя и царицы. Довольно быстро удалось установить, что к революционной среде Распутин отношения не имеет и что у него уже в это время существовала известная духовная близость с самодержцем.

Последнее обстоятельство стало беспокоить министра внутренних дел и премьера П. А. Столыпина, поручившего в 1909 году товарищу министра внутренних дел и шефу Корпуса жандармов генералу П. Г. Курлову установить за Распутиным наблюдение. Когда весть о том дошла до царя, он распорядился прекратить полицейскую слежку. Произошло это в 1910 году.

Приказание было выполнено, но озабоченность ситуацией у премьера не исчезла. Он не сомневался, что близость к царской семье странного человека, окруженного скандальным ореолом и толпой каких-то темных личностей, неизбежно станет поводом для дискредитации власти. Враги трона и династии получат еще один козырь в свои руки.

Столыпин, который мельком видел этого мужика, творившего молитву у постели его раненой дочери, решил ближе познакомиться с Распутиным. В начале 1910 года их встреча в приемной премьер-министра и состоялась. Столыпин пригласил участвовать в ней и «мастера охранного дела» генерала П. Г. Кур-лова, который через много лет описал то незабываемое свидание.

«К министру подошел худощавый мужик с клинообразной темно-русой бородкой, с проницательными умными глазами. Он сел с П. А. Столыпиным около большого стола и начал доказывать, что напрасно его в чем-то подозревают, так как он самый смирный и безобидный человек. Министр молчал и только перед уходом Распутина сказал ему, что если его поведение не даст повода к иному к нему отношению, то он может быть спокоен, что полиция его не тронет. Вслед за тем я высказал министру вынесенное мной впечатление: по моему мнению, Распутин представлял из себя тип русского хитрого мужика, что называется — себе на уме, и не показался мне шарлатаном. «А нам все-таки придется с ним повозиться», — закончил П. А. Столыпин нашу беседу».

Несмотря на деликатный характер темы, Столыпин решил донести свои опасения до монарха. «Сильный премьер» не относился к числу тех сановников, кто желал любой ценой добиться благорасположения начальства. Это была первая серьезная попытка «раскрыть глаза государю» на нежелательность общения с Распутиным.

Объяснение произошло ранней весной 1911 года. В пересказе третьих лиц сцена выглядела следующим образом: Николай II выслушал все очень внимательно, поблагодарил и в конце заявил: «Я знаю и верю, Петр Аркадьевич, что вы мне искренне преданы. Быть может, все, что вы мне говорите, — правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу». Точная дата этой беседы неизвестна, но 4 июня, за три месяца до трагической гибели премьера, царь записал: «После обеда имели радость видеть Григория по возвращении из Иерусалима и с Афона».

Состоялся ли этот разговор в действительности, происходил ли он так, как изложено, какие конкретно «компрометирующие» сведения сообщил премьер царю, касались они личности Распутина или речь шла лишь о моральной стороне дела — на все эти вопросы вряд ли удастся получить ответ. Однако общий контекст этого исторического эпизода, описанного тогдашним министром финансов В. Н. Коковцовым, представляется исторически достоверным.

«Радость видеть» император редко от общения с кем испытывал. И уж если этой эмоции нашлось место среди лапидарных и сухих ежедневных дневниковых записей, то, надо думать, состояние духа у него было действительно приподнятым. Как заметила Вырубова, царь и царица «верили ему, как отцу Иоанну Кронштадтскому, страшно ему верили; и когда у них горе было, когда, например, наследник был болен, обращались к нему». Распутин нес венценосцам покой и надежду, но нахождение «друга Григория» в Царском Селе давало предметный повод для нападок.

В 1911 году обстановка вокруг Распутина начала приобретать очертания государственного скандала. Робкие уверения некоторых придворных, что общение царя и царицы с «этим мужиком» носит характер лишь «духовного общения», большинство публики не убеждало, да «такие глупости» и слушать не хотели. Для многих такая категория вообще не существовала. Требовались более «материальные», «осязаемые» и «понимаемые» причины. Поставщики «достоверной информации» их вскоре и предоставили. Именно в 1911 году получает распространение бесстыжая сплетня о сексуальной близости царицы и Распутина.