– Пссс, зырь, прется, – шепнул сослуживцу охранник поста номер один в коридоре центрального шлюза.

– Кто? А, этот, – смачно сплюнул другой, разглядев сухопарую фигуру с огромным рюкзаком поверх куртки с капюшоном, из-под которого виднелись лишь прядь черных волос, родинка над правой скулой и опущенный противогаз.

– Отчего он никак не сдохнет?

– Мне почем знать? Работает и ладно.

– Смеешья? Пользы, почитай, лет пять уже нет. Мне приемщица рассказывала, что на халяву кормим оборванца.

– Ишь ты, деятельный какой. Неужели тоже захотел?

– Ой, иди ты. Мне шкура дороже, превращусь еще во что-нибудь. Слушай, может, он того?

– Чего того?

– Ну, монстром каким-нибудь стал. Не бывает же так: сколько лет все помирали, а он живет, как ни в чем не бывало. Запомни мои слова: тут дело нечисто, нам еще аукнутся его блуждания.

Олег слышал их беседу, но не подавал виду. Да ему и нельзя, поэтому пусть болтают. Они понятия не имеют, каково внизу, вот и источают страх, маскируя его пустопорожним трепом.

Олегу от них необходимо только открытие центрального шлюза перед спуском и по возвращению, остальное – не его забота. Там внизу другой мир, где проблемы и ехидства горожан не имели значения.

Нижние ярусы бомбоубежища заполняла вязкая, непроницаемая тишина. Полукруглые своды, тоннели и ветвистые коридоры источали безмолвие, отравляющее все вокруг на многие километры. Парализующий покой заползал по углам, изучая их, клубился там и оставался навечно. Путник, в чьи легкие проникал затхлый воздух заброшенных подвалов, ощущал, как тяжелели ноги, давило виски, и колотилось сердце у самого горла. Тут сходили с ума. Замирали на месте и иссыхали без движения подобно египетским мумиям в золоченых саркофагах, о которых Олег читал в найденных книгах.

Многие из первопроходцев пробовали убежать отсюда. Без оглядки, напролом, но лишь до третьего тупика, а потом было уже поздно. Никто их не остановил, не убедил в тщетности попыток. От этого ужас, порожденный запахом тления и гулом ветра в ушах, разрастался до немыслимых размеров.

Кто-то поступал умнее: впускал в себя темноту и приручал, словно умелый дрессировщик, не противопоставляясь природе безжизненности, а двигаясь с ней в унисон. Метод истинных подземельщиков: слушали, но не прислушивались; разговаривали, но не кричали; блуждали, но не бежали. Нарушение простых правил кормило страхи, а они, под землей, убивали.

Какой бы могущественной ни казалась власть тишины, звуки среди бетонных коридоров не утихали. Скрытое вначале для уха, избалованного шумом верхнего мира, выплывало чуть позже. Скрежет ветхих перекрытий, далекое журчание воды, приглушенные стуки, цокот в дальних уголках, обрывки голосов, невесть откуда доносящихся – все это существовало вне человеческого понимания, пространства и времени. Их загадочная природа гармонировала с местным колоритом, не бликуя и не отсвечивая, сопровождала гостей: знакомых – едва уловимо, непрошеных – громче.

Наступил на крошево битого кирпича – по тоннелю разнесся хохот, пнул консервную банку – вдали заиграла музыка, ты устало вздохнул – услышал вздох неподалеку. А вы смогли бы не сойти с ума?

Нижние ярусы – таинственное место, пугающее, но не все подземельщики думают также. Законы нижних ярусов, установленные кем-то незримым, непреложны и обязательны, соблюдающий их способен прожить среди плесени и развалин достаточно долго. В первые дни всем приходится часами бороться с приближающейся паникой – детищем пустынного мира, а потом привыкают.

Удобное свойство человеческого мозга: способное выбить его из равновесия, он рано или поздно перестает воспринимать. Каждому требуется на это разное время, но в итоге наступает момент, когда человека больше не волнует раздражающее мгновением ранее. Приспосабливаются люди также умело, как разрушают. Одинаково быстро, вопреки расхожему заблуждению, они привыкают и к хорошему, и к плохому. Ведь смирились же подземельщики с диким грохотом: он на первых порах разрывал душу надвое, а после десяти-двадцати раз – ничего. Страх уходит, остается только благоговейный трепет.

Все, кто слышал этот звук, называли его по-разному. Неизменным оставалось чувство ужаса, несущееся вслед за ним. Оно выворачивало внутренности и обездвиживало. Рождаясь в недрах металла и бетона, со скоростью хищника в атаке, звук разлетался по сторонам, достигал дальних тоннелей и, отразившись от сырых, заплесневелых стен, вонзался в жертву, где бы она ни пряталась. Нещадно топтал ее, терзал хлипкое равновесие разума. Тогда оказавшийся здесь, по обыкновению, сжимал фонарь и оружие, если они имелись, но ни то, ни другое помочь ему не могли. Талисманы, обереги и нательные кресты справлялись лучше, благо в новом мире такие водились почти у каждого.

Люди не только называли вой подземелья по-разному (кстати, это самое распространенное его прозвище), но и воспринимали не всегда одинаково. Одни замирали и молились, другие бросались бежать, не разбирая причин и последствий. Хотя пытаться скрыться от воя подземелья так же бессмысленно, как и от тишины. Третьи начинали рыдать и покрывались потом, четвертые седели.

Ни к одному из этих типов Олег не относился. Вернее, не относился теперь – он успел побывать в каждой шкуре. Он – подземельщик. Его работа – составлять карту нижних ярусов и тащить на поверхность ценности. Раньше находок было немало, но теперь удачная вылазка – редкость.

В первые годы отшельнического существования парень отдал страха и слез вдоволь, так что, возможно, сейчас их в нем просто не оставалось. Он лучший, а еще, по злой усмешке судьбы, единственный обитатель катакомб.

За одиннадцать лет прогулок по нижним ярусам вой подземелья не сделал Олегу ничего плохого. Не свел с ума, не убил, даже не ранил. Только изредка напоминал о своем существовании, чтобы гость из числа «прошенных» не забывал хозяина этих мест и уважал силу, неподвластной никому.

Несмотря на зловещую природу, вой подземелья мог быть и некой путеводной звездой в царстве непроглядной тьмы. Не сам, конечно, а его дыхание – теплый поток смрадного воздуха, веющий из глубин коридоров сквозь сотни поворотов, спусков, подъемов, шлюзов и потайных ходов вслед за леденящим душу ревом. Только подземельщик мог ориентироваться по этим дуновениям и делать на карте точные пометки.

Свою способность Олег получил от наставника, настолько древнего и так много времени проводившего на нижних ярусах, что имени старика никто не знал.

Он не питал нежности к парню, во всяком случае, никогда ее не проявлял, поэтому разговоры вел исключительно по делу. Учил предугадывать коридоры и понимать их структуру, вести карты, доверять ощущениям.

– В мире темноты и хаоса есть только ты, – после этих слов наставник касался пальцем лба мальчика, – и только ты здесь реален. Твое сознание и покой выведут в нужную сторону. Если тобой завладеет страх, ничего не спасет, тогда настоящим становится подземелье, а ты – плодом его воображения. Всегда поступай, как чувствуешь. Этот путь может оказаться не самым приятным, но он будет твоим, а, значит, правильным.

Вот уже два года, как Олег второй раз остался сиротой.

Наставник умер тихо в одном из бесконечных тоннелей. Криков и паники не было. Он просто шел впереди, а потом вдруг остановился. Погасил фонарь и, обернувшись к ученику, сказал:

– Я, кажется, дошел до конца, приятель, – в спокойном голосе впервые промелькнула теплота, – дальше сам.

Лицо старика расслабилось и на мгновение приобрело блаженный вид, губ коснулась легкая улыбка, чего не случалось на памяти Олега никогда. Затем ноги подогнулись, и он кулем повалился на бок. Парень бросился на помощь, впопыхах прильнул ухом к потрепанной рубашке. Рванул края, пуговицы с хрустом разлетелись в стороны. Долго вслушивался, но сердце не билось.