Попав в лоно церкви, ко всем верующим относились на основе абсолютного равенства. Они вместе молились перед одними и теми же освещенными свечами алтарями. Вместе они пели одни и те же священные гимны и вместе принимали участие в празднествах, которые ежегодно проводились двадцать пятого декабря в честь рождения Митры. Кроме того, они воздерживались от всякой работы в первый день недели, который даже сегодня называется Солнечным днем в честь великого Бога. И, наконец, когда они умерли, их уложили терпеливыми рядами в ожидании дня воскресения, когда добрые войдут в свою справедливую награду, а нечестивые будут брошены в вечный огонь.

Успех этих различных мистерий, широкое влияние митраизма среди римских солдат указывают на состояние, далекое от религиозного безразличия. Действительно, первые века империи были периодом беспокойных поисков чего-то, что могло бы удовлетворить эмоциональные потребности масс.

Но в начале 47 года нашей эры кое-что произошло. Небольшое судно отправилось из Финикии в город Перга, отправную точку сухопутного маршрута в Европу. Среди пассажиров были двое мужчин, не перегруженных багажом.

Их звали Павел и Варнава.

Они были евреями, но у одного из них был римский паспорт, и он хорошо разбирался в мудрости языческого мира.

Это было начало незабываемого путешествия.

Христианство вознамерилось завоевать весь мир.

Быстрое завоевание западного мира церковью иногда используется как доказательство того, что христианские идеи должны были иметь божественное происхождение. Не мое дело обсуждать этот вопрос, но я бы предположил, что ужасные условия, в которых вынуждено было жить большинство римлян, имели такое же отношение к успеху первых миссионеров, как и здравый смысл их послания.

До сих пор я показывал вам одну сторону римской картины – мир солдат, государственных деятелей, богатых людей – производителей и ученых, счастливых людей, которые жили в полной света и просветленной непринужденности на склонах Латеранского холма, или среди долин и холмов Кампании, или где – то вдоль Неаполитанского залива.

Но они были только частью истории.

Среди кишащих трущоб пригородов было мало достаточных свидетельств того обильного процветания, которое заставляло поэтов бредить о Тысячелетнем Царстве и вдохновляло ораторов сравнивать Октавиана с Юпитером.

Там, в бесконечных и унылых рядах переполненных и вонючих многоквартирных домов, жило огромное множество людей, для которых жизнь была просто непрерывным ощущением голода, пота и боли. Для этих мужчин и женщин чудесная история о простом плотнике в маленькой деревушке за морем, который добывал хлеб насущный трудом своих собственных рук, который любил бедных и угнетенных и который поэтому был убит его жестокими и хищными врагами, означала что-то очень реальное и осязаемое. Да, все они слышали о Митре, Исиде и Астарте. Но эти Боги были мертвы, и они умерли сотни и тысячи лет назад, и то, что люди знали о них, они знали только понаслышке от других людей, которые также умерли сотни и тысячи лет назад.

Иешуа из Назарета, с другой стороны, Христос, помазанник, как называли его греческие миссионеры, был на этой земле совсем недавно. Многие люди, жившие тогда, могли бы знать его, могли бы слушать его, если бы они случайно посетили южную Сирию во время правления императора Тиберия.

И были другие, пекарь на углу, торговец фруктами с соседней улицы, который в маленьком темном саду на Аппиевой дороге разговаривал с неким Петром, рыбаком из деревни Капернаум, который на самом деле был недалеко от горы Голгофа в тот ужасный послеполуденный час, когда Пророк был пригвожден к кресту солдатами римского наместника.

Мы должны помнить об этом, когда пытаемся понять внезапную популярность этой новой веры.

Это было то личное прикосновение, то непосредственное личное чувство интимности и близости, которые давали христианству такое огромное преимущество перед всеми другими вероучениями. Это и любовь, которую Иисус так непрестанно выражал к представителям всех народов погрязшимв нищете и лишённым наследства,которая исходила из всего, что он говорил. Выражал ли он это точно теми словами, которые использовали его последователи, имело очень небольшое значение. У рабов были уши, чтобы слышать, и они понимали. И, трепеща перед высоким обещанием восхитительного будущего, они впервые в своей жизни увидели лучи новой надежды.

Наконец-то были произнесены слова, которые должны были освободить их.

Они больше не были бедными и презираемыми, злом в глазах сильных мира сего.

Напротив, они были преданными детьми любящего Отца.

Они должны были унаследовать мир и его полноту.

Им предстояло вкусить радости, утаенные от многих из тех самодовольных хозяев, которые уже тогда жили за высокими стенами своих самнийских особняков.

Ибо в этом заключалась сила новой веры. Христианство было первой реальной религиозной системой, которая дала обычному человеку шанс.

Конечно, сейчас я говорю о христианстве как об опыте души – как о способе жизни и мышления. И я попытался объяснить, как в мире, полном морального разложения рабства, благая весть распространилась со скоростью и эмоциональной яростью пожара в прериях. Но история, за исключением редких случаев, не занимается духовными приключениями частных лиц, будь они свободны или в рабстве. Когда эти скромные создания были ловко организованы в нации, гильдии, церкви, армии, братства и федерации; когда они начинают подчиняться единому руководству; когда они накапливают достаточно богатств, чтобы платить налоги, и чтобы можно было принудить их к созданию армий с целью завоевания народов, тогда, наконец, они начинают привлекать внимание наших летописцев и им уделяется серьезное внимание. Следовательно, мы знаем очень много о ранней церкви, но чрезвычайно мало о людях, которые были истинными основателями этого института. Это довольно прискорбно, ибо раннее развитие христианства-один из самых интересных эпизодов во всей истории.

Церковь, которая в конце концов была построена на развалинах древней империи действительно представляла собой сочетание двух противоречивых интересов. С одной стороны, он выступала как защитник тех всеобъемлющих идеалов любви и милосердия, которым учил сам Христос. Но, с другой стороны, она оказалась неразрывно связанной с тем сухим духом провинциализма, который с начала времен отделял соотечественников Иисуса от остального мира.

Проще говоря, она сочетала римскую эффективность с иудейской нетерпимостью и в результате установила царство террора над умами людей, которое было столь же эффективным, сколь и нелогичным.

Чтобы понять, как это могло произойти, мы должны еще раз вернуться ко временам Павла и к первым пятидесяти годам после смерти Христа, и мы должны твердо осознать тот факт, что христианство началось как реформаторское движение в лоне еврейской церкви и было чисто националистическим движением, которое вначале угрожало правителям еврейского государства и никому другому.

Фарисеи, которым довелось быть у власти, когда Иисус был жив, понимали это слишком ясно. Вполне естественно в конечном счете они опасались окончательных последствий агитации, которая смело угрожала поставить под сомнение духовную монополию, основанную ни на чем более существенном, чем грубая сила. Чтобы спастись от уничтожения, они были вынуждены действовать в духе паники и отправили своего врага на виселицу до того, как римские власти успели вмешаться и лишить их жертвы.

Невозможно сказать, что сделал бы Иисус, если бы был жив. Он был убит задолго до того, как смог организовать своих учеников в особую секту, и не оставил ни единого письменного слова, из которого его последователи могли бы сделать вывод о том, что он хотел, чтобы они сделали.

В конце концов, однако, это предохранило от лицемерия.

Отсутствие письменного свода правил, определенного набора предписаний и правил оставило учеников свободными следовать духу слов своего учителя, а не букве его закона. Если бы они были связаны записями, они, скорее всего, посвятили бы всю свою энергию теологической дискуссии на вечно заманчивую тему запятых и точек с запятой.