Старик разрыдался.

– Батюшки-светы! – воскликнула вошедшая в палату Лизавета Петровна – Да, он же плачет!

И, правда, старик всё также лежал на своей кровати и не шевелился, а по щекам текли слёзы. Он всё ещё беседовал со своей Смертью.

– А теперь, Кеша, попроси прощения у себя. Ты лучше знаешь, в чём сам перед собой провинился. Скажи, что больше тебя гнетёт: то, что ты воспользовался слабостью девушки и тупо удовлетворял свои потребности, когда она тебя любила или то, что ты отказался от своего ребёнка?

Старик ничего не ответил, он не хотел и дальше раздирать эту рану, но Смерть видимо решила его добить окончательно.

– Пойдём, сходим в твоё детство, сам увидишь всё.

Иннокентий пытался сопротивляться, но идти в этот раз никуда не пришлось. Смерть взмахнула кистью и старик увидел себя трёхлетним пацаном, который играет со старшим братом во дворе их дома. На календаре – июнь 1941 года. На Иннокентия обрушились запахи, которые он давно забыл: аромат свежескошенной травы, крапивы и комбикормов, которые мать заваривала поросятам. А вместе с запахами нахлынули воспоминания. Они предательски пробирались под кожу, вызывая озноб и тошноту.

Вот маленький Кеша радостно бежит навстречу отцу, но тот буквально отшвыривает мальчика в сторону, причиняя ему физическую боль. Аналогично он поступает и со вторым сыном. Папа, который сажал на колени и давал поиграть губную гармошку, шикнул на сыновей, словно на расшумевшихся гусят.

В доме не говорят про войну, но атмосфера напряжена. Мать плачет в углу, а отец нервно курит, шагая из угла в угол. Дети испуганно прячутся за печкой, где лежит старая бабка. Она прижимает их к себе и, гладя по головкам, шепчет молитву. Когда они проснулись, отец вместе с другими мужчинами с их улицы уже ушёл на фронт. Иннокентий до глубины души смог прочувствовать этот момент – он ощутил предательство родного человека. Ведь папа даже не простился с ними. Ему было три года, но он тогда ещё подумал, что не будет заводить детей, чтобы их не предавать.

Отец с войны так и не вернулся, и у Иннокентия не было возможности понять и простить его. Эта боль присоединилась к прежней и теперь раздирала Иннокентия на части, причиняя уже не только душевные, но и физические страдания. Он уже не мог плакать, а жалобно скулил:

– Долго ты будешь надо мной издеваться?

Но Смерть не отступала от своих планов.

– Теперь ты понимаешь, почему отказался от своего ребёнка? Ты помнишь этот случай, как предательство со стороны своего отца. Поэтому ты неосознанно боялся подобного случая. Ты не хотел предавать, но получается, что тоже предал. Попроси у отца прощения, а заодно и себя попробуй простить, – сказала Смерть.

Она снова взмахнула кистью, и перед стариком появился отец, сильный и красивый парень, по возрасту раз в пять моложе нынешнего Иннокентия. Они бросились друг другу в объятия, а потом вместе плакали и просили друг у друга прощения за то, что война вмешалась в их жизнь, и оставила столько боли и страданий. Иннокентий не чувствовал времени и не понимал, сколько длилась их встреча с отцом. Он столько выплакал слёз, что даже не помнил, когда всё исчезло. Кажется, он даже задремал, это случилось с ним впервые с момента пребывания в больнице. А когда очнулся, он лежал один в своей палате, а на душе – легко и спокойно, будто не один десяток камней с неё свалился.

В прошлый раз Смерть сказала Иннокентию, что ему не обязательно всё время лежать. Пока его тело находится в постели под приборами жизнеобеспечения, он сам, то есть его душа, может выйти и погулять.

– Просто открой глаза и представь, что встаёшь. И не бойся, тебя никто не может видеть. Ну, почти никто.

Иннокентий так и сделал и оказался на ногах. Он оглядел себя и увидел слабый силуэт, напоминающий его собственное тело.

Старик чувствовал себя прекрасно, а потому сначала решил прогуляться по палате. Он обошёл кровать, посмотрел на мигающие лампочки приборов. По экрану монитора бежала кривая линия кардиограммы. Иннокентий оглядел палату. У входа стояла раковина, здесь персонал обычно мыл руки, а над ней висело зеркало. И какая-то неведомая сила потянула старика к этому зеркалу.

В прошлые времена Иннокентий мог бы считаться весьма импозантным и даже брутальным мужчиной. Он обладал статью и высоким ростом. Тёмно-каштановые волосы слегка завивались и красиво обрамляли его овальное лицо, а карие глаза светились живым блеском. В их глубине обычно скрывалась лукавая усмешка. Да, немало девичьих сердец разбили эти глаза. Он со вздохом взглянул на себя в зеркало. Теперь от былого величия и красоты не осталось и следа. Из зеркала на него смотрел изможденный старик с редкими седыми волосами, одинокий и всеми забытый.

Он женился на самых лучших, по его мнению, женщинах, но они предали его. Даже последняя жена Лиля ушла от него несколько лет назад. Она была на 24 года младше его и сказала, что не хочет выслушивать бредни выжившего из ума старика. Ах, как он её любил! А она…

– А что она? – вмешалась Смерть.

Иннокентий даже подпрыгнул от неожиданности.

– Ну что же ты, Сима, подкрадываешься исподтишка? Напугала старика до смерти! – полушутя он погрозил Симмериане пальцем. Он не мог пока сказать, что рад её видеть.

Она примостилась на единственном стуле, который стоял у окна в палате, и что-то сосредоточенно искала в своём нетбуке. Иннокентий мельком взглянул на Смерть, но от него не ускользнула разительная перемена в её внешности. У окна сидела ещё не старая, но очень худая леди. Сегодня она появилась перед ним в тёмно-бордовом бархатном балахоне, капюшон лишь слегка прикрывал её рыжеватые с проседью волосы. Старик отметил, что цвет этот очень ей идёт.

Он вернулся в своё тело на кровати и отсюда, наконец, смог получше рассмотреть её лицо. Уставшее и немного морщинистое, оно всё ещё сохраняло остатки былой красоты и величия, а на щеках виднелся лёгкий румянец. Зелёные с рыжинкой глаза ассоциировались у Иннокентия с бездонными глубинами, где вот-вот навстречу вынырнет чудовище или морской демон. Но они светились живым блеском и с интересом наблюдали за Иннокентием, как за старым другом.

– Чего испугался? Перехотелось помирать? – съязвила Смерть, – уж хуже, чем я, в этой жизни ты, наверное, ничего не встречал.

– Шикарно выглядишь! – абсолютно искренне сказал он.

– Да, ладно! – ещё больше раскраснелась Сима, – Так, что ты там про жён вспоминал? Говоришь, предали тебя? Может быть, вспомнишь, как оно было на самом деле?

– Ну, давай, – нехотя согласился старик, он уже понял, что спорить со Смертью – пустая затея.

И вот они снова вместе со Симмерианой направляются к старому нелегальному порталу, который находится в одном из дворов между стеной дома и старой трансформаторной будкой. Портал должен перенести их в то время, когда…

– А, кстати, куда мы сегодня идём? – спросил Иннокентий.

– С чувством вины ты Кеша разобрался, это хорошо. Но сидит в тебе обида на твою первую жену. Ты помнишь её?

Старик нехотя кивнул. Ну как не помнить? Первая жена ушла от него к соседу, который работал грузчиком. Он и сам не знал, что в ней такого нашёл: невзрачного вида, типичная серая мышка. И здоровье у неё слабое, поэтому работать не могла. Гордилась бы, что такой красавец, как Иннокентий взял её в жёны и содержал. Но нет! В один прекрасный день она сбежала к грузчику. Кажется, она давно изменяла ему с этим амбалом, а он и не знал. Об этом Иннокентию рассказали «сердобольные» соседи. Он не стал устраивать разборки с грузчиком, тем более что тот по комплекции сильно превосходил Иннокентия, но на бывшую жену затаил обиду.

– Прощения у неё заставишь просить? – недовольно пробурчал он.

– Нет, – сказала Смерть, – хочу показать тебе кое-что.

Они уже подошли к порталу. На стене виднеется незамысловатый рисунок вроде небольшого полукруга, который постепенно закручивается в спираль. Смерть зашла в тоннель, старик сделал шаг следом за ней и на них тут же опустился серебристый туман. Реальность потихоньку начала растворяться.