При несомненной недружественности отношений Александра Федоровна никогда не позволила себе ни одного выпада против царицы-матери, зная, что Ники ее очень любит. Во многих других случаях вела себя совершенно иначе и нередко открыто демонстрировала Нерасположение и даже пренебрежение. Сановно-придворный мир простил бы многое, но только не это. Для отравленных ядом злословия стрел нашлась подходящая мишень.

Стоическая крепость духа царицы перед лицом людской нелюбви и даже ненависти поддерживалась и питалась любовью к супругу и детям. Для Александры Федоровны семья была главной заботой, ее миром, «ее царством». Там она правила нераздельно — для счастья Ники и России. Когда пошли дети, то целиком погрузилась в материнские заботы. Именно в детской чувствовала себя надежно, уверенно, спокойно. Здесь она полностью раскрывалась, здесь все было интересно. Радость великая видеть этих крошек, таких забавных, трогательно беспомощных, которых надо ограждать от опасностей, воспитывать и выводить в жизнь. Глядя на своих детей, императрица часто улыбалась, в других же случаях улыбка озаряла ее лицо крайне редко.

Она стала матерью четырех дочерей. После Ольги 29 мая 1897 года родилась Татьяна; 14 июня 1899 года — Мария, а 5 июня 1901 года — Анастасия. ОТМА — таково было их условное общее обозначение, составленное по первым буквам личных имен, которым пользовались в царской семье. О великих княжнах известно чрезвычайно мало, так как близко они общались с очень ограниченным кругом лиц, из которых немногие пережили кровавый вихрь революции. Здесь особо интересны воспоминания швейцарца Пьера Жильяра, более десяти лет близко наблюдавшего жизнь царской семьи сначала в качестве учителя старших дочерей царя, а затем — гувернера наследника.

«Старшая, Ольга Николаевна, отличалась быстротой сообразительности и, будучи весьма рассудительной, в то же время проявляла своеволие, большую независимость в обращении и высказывала быстрые и забавные возражения… Она усваивала все чрезвычайно быстро и умела высказывать своеобразное мнение относительно того, что она изучала… Она очень любила читать в часы, свободные от занятий». «Татьяна Николаевна, по натуре более осторожная, очень спокойная, с большой силой воли, но менее открытая и своевольная, чем старшая сестра. Она не отличалась большими способностями, но она вознаграждала этот недостаток своей последовательностью и уравновешенностью характера. Она была очень красива, но не так очаровательна, как Ольга Николаевна… Благодаря своей красоте и качествам, которыми она обладала, Татьяна Николаевна в обществе затмевала свою старшую сестру, которая менее внимательна к своей особе, была не так заметна. Однако эти две сестры нежно любили друг друга».

«Мария Николаевна была красивая девочка, велика для своего возраста, отличалась цветущим здоровьем и обладала чудными серыми глазами. Будучи простою в обращении, отличаясь сердечною добротою, она была одно самодовольствие… Анастасия Николаевна, наоборот, была очень резвая и лукавая. Она живо усваивала смешное, благодаря чему трудно было противостоять ее остротам. Она была слегка бедовым ребенком — недостаток, который исправляется с возрастом. Обладая ленью, очень присущей детям, она имела прекрасное французское произношение и играла небольшие сцены из комедий с истинным талантом… Словом, то, что было самого лучшего у этих четырех сестер и довольно трудно поддавалось описанию, — это их простота, естественность, искренность и безотчетная доброта. Их мать, которую они обожали, была как бы непогрешимой в их глазах».

Девочки рождались крепкими и здоровыми, их образованию и воспитанию Александра Федоровна посвящала много времени. Сама составляла программы занятий, подбирала учителей, обучала манерам, языкам, рукоделию, беседовала на духовные темы. С годами ей приходилось все больше и больше задумываться над будущим дочерей, которым в силу исключительного положения было чрезвычайно трудно устроить семейное счастье. В ноябре 1915 года царица писала мужу: «Жизнь — загадка, будущее скрыто завесой, и, когда я гляжу на нашу взрослую Ольгу, мое сердце наполняется тревогой и волнением; что ее ожидает? Какая будет ее судьба?» О грядущей апокалипсической судьбе своей семьи любящая мать и вообразить не могла…

Почти все первые десять лет супружества радость и счастье Александры Федоровны были неполными. Ее все больше мучило чувство вины перед «дорогим Ники» и перед страной за то, что она не может подарить им наследника. Мы не знаем и теперь никогда уже не узнаем, сколько времени она провела в молитвах, как просила она Всевышнего смилостивиться и послать ей и Николаю сына.

Терпение и настойчивость были вознаграждены. Летом 1904 года в Петергофе, в самый разгар бесславной русско-японской войны и почти через десять лет после замужества, царица родила сына. Александра Федоровна просто блаженствовала, а Николай Александрович каждый день ощущал неизбывную радость, которой давно уж не помнил.

Вскоре родительское счастье было омрачено. Не прошло и шести недель, как стало выясняться ужасное. 8 сентября 1904 года император записал: «Аликс и я были очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея, которое продолжалось с перерывами до вечера из пуповины!» Вскоре пригласили лейб-медиков, наложили повязку, через несколько дней кровотечение прекратилось.

Царица первое время была сокрушена, одна мысль не давала покоя: неужели у маленького эта страшная гемофилия, против которой медицина бессильна? Но остается Господь, который, не сомневалась царица, подарив им сына, и дальше не оставит милостью. «Бог никогда нас не забывает», — заметила Александра в письме супругу вскоре после рождения сына. Она не верила в случайность, во всем умела видеть Высший Промысел: «О, Господь поистине добр, послав нам этот солнечный лучик теперь, когда мы так в нем нуждаемся».

Однако, как она знала наверняка из Священного Писания и наставлений Отцов Церкви, благодать эту надо заслужить, для чего надлежит жить по-христиански. Она пыталась реализовать это намерение, и царь разделял настроения жены. Надо было вести образ жизни, угодный Богу, и избегать мирской суеты.

Царская чета свела к минимуму демонстрации роскоши и величия императорского двора. Были прекращены пышные и чрезмерно дорогие царские увеселения (последний раз в истории империи грандиозный костюмированный бал состоялся в начале 1903 года).

Однако целиком самоустраниться от традиций и представительских обязанностей императрица, конечно же, не могла. Она вынуждена была присутствовать на парадных мероприятиях даже тогда, когда сердце разрывалось от горя, встречаться постоянно с какими-то людьми, когда душевных сил для общения почти не было, когда все помыслы устремлялись туда, где лежал ее тяжелобольной ребенок.

Когда же цесаревич не болел, то сердце матери переполняло блаженство. Она вообще придерживалась английского метода воспитания детей, уверенная, что маленьких нельзя баловать, что надо сочетать любовь и строгость. В отношении сына это у нее плохо получалось. Чувства брали верх над педагогическими принципами.

Англичанин Сидней Гиббс, с 1908 года учитель английского языка царских дочерей, а потом гувернер цесаревича, вспоминал об Алексее Николаевиче: «Он был веселого нрава, резвый мальчик. Он очень любил животных и имел доброе сердце. На Него можно было действовать, действуя главным образом на Его сердце.

Требования мало на Него действовали. Он подчинялся только Императору. Он был умный мальчик, но не особенно любил книги. Мать любила Его безумно. Она старалась быть с Ним строгой, но не могла, и Он большую часть своих желаний проводил через Мать. Неприятные вещи Он переносил молча, без ропота».

После рождения сына Алексея на свои представительские обязанности императрица стала смотреть как на акт самопожертвования и искренне возмущалась, когда другие начинали жаловаться ей на свою тяжелую участь. По ее мнению, груз ноши самодержцев ни с чем не мог сравниться. Вращение в фальшивой и чванливой придворной среде и бесконечные встречи с докучливыми родственниками ей никогда не доставляли удовольствия, но с этим тоже приходилось мириться.