У него и в самом деле, когда кто узнавал его ближе, доброты и почтения было хоть отбавляй. Давно обходимый людьми светскими, он не стеснялся сближаться с бедняками, знал весь тяжёлый труд простого народа и пропадал часто не в замковых владениях, а именно вот в народных избах, то на печи у кого, то у самовара. Были и те, что думали о нём, как блаженном, и те, что откровенно боялись его, но многие его запросто так любили, как человека честного, хоть и весьма странного.

«В чём же? Любовь лишь тогда истинна, когда первый взгляд словно бы выстреливает тебе в сердце стрелой Амура, и более не оставляет места сомнениям. Только такую любовь я знаю и признаю, а что вот там ещё выдумывают, мне никогда не было интересно», – отвечал Микаэль с серьёзным выражением лица. «Мне не требуется столетие, чтобы найти любимую. Мне достаточно одного мгновения. Вот же жаль мне остальных, кто теряет столь драгоценное время в поисках невесты!»

Мари снова засмеялась. Ей казались и полностью верными, и невероятно странными речи молодого герцога. Он словами своими словно бы оживал, как герой её грёз. И это одновременно и очаровывало, и пугало её, ведь лишь одни romans français1 заполняли всё её воображение, и герои сходили со страниц лишь в её снах. И вот теперь, как она была поражена видеть теперь перед собой столь поражающего душу человека!

«Послушайте, Мари. Я знаю Ваше смущение. Но я и сам смущён – лишь вида не смею подать. Я вчера при луне был груб с Вами, и она мне свидетель, и будет злиться на меня миллионы полнолуний. И умоляю Вас простить меня – моё сердце озлоблено, но Вашей вины в том нет, и я прошу Вас простить мои манеры. Как стыдно! Но я, хоть и оскорблён был, что словно беспризорного пса меня выдворили из замка на период празднований, всё же рассмотрел в Вас свою судьбу. И – о, прошу Вас, не откажите мне, я смогу загладить всю вину своею лаской. Я не такой, каким Вы встретили меня во мраке.»

«Какой же Вы?» – повела бровью Мари, и он ответил улыбкой, от которой у неё таяло сердце.

«Я – Микаэль-поэт, я – Микаэль-художник!

Я тот, кто воспевал любовь в ночи!

Я – тот, кто верит, что без войн жить можно!

Я – тот, кто держит к сердцу Вашему ключи!» – пробормотал он торжественно, кружа вокруг девушки.

«Ах, Микаэль, Вы словно другой человек, право же!» – захлопала в ладоши Мари. «Если и вправду Вы настолько милы, как при свете солнца, то я женой Вам буду с радостью. Но если ж Вы такой, какого я узнала в полумраке этого сада, то Вам вечность понадобится, чтобы отворить моё сердце!»

«Я обещаю Вам, я само обаяние!» – засмеялся Микаэль, но вдруг в его глазах прочиталась грусть.

«Что с Вами, Михаил Георгиевич?» – забеспокоилась юная Лиен. «Вы побледнели в секунду! Уж я просто шутила с Вами!»

«О, нет. Это не Вы. Мрачная мысль пронеслась, омрачив меня. Но всё снова хорошо!» – отозвался он, улыбнувшись.

«Что за мысль? О чём?» – настаивала Мари, взяв его за руку.

«Я должен Вам сказать. Вы правы. Но я боюсь потерять Вас, когда, наконец, нашёл! Я мечтаю, чтобы Вы согласились стать моей женою.»

Он вырвал руку из белых ручек Мари и нервно заметался взад-вперёд тропинки, подбирая слова. Девушка с замиранием сердца ждала, и ожидание это стало неприятно ей, потому как в неизвестности она видела всегда лишь ужасное

«Мари», – начал он робко, подбирая слова. «Вы увидели меня в ночи в столь будораженном состоянии, и услышали от моего брата, что я сумасшедший. Это и правда, и ложь. Ах, как трудно объясняться!»

Он снова взял Мари за руку и посмотрел ей в глаза.

«Я не понимаю…» протянула она обеспокоенно.

«Я и впрямь сумасшедший, но для мира – не перед небом! Никто не видит, что вижу я, и не слышит, что слышат мои уши.»

«Ах, Микаэль, довольно, Вы меня пугаете!» – воскликнула девушка.

«Нет, прошу, услышьте меня. Быть может, Вы не согласитесь после быть моей женою, но я пред Вами буду честен.»

«Что за секрет Вы держите в сердце?»

«Я слышу голоса, я вижу тени. О, не смотрите на меня так, прелестная Мари! Какой ужас в Ваших глазах. Но это правда – всё, как говорил брат! Я вижу людей, умерших, сгинувших навеки – но для людей лишь остальных. Перед моим же взором они предстают, словно я – единственный, на кого им есть надеяться, чтобы доказать, что они – не миф. Я слышу их стоны, их шёпот, их мольбы, к которым мир и небеса безразличны. Лишь я один мучаюсь с ними, нет мне покоя. Я пытался убежать, но и на краю земли, в далёких странах они находят меня. Но я ничем помочь им не могу. Это ни им, ни мне покой не дарит.»

«Микаэль, я не могу слушать! Какие ужасы! Какие речи!» Она похолодела и, не зная, что делать, закачалась на месте.

«Я буду проклят и для Вас?» – он вскинул руки в отчаянии. «Я знаю, Вы не верите мне, но это правда! И если это Вас гонит прочь от меня и мужем мне не быть, что ж – пусть так и будет. Но я влюбился с Вас с первого мгновенья, и мою любовь Вам силой не отнять!»

Мари накинулась на герцога с объятиями.

«Я верю Вам!» – вскрикнула она, и он увидел слёзы в её глазах. «И пусть хоть весь тот свет нам сейчас свидетель, но я люблю Вас тоже, и я – Ваша будущая супруга. Я буду любить Вас так сильно, что мои признания в любви заглушат все речи мертвецов, мой смех будет громче всех стонов, а мои объятия – сильнее всех, кто тянет Вас вниз. Я исцелю Вас своею любовью, и лишь мой голос будет звучать вокруг Вас!»

«Милая Мари!» – пробормотал Микаэль, и его губы с силой прижались к алым губам юной леди.

«Шшш…» зашелестели листья садовых деревьев. «Шшш…»

Такого скорого венчания народ не видывал. По всем уголкам королевства ходили слухи, что Её Сиятельство Мари попала под чары, а особливо злые языки поговаривали, что это проклятие. И тем не менее, событие ожидалось великолепное, и весь свет ожидал его с нетерпением. Дамы готовили лучшие наряды, господа – лучшие придворные костюмы и сюрко. С приближением каждого дня к празднеству, земля королевства всё более пополнялась дивными слухами, но едва ли находился кто-то желающий пропустить свадьбу Герцога Микаэля – сумасшедшего, в день ставшего центральной фигурой всех светских и крестьянских бесед.

Виктор Примский же, не вынося душевно сего так противного его душе надвигающегося действа, пожелал на некоторое время поселиться в загородном доме во Франции, вдали от посторонних глаз и докучливых разговоров. Его душа наполнялась гневом об одном упоминании Мари Лиен; его сердце бешено стучало, когда он вспоминал её фразу, брошенную в ночи, когда он давал бал.

«Ах, милая Мари, за что Вы так со мной!» – то и дело выкрикивал герцог в исступлении, бродя по замку из комнаты в комнату, не на шутку пугая прислугу, собирающих его вещи в долгую дорогу до французских владений. «Я не прощу Вам такого унижения, даже когда Вы прибежите ко мне в слезах раскаяния! А Вы обязательно раскаетесь, о, я предвижу этот горький день! Но моя гордость – не пустой звук, и я отвергну Вас легко, как Вы отвергли меня!»

Но на другом конце замка настроение было более чем солнечное. Обычно угрюмый, в безумии мечущийся Микаэль, порхал теперь по своим покоям, словно бабочка, поочерёдно обнимая то горничную, то бонну, которая так и осталась служить при замке в качестве гувернантки, обучая герцога языкам, то кучера, проходившего мимо.

«Ваша Светлость, Вас вовсе не узнать!» – дивилась старая гувернантка. «Вы словно другой человек, право!»

«А я и есть – другой человек, Madame Durix», – смеялся Микаэль, кружась вокруг женщины. «Моё безумство окончено – я исцелён и счастлив! Моя спасительница своим звонким смехом прогнала мои тени вон. Её любовь вытравила их яд из моих вен. Меня более никто не утомляет своими потусторонними речами, я вот уже как несколько дней сплю, словно Боги на Олимпе! Так тихо и свежо мне спать без стонов этих мертвецов!»