По собственному опыту она уже знала, что после встрясок, которые ее ждут, особенно, если ее отхлестают, она будет чувствовать себя лучше: спокойней и уверенней. Ее всегда заносило, когда она брала на себя много, начиная руководить. То, что таким образом её освобождали от ответственности, не было такой уже страшной штукой. И в этом, на самом деле, нет ничего постыдного. Такова жизнь.

Успокоенная такими размышлениями, Элена начала приводить себя в порядок.

В два часа пополудни во двор заехала машина Альберто. Элена задержалась на террасе, ожидая увидеть, захочет ли он войти в дом. Но он помахал рукой, чтобы она садилась в машину.

Оказавшись рядом с Альберто, она испытала на себе всю твердость его пытливого взгляда. Д-а-а, испытание то еще.

Пока заводил машину, пока открывались ворота – не сказал ни слова. Уже на самом выезде спросил, уточняя:

– Знаешь, что тебя ждет?

– Знаю, синьор, – ответила уверенно, не пряча глаза, хотя очень хотелось это сделать.

Внимательно посмотрев на нее и ничего не сказав, сосредоточился на дороге. Если они направлялись в отель, то ехать предстояло километров двадцать в сторону от моря. Но на одном из перекрестков с круговым движением Альберто свернул в сторону моря. До моря было недалеко – километров десять. Но вез он ее не на море, она это знала.

Недалеко от побережья Альберто имел укромное местечко, облюбованное им еще в те времена, когда он сам возил ее в свой дом на уборку. По пути иногда завозил ее сюда – на свой участок земли с полузаброшенным домом, около которого, собственно, они и предавались любовным утехам.

Альберто очень нравилось занятие любовью на природе. Вокруг – только его земля, старый дом огорожен, шоссе проходит в отдалении. Альберто загонял машину в крепенький еще гараж, пряча ее от глаз проезжающих по дороге машин, а остальное уже было делом настроения.

Загнав машину, показал жестом, чтобы Элена вышла из нее. Вышел и он, сразу направившись в сторону дома. За ним двинулась и она.

Остановились возле входа.

– Что, опять берега попутала? – спросил он, взяв ее за подбородок и вглядываясь в ее полузакрытые глаза.

Все заготовленные тексты улетучились сами собой. Она молчала. Да и не очень-то поговоришь, когда тебя держат за подбородок, подняв его выше твоего носа.

– Что натворила?

– Ничего, – процедила сквозь зубы.

– А если подумать?

– Преувеличила свое влияние.

– В чем?

– Почувствовала себя хозяйкой.

«Краткость – сестра таланта, так кажется, говорится?» – подумала про себя.

Наконец-то Альберто отпустил подбородок.

– Почему ты смеешь устраивать сцены моему сыну?

– Потому что я упрямая эгоистка, – они все обожали, когда она чистосердечно признавалась в своих грехах.

– Мы с тобой видимся несколько раз в неделю, и ты не нашла времени рассказать, что из тебя опять прет твой русский характер? Всем миром управлять хотите! Я сколько раз учил тебя, сучья дочь, что болезнь легче предотвратить, чем лечить? Почему ты сама не приползла ко мне, чтобы быть поставленной на место, а вместо этого устроила моему сыну скандал? Почему мой сын должен из-за тебя нервничать, а?

Элена молчала. Что она должна ответить? Что ей нравится быть хозяйкой в своем доме? Руководить своим мужчиной? Держать ситуацию под своим контролем? Что настоящее покаяние у нее происходит не до наказания, а после?

На самом деле Альберто не ожидал ответа. Он специально задавал вопросы, чтобы довести себя до кондиции, ведь он не был садистом. Ему не нравилось, по сравнению с его женой, бить Элену. Делал это он исключительно из чувства долга и необходимости, и как можно реже. И каждый раз ему, бедняге, приходилось разогреваться, как спортсмену перед боем.

– Сколько раз я повторял тебе, что твое поведение, самое безопасное поведение, – это не идти на поводу твоего доминирующего характера?

– Много раз.

– И ты все равно упрямишься и живешь по своему, принимая вид невинной овечки? Когда Марта имела время заниматься тобой, ты этого себе не позволяла! Ты заставляешь меня быть жестоким!

– Я и сейчас себе не позволяю, синьор Альберто, клянусь вам! – кажется, ее начинало пронимать. – Оно само по себе происходит!

– Ты забыла свое место, овца? – продолжал заводить себя синьор Альберто. После обрушил на нее кучу отборных ругательств, начиная давить на нее криком. Он знал, что она не переносит, когда на нее кричат.

– Да! – она начала искренне плакать. Как же ей хотелось в этот момент пожаловаться ему на Джованни, на его увлечение Лизой, поделиться своими страхами и сомнениями! Но она, ни в коем случае, не должна касаться своей любви к Джованни!

Синьор Альберто продолжал задавать вопросы касательно ее прегрешений, и со всеми ими она соглашалась.

– Кто дал право тебе иметь так много свободы? Служанку завела? В интернете сидишь? Забыла, как на коленях лазила перед своими хозяевами, выпрашивая разрешения посрать?

Теперь Элена рыдала не на шутку. Элена купалась в жалости к себе. Как он был прав! Ну, зачем она поверила, что будет с Джованни вечно? Лучше бы она сразу стала жить с родителями, чем с ним, в его полном безразличии к ней! Зачем она захотела, чтобы он принадлежал только ей? Зачем поверила, что это возможно? Почему она не сбежала? Разве не ради своей любви к Джованни она осталась рабыней в этой семье? И вот результат – на старости лет больше ему не нужна! Что теперь с ней будет?

Ее крупное тело с пышной грудью содрогалось и от рыданий, и от прикосновений Альберто, когда тот пинал ее руками одновременно с каждым эпитетом, которым одаривал ее. Выглядело все это действо очень сексуально – она знала. Может быть, он сжалится над ней, решив, что ей достаточно пинаний, и до телесных наказаний не дойдет?

Когда он, видимо, понял, что разогрел и ее, и себя достаточно, кричать перестал, а стал наблюдать за ней. Через время она стала затихать.

– Принеси бутылку воды из багажника.

Она быстро вернулась, неся полтора литровую емкость.

Приняв у нее бутылку и открыв ее, жестом пригласил умыться.

– Теперь давай о главном. Готова?

– Он не любит меня, – решение молчать об их с Джованни отношениях улетучилось.

– А он должен? – спросил, все также пристально вглядываясь в ее лицо, выискивая ложь.

Элена держалась из последних сил, чтобы не рассказать о Лизе.

– Нет… но я хочу этого и надеялась, что..

– Тебе не кажется, что ты стала много думать в последнее время? – прервал Альберто жестко. – У тебя голова увеличилась от думанья! – Альберто прошелся по полуразрушенной комнате. Помолчав, продолжил: – В принципе, этого я и ожидал от моего сыночка. Дал тебе слишком много свободы. Это от его природной лени. С бабами может только трахаться, а не в руках держать, подкаблучник хренов. Раздевайся!

Без лишних раздумий Элена стала раздеваться. В это время синьор Альберто стал расстегивать ремень брюк. Оказавшись без одежды, она уже была готова ласкать его, но, подняв голову, увидела, что Альберто, как и прежде, в брюках, а ремень держит в руках.

Наказывать ее физически ему не нравилось. Случалось пару раз, когда он этот делал с рвением, но в виде наказания за вполне определенные проступки – когда однажды она от них убежала, или, когда набросилась с кулаками на деда, или, когда оттолкнула Марту, и та чуть не упала.

– Иди к стене и обопрись на нее, – приказал он. Элена повиновалась.

Посыпались ритмичные нескорые удары. Боль была адской. Кричать она начала еще с первого удара, а потом ни на миг не затихала. А он и не требовал замолчать – просто бил и бил, не останавливаясь, пока она не свалилась на кирпичи, разбросанные под стеной, поранив коленки. Сидящую на коленях ни разу не ударил, а стал удаляться, судя по звуку шагов.

Элена попыталась встать. Хоть и с трудом, но поднялась с первого раза. Подоспел синьор Альберто. В руках он держал зеленую бутылочку с антисептиком. На лицо его она не смотрела, не смея поднять глаза.