Усмехается.

– Вот-вот. Почему же все мужчины, примеряющие на себя роль хирурга, вместе с решением о специализации, словно подписывают негласный договор: ненавидеть женщин, выбравших аналогичную специализацию. Что это?! Не допустить даже мысль, что они могут быть в чем-то хуже женщины?

– Бред. Я не боюсь конкуренции. Для этого я пахал все это время и получил красный диплом.

– Забудь, какого цвета у тебя диплом! Тебе не говорил об этом Лешин?!

– Давай не попадаться друг другу на глаза, – произносит Матвей, проведя черту под нашим сумбурным диалогом, и, не получив от меня ответа, уходит.

Кусаю губы, извергая вопросы:

Почему?

За что?

Как так!

Есть ли страшнее наказание, чем встретить Матвея, когда он забыл меня?!

Если вчера я решила, что была не в форме и выполняла задания на автомате, то сегодня даже Лешин, внимательно отсканировав мое лицо, спросил:

– Аниса Аминовна, вы не заболели?

Я попыталась взбодриться, но моей энергии хватило на пару часов, а новой порции энергетического коктейля в организме не оказалось.

Что-то я вчера поплыл.

Реально.

Аня, в новой, еще более завораживающей версии, нежданно появившаяся передо мной, атрофировала напрочь весь здравый смысл, заморозила память. Я снова ощутил себя влюбленным мальчишкой, позабыв, какую боль она мне причинила. А сейчас, словно отходя от наркоза, остро чувствую ее и, скрипя зубами, терплю.

Закрываю глаза и всплывает картинка из прошлого…

Больничный подоконник, я сижу на нем, тупо уставившись в одну точку.

Последние числа июня, за окном жара и ветер играет зеленой листвой, а внутри меня убийственный холод Антарктиды.

Девушка, которую я люблю, забрала деньги и уехала!

Повторяю себе, как заклинание: «Неправда».

Только время стирает дни на календаре и мою уверенность в этом. Она не приходит, не связывается со мной, чтобы объяснить свое исчезновение…

Другой месяц. Другое окно.

Смотрю на него, задрав голову, и молю: «Выгляни. Пусть все, что произошло, будет просто ужасным сном!»

Бабулька, божий одуванчик, проходит мимо со своей собачонкой и, сочувственно смотря на меня, произносит:

– Сыночек, там уже другие жильцы.

Бросаю взгляд на цветущую будку и хочется орать.

Нет!

Пожалуйста, пусть это будет неправдой!

Август. Берлога, я и ноут, в котором до рези в глазах просматриваю списки абитуриентов, чтобы найти знакомую фамилию и примчаться к ней и спросить: «Почему?»

Переворачиваюсь на другой бок. Надо постараться уснуть.

Невозможно прокручивать и пропускать через себя тот ужас, что пришлось пережить тогда…

Закрываю глаза, но сон не идет.

Жесть.

Вставать в три утра – не вариант.

Зачем она опять вернулась в мою жизнь?!

Тогда, когда мне надо быть предельно сконцентрированным и спокойным.

Может, позвонить профессору и вернуться в Питер?

Я же не выдержу присутствия Ани рядом. Вчера реально хотел втащить ее парню.

Ну да, и что скажу ему?!

Здесь моя бывшая! Спасите-помогите!

Бред!

Надо брать себя в руки.

Глупо отказываться от места, о котором мечтал и которое с трудом получил, ради девчонки, что однажды разбила сердце, даже не потрудившись объясниться.

Нельзя позволить ей разбить и мою карьеру!

Надо просто держаться от нее на расстоянии.

Справлюсь!

Все равно адекватного выбора у меня нет…

Кое-как засыпаю, но сон поверхностный. Такое ощущение, что полголовы спит, а половина бодрствует.

Встаю измученный, рассерженный, но решивший целиком и полностью сосредоточится на работе, ради которой поменял город, и не забивать голову посторонними отвлекающими мыслями, и, если понадобится, игнорить свою бывшую.

На завтрак заглатываю йогурт и пью чай с бутербродом.

За год совместной жизни с Ланой я опять привык к комфорту, к домашней еде, и временный беспорядок и отсутствие нормального питания раздражают, поскольку напоминают о тех днях, когда не хотелось возвращаться в хаос, в котором жил. Для кого-то подобное – норма жизни, но для парня, привыкшего к пирогам, домашним котлетам и вылизанным поверхностям в доме, это являлось раздражающим фактором.

В такси, добираясь до работы, решаю: надо поскорее пригнать тачку, поскольку человеку, привыкшему держать свою жизнь в собственных руках, не перестроиться и не привыкнуть предоставлять ее в руки некоторым баранам.

На удивление, в больницу приезжаю с хорошим запасом времени.

Рад этому факту. Не люблю опаздывать и людей, которые легкомысленно относятся к пунктуальности.

На отделении ординаторов еще нет, но не успеваю подумать, как это хорошо, как мое уединение нарушает Аня.

Она впивается в меня взглядом, проникая туда, куда не позволено. Бросаю ей: «Привет» и хочу уйти, но девушка останавливает меня.

– Мы можем поговорить?

Оборачиваюсь и, смотря в космические глаза своей бывшей, думаю: как безболезненно для нас обоих уйти от разговора?

Не хочу нырять в прошлое. Меня и так затягивает оно и вспарывает едва рубцующиеся раны.

– Твой друг будет не против? – спрашиваю и кривлю губы, произнося «друг», вспоминая это коробящее слово из прошлого.

Не тушуется, не отворачивается, а отвечает:

– Не будет. Потому что Макс просто друг. Без всяких скрытых значений.

Вглядываюсь, ловя ее эмоции. Не врет.

Неожиданно.

Полностью забыв про логику, как придурок, радуюсь этой новости. Хорошо хоть умело скрываю и не показываю вида.

Насильно вытаскиваю себя из неправильного состояния.

Эта информация ничего не поменяет. Человек, предавший однажды, сделает это снова, как бы он ни уверял. А жить на пороховой бочке с профессией, выбранной мной, невозможно.

Все еще пытаясь завершить разговор, который возвращает в мою голову хаос и сжимает сердце от убийственных воспоминаний прошлого, отворачиваюсь и бросаю фразу, которая должна ликвидировать желание Ани со мной общаться:

– А нам есть о чем говорить?

Молчит. Кусает губы.

– Если ты думаешь: я скажу, что рад тебя видеть, то это не так, – добавляю, выстраивая между нами железобетонную стену. Будет проще, если девушка сама станет игнорить меня.

– Мы же будем проходить ординатуру вместе, – пищит она. – Каждый день встречаться.

– И что?

Аня пытается скрывать свои эмоции, но я слишком хорошо знаю девушку. Она расстроена. Ей больно от моего равнодушия.

Почему?

Рассчитывала, что я все забыл и брошусь в объятья?!

– Я думала…

Кривлюсь. Я не хочу грубости. Не хочу перегибать палку, но Аня не понимает иначе, а я не в состоянии снова возвращаться к диалогу с ней.

– У тебя не всегда это получается.

Вспыхивает, вздергивает подбородок и показывает стальную часть своей натуры:

– Скажи еще, никогда бы не подумал, что из меня что-то получится. Я же женщина, а решила стать хирургом!

Молчу, несмотря на то, что девушка говорит бред, надеясь: так быстрее мы завершим общение.

– Знак молчания – знак согласия?! – заводится она, но вступать в полемику по-прежнему не собираюсь.

– Вот скажи, ты бы удивился, если бы тебе заявили: «Какой красавчик, еще и доктор хороший»?

Усмехаюсь. Ну да, вопрос бьет прямиком по профессиональной самооценке.

– Вот-вот. Почему же все мужчины, примеряющие на себя роль хирурга, вместе с решением о специализации, словно подписывают негласный договор: ненавидеть женщин, выбравших аналогичную специализацию. Что это?! Не допустить даже мысль, что они могут быть в чем-то хуже женщины?

– Бред, – бросаю ей эмоционально, не выдержав. Мне не нравится ее сравнение меня со всеми мужчинами, поскольку я так не считаю. – Я не боюсь конкуренции. Для этого я пахал все это время и получил красный диплом.

– Забудь, какого цвета у тебя диплом! Тебе не говорил об этом Лешин?!