Несмотря на это, уже в наши дни появляются вдруг утверждения, что ничего подобного на самом деле не существовало, что все разговоры об этом — лишь специально распространявшиеся слухи. «Срыватель покровов с тайн истории» Радзинский категоричен и беспощаден, для него — «это миф». Согласно его утверждению, «большевики намеренно распространяли слухи о сверхъестественных способностях Распутина», чтобы «дискредитировать его и находившихся у него в рабстве Романовых».
Не будем тратить время и документально опровергать абсурд — ни высказывания о характере большевистских инсинуаций (они утверждали прямо противоположное), ни тезис о «рабстве Романовых», который просто идентичен выводам коммунистических пропагандистов. Исходя из умозаключений «специалиста по тайнам», сформулируем неожиданный, но в данном контексте логичный вопрос: не была ли сама Александра Федоровна агенткой большевиков? Если принять на веру озвученное выше, то в головах впечатлительных авторов может родиться желание срочно разгадать эту новую «тайну». Ведь самой главной и самой именитой «пропагандисткой» распутинских дарований была именно она. Однако вернемся в то давнее время, когда о существовании большевиков и об их тайных и явных агентах и пропагандистах знали лишь единицы.
Имя же Распутина редко кто не слышал. Громкая, скандальная слава сибирского мужика, обретавшегося в царских чертогах, пугала и расстраивала тех, кто к законным обитателям этих чертогов имел нелукавую симпатию. Некоторые хотели «выяснить истину», «поговорить по душам», чтобы понять первопричину необычной дружбы между венценосцами — людьми по-европейски образованными, светскими — и каким-то темным крестьянином. Звучавшие ответы мало кого удовлетворяли, хотя, по сути дела, при всей их немногословности являлись абсолютно правдивыми.
В начале 1912 года на вопрос сестры царя великой княгини Ольги Александровны, как Аликс может верить какому-то мужику, царица без обиняков заявила: «Как же я могу не верить в него, когда я вижу, что маленькому всегда лучше, как только он около него или за него молится». Такой очевидный признак избранничества перечеркивал все нелицеприятные характеристики, неоднократно долетавшие (родственники и иные придворные очень в этом деле старались) до ушей матери-царицы, все помыслы которой были направлены лишь на избавление больного сына от недуга. Да и вообще, какая мать не стала бы преклоняться перед человеком, не раз спасавшим ее чадо? В данном случае беда состояла в том, что матерью являлась коронованная персона, которой всегда предъявляли особый счет.
Отношения между царицей и Распутиным цементировались только тем, что по пятам за престолонаследником ходила смерть. Уже после падения монархии, давая показания следователю Чрезвычайной комиссии Временного правительства, архиепископ Феофан, которого многие считали «жертвой распутинских интриг», со всей определенностью заявил: «У меня никогда не было и нет никаких сомнений относительно нравственной чистоты и безукоризненности этих отношений. Я официально об этом заявляю, как бывший духовник государыни. Все отношения у нее сложились и поддерживались исключительно только тем, что Григорий Ефимович буквально спасал от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого сына, наследника Цесаревича, в то время как современная научная медицина была бессильна помочь. И если в революционной толпе распространяются иные толки, то это ложь, говорящая только о самой толпе и о тех, кто ее распространяет, но отнюдь не об Александре Федоровне». Владыка, в отличие от многих других носителей «правды о Распутине и царице», был человеком прекрасно осведомленным. На протяжении нескольких лет он был вхож в семью самодержца, исповедовал членов ее и мог судить обо всем не с чужих слов, а по собственным наблюдениям.
Сестра царя великая княгиня Ольга Александровна и через многие годы помнила во всех деталях свои впечатления от того дня, когда она впервые в царском дворце увидела Распутина. Это воспоминание особо ценно потому, что княгиня никогда не принадлежала к сторонникам этого человека.
«Когда я его увидела, то почувствовала, что от него исходят мягкость и доброта. Все дети, казалось, его любили. Они чувствовали себя с ним совершенно свободно. Я помню, как они смеялись, когда маленький Алексей, изображая кролика, прыгал взад и вперед по комнате. А потом Распутин вдруг схватил его за руку и повел в спальню. Мы трое пошли следом. Наступила такая тишина, как будто мы оказались в церкви. В спальне Алексея лампы не горели; свет исходил только от лампад, горевших перед несколькими красивыми иконами. Ребенок стоял очень тихо рядом с этим великаном, склонившим голову. Я поняла, что он молится. Это производило сильное впечатление. Я поняла также, что мой маленький племянник тоже молится. Я не могу этого описать, но я почувствовала в тот момент величайшую искренность этого человека. Я понимала, что и Ники, и Аликс надеялись, что в конце концов я полюблю Распутина. На меня, конечно, произвела впечатление сцена в детской, и я признавала искренность этого человека. Но, к сожалению, я никогда не могла заставить себя его полюбить».
Никакого «расписания» встреч Распутина и царской семьи не существовало. Иногда они случались через день-два, но такое происходило редко, лишь тогда, когда к этому побуждало состояние здоровья цесаревича. Если подобной чрезвычайной необходимости не возникало, то между встречами могло пройти несколько месяцев. К тому же Распутин много времени проводил или у себя на родине, или в паломничестве, что тоже исключало общение. Лишь в 1914 году у него появилась собственная квартира в Петербурге (Петрограде), где он проживал со своими домочадцами подолгу и находился на близком расстоянии от своих венценосных почитателей.
В дневнике Николая II, который является, по сути дела, кратким описанием ежедневного времяпрепровождения (эмоциональных всплесков там чрезвычайно мало, а политические оценки отсутствуют вообще), встречи и беседы с Распутиным непременно фиксируются. «Вечером виделись с Григорием у Ани В. и разговаривали около двух часов» (10 мая 1908 года). «После обеда поехали кататься и заехали к Ане В., где виделись с Григорием и долго с ними разговаривали» (23 мая 1908 года). «Поехали к Ане В., где видели Григория. Зажгли вместе ее елку. Было очень хорошо — вернулись в 12.15» (27 декабря 1908 года).
Нередко рядом с записью о встрече с Распутиным фигурирует имя Ани В. или просто Ани. Имеется __ в виду Анна Александровна Вырубова, тот самый «пузырь от сдобного теста», о котором так уничижительно высказался Сергей Витте в своих «Воспоминаниях». Не менее оскорбительно о ней отзывались тогда и потом некоторые другие современники и многочисленные сочинители: «устрица», «интриганка», «марионетка Распутина», «религиозная фанатичка», «опора темных сил» и т. д.
Иные шли и того дальше, называли «Мессалиной», «любовницей Распутина», даже «любовницей императора» и, как уже упоминалось, «возлюбленной царицы». Чтобы сразу же снять все обвинения в разврате, отметим один важный факт, который до сих пор нередко игнорируется. В мае 1917 года, находясь под арестом в Петропавловской крепости, изнемогая от оскорблений караула («подстилка Распутина») и двусмысленных намеков следователей, несчастная потребовала проведения медицинского освидетельствования, которое однозначно установило, что Вырубова — девственница.
Вырубова, вернувшая себе после революции девичью фамилию Танеева, несомненно, была самым близким человеком к царской семье, можно даже сказать, стала неформальным ее членом.
Помимо Распутина и Вырубовой царь и царица охотно общались и с иными лицами, которых числили в своих друзьях. Не все из них таковыми оставались: кто-то умирал (генерал А. А. Орлов и фрейлина С. И. Орбелиани), кто-то по собственной воле отстранялся, не чувствуя к себе расположения (сестра царицы великая княгиня Елизавета Федоровна), от кого-то венценосцы отдалялись сами (великие княгини Милица и Анастасия Николаевны).
Некоторые готовы были лишь по сердечной привязанности пойти вместе со своими коронованными друзьями до конца. Наиболее показательный пример — госпожа Ден, ставшая особенно близкой царской семье в годы мировой войны. Александра Федоровна с Юлией Александровной фон Ден (Лили) часто и охотно общалась. Худая, высокая, спокойная и рассудительная жена капитана первого ранга гвардейского экипажа Карла Акимовича Дена, Лили видела в царице наставницу и покровительницу, что та с удовольствием принимала. Она советовалась с «порфироносной» приятельницей по всем житейским вопросам, регулярно приносила ей из Петрограда (в отличие от большинства из ближнего окружения императрицы, Лили жила там, а не в Царском) множество столичных сплетен и слухов, обсуждала поведение известных деятелей из политического и светского миров.
