С начала времен казалось неизбежным, что будет одна небольшая группа умных мужчин и женщин, которые будут править, и гораздо большая группа не совсем умных мужчин и женщин, которые будут подчиняться. Ставки, которые разыгрывают эти две группы, в разные периоды известны под разными названиями. Неизменно они представляли Силу и Лидерство, с одной стороны, и Слабость и Уступчивость с другой. Они имели разные названия Империя и Церковь, Рыцарство и Монархия, Демократия и Рабство, Крепостничество и Пролетариат. Но таинственный закон, управляющий человеческим развитием, действует в Москве так же, как в Лондоне, Мадриде или Вашингтоне, ибо он не привязан ни ко времени, ни к месту. Он часто проявлял себя в странных формах и масках. Не раз он надевал скромное одеяние и громко провозглашал свою любовь к человечеству, свою преданность Богу, свое смиренное желание принести величайшее благо для наибольшего числа. Но под такой приятной внешностью всегда скрывалась и продолжает скрываться мрачная правда первобытного закона, который настаивает на том, что первейший долг человека – сохранить жизнь. Люди, которых возмущает тот факт, что они родились в мире млекопитающих, склонны сердиться на такие заявления. Они называют нас “материалистами”, “циниками” и еще кем-то. Поскольку они всегда считали историю приятной сказкой, они были потрясены, обнаружив, что это наука, которая подчиняется тем же железным правилам, которые управляют остальной вселенной. С таким же успехом они могли бы бороться со склонностями параллельных линий или результатами таблиц умножения.
Лично я бы посоветовал им смириться с неизбежным.
Ибо тогда и только тогда история может однажды превратиться во что-то, что будет иметь практическую ценность для человечества и перестанет быть соратницей и пособником тех, кто наживается на расовых предрассудках, этнической непримиримости и невежестве подавляющего большинства своих сограждан.
И если кто-то сомневается в истинности этого утверждения, пусть поищет доказательства в хрониках тех веков, о которых я писал несколько страниц назад.
Пусть он изучит жизнь великих руководителей Церкви в течение первых четырех столетий.
Почти без исключения он обнаружит, что они происходили из рядов старого языческого общества, что они обучались в школах греческих философов и пришли в Церковь только впоследствии, когда им пришлось выбирать карьеру. Некоторые из них, конечно, были привлечены новыми идеями и приняли слова Христа сердцем и душой. Но подавляющее большинство изменило свою преданность с мирского учителя на Небесного правителя, потому что шансы на продвижение с последним были бесконечно больше.
Церковь со своей стороны, всегда очень мудрая и очень понимающая, не слишком внимательно изучала мотивы, побудившие многих ее новых учеников сделать этот внезапный шаг. И самым тщательным образом она старалась быть всем для всех людей. Тем, кто чувствовал склонность к практическому и мирскому существованию, был дан шанс преуспеть в области политики и экономики. В то время как людям с другим темпераментом, которые относились к своей вере более эмоционально, предлагались все возможные возможности убежать от многолюдных городов, чтобы они могли в тишине размышлять о зле существования и таким образом могли обрести ту степень личной святости, которую они считали необходимой для вечного счастья их душ.
Вначале было довольно легко вести такую жизнь, полную преданности и созерцания.
Церковь в первые века своего существования была всего лишь слабой духовной связью между скромными людьми, жившими вдали от обителей сильных мира сего. Но когда Церковь сменила империю на посту правителя мира и стала сильной политической организацией с обширными владениями недвижимостью в Италии, Франции и Африке, возможностей для уединенной жизни стало меньше. Многие благочестивые мужчины и женщины начали вспоминать “старые добрые времена”, когда все истинные христиане проводили часы бодрствования в делах милосердия и молитве. Чтобы они снова могли быть счастливы, они теперь искусственно воссоздали то, что когда-то было естественным развитием тех времен.
Это движение за монашескую форму жизни, которому предстояло оказать такое огромное влияние на политическое и экономическое развитие в течение следующей тысячи лет и которое должно было дать Церкви преданную группу очень полезных ударных войск в ее войне с язычниками и еретиками, имело восточное происхождение.
Это не должно нас удивлять. В странах, граничащих с восточными берегами Средиземноморская цивилизация была очень, очень древней, и человеческая раса устала до изнеможения. В одном только Египте десять различных и отдельных культурных циклов сменяли друг друга с тех пор, как первые поселенцы заняли долину Нила. То же самое относилось и к плодородной равнине между Тигром и Евфратом. Суета жизни, абсолютная тщетность всех человеческих усилий были видны в руинах тысяч былых храмов и дворцов. Более молодые народы Европы могли бы принять христианство как страстное обещание жизни, постоянный призыв к их вновь обретенной энергии и энтузиазму. Египтяне и сирийцы воспринимали свой религиозный опыт в другом ключе. Для них это означало долгожданную перспективу избавления от проклятия быть живым. И в ожидании радостного часа смерти они сбежали из склепа своих собственных воспоминаний и убежали в пустыню, чтобы остаться наедине со своим горем и своим Богом и никогда больше не смотреть на реальность существования.
По какой-то любопытной причине дело реформ всегда, кажется, имело особую привлекательность для солдат. Они больше, чем все другие люди, непосредственно соприкоснулись с жестокостью и ужасами цивилизации. Более того, они усвоили, что ничего нельзя достичь без дисциплины. Величайшим из всех современных воинов, сражавшихся в битвах Церкви, был бывший капитан армии императора Карла V. И человек, который первым собрал духовных отшельников в единую организацию, был рядовым в армии императора Константина. Его звали Пахомий, и он был египтянином. Когда он закончил свою военную службу, он присоединился к небольшой группе отшельников, которые под руководством некоего Энтони, родом из этой страны, покинули города и мирно жили среди шакалов пустыни. Но поскольку уединенная жизнь, казалось, приводила ко всевозможным странным расстройствам ума и вызывала некоторые весьма прискорбные излишества набожности, которые заставляли людей проводить свои дни на вершине старого столба или на дне заброшенной могилы (тем самым давая повод для большого веселья язычникам и серьезную причину для горя истинно верующим) Пахомий решил поставить все движение на более практическую основу и таким образом стал основателем первого религиозного ордена. С этого дня (середина четвертого века) отшельники, жившие вместе небольшими группами, подчинялись одному единственному командиру, известному как “Генеральный настоятель”, и который, в свою очередь, назначал настоятелей, которые отвечали за различные монастыри, которые они удерживали как крепости Господа.
До того, как Пахомий умер в 346 году, его монашеская идея была перенесена из Египта в Рим александрийским епископом Афанасием, и тысячи людей воспользовались этой возможностью, чтобы бежать от мира, его порочности и его слишком настойчивых кредиторов.
Однако климат Европы и характер людей обусловили необходимость небольшого изменения первоначальных планов основателя. Голод и холод было не так легко переносить под зимним небом, как в долине Нила. Кроме того, более практичный западный ум испытывал скорее отвращение, чем назидание от этой демонстрации грязи и убожества, которые, казалось, были неотъемлемой частью восточного идеала святости.
“Что, – спрашивали себя итальянцы и французы, – должно произойти с теми добрыми делами, на которые так много внимания уделяла ранняя Церковь? Действительно ли вдовы, сироты и больные получают большую пользу от самоуничижения небольших групп истощенных фанатиков, живущих в сырых горных пещерах за миллион миль отовсюду?”
Поэтому западный разум настаивал на модификации монашеского института в более разумных направлениях, и заслуга в этом нововведении принадлежит уроженцу города Нурсия в Апеннинских горах. Его звали Бенедикт, и о нем неизменно говорят как о святом Бенедикте. Родители отправили его учиться в Рим, но этот город наполнил его христианскую душу ужасом, и он бежал в деревню Субьяко в горах Абруцци к заброшенным руинам старого загородного дворца, который когда – то принадлежал императору Нерону.
