С трепетом касаясь окровавленных плеч, я целовала всё, до чего могла дотянуться в тесных оковах и впадала в неконтролируемую истерику:

– Твоя. Твоя, любимый. Я с тобой… – Теряя равновесие, он покачнулся. И его кровоподтёки на лице и окровавленная нагота стоили мне обморока. «Их кровь на твоих руках…», – вслед за рассудком, я стала соскальзывать к его ногам. – Всё, что захочешь. Сегодня. Пусть будет сегодня. Я буду, кем угодно. Ни одного условия, ни вопроса, ни упрёка. Только не так. Не это. Умоляю, пощади…

Я так рыдала, что срывала голос. В ушах уже стоял шум бушующего леса, буря в Камелоте, и перед глазами один и тот же эпизод: «Его относит на скользкую водонапорную башню. Падение подобно взрыву. И щебень как картечь…». Всё. Сознание зациклилось и отключилось.

Я очнулась одна в выстуженном пространстве пустой огромной залы. Судя по отчётливым отголоскам воюющего ветра с черепицей – последний этаж особняка. Гигантских размеров кровать, высокое изголовье из белой кожи, матовые жалюзи, приглушённый свет единственного ночника, за стрельчатыми окнами – ранние сумерки. Перед глазами – «корпоративный» стиль Гордонов – стерильно белый. Подняла голову – зеркальный потолок. И ярким контрастом белому – я на ложе в окружении множества цветов, в нервном беспорядке расставленных прямо на полу.

«Как на могилку возносил. Пока он не появился с ритуальным венком, надо подниматься, – попыталась встать и всхлипнула от боли. – Ох, что же это?». Мышцы пресса сковало в спазме. Выполняя дыхательные упражнения, я только удручённо сделала вывод об экзальтированной истерике несколькими часами ранее. Всё, что происходило – было покрыто галлюцинаторным мраком. Попыток сесть больше не делала, сосредоточила все силы на воспоминаниях…

Я видела перед собой его глаза – неродные, искусственные, бездушные. Стакан воды в руках, лекарства… А дальше невесомость.

Сознание путалось с какой-то психоделией:

– Они вернулись?! Нашли! Я проявила слабость. Ты пострадаешь. Жертвы будут аннулированы. Всё окажется напрасным. Я должна бежать! Пусти меня! – Вспышка аномалии, и мы оказались в его спальне. Но когда передо мной предстала панорама блокадной разгромленной залы, моя истерика обнаружила себя неуправляемым делирием 28 . Дверь выломана с косяком. Снесён фрагмент стены. Стеклянная перегородка из матовой опаловой смальты, смятая массивным креслом, лежала руинами перед пробитой дверью. Крошки бетона, обломки арматуры, раздроблённые стекло, древесина завалили коридор, вход и часть комнаты. В памяти поднималась яркая бредовая фабула: «Разрушенная комната. Останки мебели, стекло, провода, и в эпицентре этого чёрного безумия монстр в ломках». На фоне воскресшего призрака его конвульсивно крепчающие объятия показались мне смертоносными тисками анаконды. Задыхаясь от удушья, я вырвалась из его рук. – Не подходи! Я запрещаю!

– Девочка, иди ко мне. Мы нужны друг другу. Это же твои слова. Ты устала. У тебя грёзоподобная дезориентировка 29 . Это просто был кошмар…

Хищник приложил максимум старания к последующей амнезии, пока память, замученная и перекроенная его вмешательством, не ухватилась за чёткий эпизод…

– Лжец! Я тебя не знаю! – Я припустила от него вниз по лестнице. Рассудок ускользал, оставляя в растерянности и хаосе. Выскочила в тёмный атриум. Пустынный гулкий холл. Дверь. Кованая ручка. И его рык за спиной:

– Чёрт! Пусть сдохну, но исправлю твоё повреждённое сознание. Прямо сейчас! – Платье ювелирно рассекалось бритвенно острыми клыками. Жадные губы рвались к обнажённой коже. Когда же напористый раздвоенный язык тараном внедрился в лоно, я захлебнулась криком. А хищник уже овладевал мною стоя, прямо у двери и сминал меня в объятиях. – А таким? Знаешь? Узнаёшь меня? – Погружаясь рваными мощными точками, он всматривался в мои глаза и заклинал. – Не отдам! Не отпущу! Я твой мужчина. Твоё чудовище! Твоё!

Распятое тело мне не принадлежало. Руки над головой в мёртвой хватке его пальцев. Я окунулась в его родной запах и уже рыдала: «Не чудовище! Ты мой мир, мой дом», – оплела его ногами, притягивая ещё ближе. Практически сливаясь с ним. И смогла зацепиться только за кадык. А жаждущие губы и язык уже безумствовали на его шее. Оглушающий рёв, и далёким эхом донёсся его срывающийся голос:

– Люблю безумно. Больше жизни. Схожу с ума. Отче, если Ты слышишь, помоги ей! Не контролирую себя. Я жажду-у… – Вбиваясь в яростном темпе, он противоборствовал себе. В нечеловеческих глазах с вертикальным зрачком стояли слёзы. – Я сумасшедший по тебе. Такой голодный. Боюсь коснуться, травмировать тебя, замучить необъятной жаждой. Запрети! Останови меня-а…

Я была в эпицентре смерча – парализованная и дезориентированная. Не существовали ни линейное время, ни пространственные границы. Остались только ощущения. Я отстранённо удивилась: «Сколько я уже не дышу?», но здесь, под напором одичавшей анаконды, через удушающие поцелуи и головокружение, я увидела единственное решение всех его внутренних конфликтов:

– Сбрось щиты!

– Не знаешь, о чём просишь. Я не тот, кого ты во мне видишь.

Осознавая его внутреннее ожесточение, я взмолилась в отчаянные глаза:

– Ты выстроил блокаду, когда был одержим. Нам больше не нужна преграда. Я нужна тебе. Тебя душит не жажда. А твоя самоизоляция. Не блокируй свою сущность! Отпусти! – Параллельно с отчётливым тремором, рождённым его потрясением, я ощущала шквальный огонь поцелуев и убеждалась, что стена нашего отчуждения просела. И уже чувствуя зарождение неотвратимого цунами, приказала. – А теперь – стань целым. Возьми меня. Таким. – Мгновение, и тело прошило судорогой. До слёз, до крика. – Люк! – Я заставила себя разжать сведённые на его ключице челюсти и уже шептала, содрогаясь в непрерывной череде оргазмов. – Хочу тебя. Всего. Только не уходи. Не останавливайся.

– Никогда. – Толчки стали глубже, дыхание – свистящим. Заточенный на цели, хищник нёсся неуправляемым составом. Уже захлёбываясь, я чувствовала, как моё наслаждение порождает ответную реакцию. Его извержение походило на вулкан. Пространство резонировало рычащими раскатами. – Ты только моё Небо. Только мои крылья. Люби меня. Ещё… – Волны хриплого баритона расходились колебанием во всём теле и, высвобождая огромное количество тепла, вызывали необратимые структурные изменения. Я пылала и осознавала, что уже не прежняя Камилла. Переживая своего героя, я становилась его частью.

Взгляд сфокусировался на цветовом пятне. Сознание обнаружило признаки реальности. Я рассматривала букеты, расставленные в вёдрах на полу, и удивлялась перемене. Там, в изоляции от внешнего мира я разделила не просто близость. Я испытала единение. И увидела Его. Передо мной предстала Личность – цельная, подлинная, ослепительная. Мой Херувим. Могучий воин – такой, каков он есть, каким изначально создан. Во всём превосходстве силы. Мой субъективный мир перевернулся. Не осталось ничего сокровенного или личного, чтобы я не разделила с любимым. Всё было подчинено ему. Я поклонялась своему земному богу, осознавая необратимую зависимость от каждого его вздоха.

– Проснулась? – В дверях замер обманчиво спокойный, опасный хищник. Фосфоресцирующие глаза были обращены не на меня, а сканировали пространство. Моё физическое зрение, как независимый критик давало объективную оценку: «Один против всех, вымотанный, уставший от войны без срока давности30, воин с покалеченной психикой, который снова спрятался за маской бесстрастного стоика», – я была далека и от абстрактных иллюзий, и идеализирования. Но смотрела на него через призму своей новой реальности. Если раньше я только угадывала тень того грядущего величия, что уготовано ему, то сейчас ясно видела отблески восходящего призвания. Попирая риски быть непонятой, с чистой детской непосредственностью невольно восхитилась вслух: