Начало октября выдалось сухим и солнечным. Софья угадала с прогнозами и устроила в саду пикник, приуроченный к Ваниному выздоровлению и их отъезду.

Безукоризненно играя роль довольной кошки, я расположилась нога на ногу в дачном кресле и, потягивая грейпфрутовый сок, погрузилась в безмятежность. Но романтичная элегия была лишь тщательно продуманной маскировкой постоянной внутренней тревоги. Сознанием снова овладевал чудовищный калейдоскоп…

Скользкая, заплёванная преступниками и усеянная бутылочными осколками, трава и на пике отчаяния, как на грани помешательства, глаза – фосфоресцирующие очи на сосредоточенном лице Херувима. Такси. Немая статуя на подъездной дорожке и его последний взгляд. Бледное, безжизненное лицо со скульптурными морщинами. И обречённое: «Остаюсь чудовищем…».

Всё. Предел. Искусственное состояние «просветления» разлетелось вдребезги. Судорожное дыхание. Пальцы онемели. В ушах отдаётся пульс… Я подавила симптомы панической атаки1, но от «удушья» мне избавиться не удалось.

– Шш… Тебе больше ничего не угрожает. Только одна вечно голодная рептилия. – Упущенные секунды слабости, и мой укромный уголок личного пространства был демаскирован. Гордон прогрессировал в маниакальном чувстве собственности. Восстанавливая дыхание, я иронично предвидела перспективы. Этот тиран ревновал меня уже не к отдельным личностям, а к моему же собственному уединению, бесцеремонно требуя внимания к своей персоне. – Мояа-а. Ты вся моя. Дыши. Мной дыши… – Губ коснулось дыхание неукротимого хищника. И я уже молилась, чтобы его красноречивые доказательства не превратились в «искусственную вентиляцию лёгких».

Однако ни темперамент Гордона, ни умышленно созданный богемный образ, не могли заглушить растущей тревоги. Вот и сейчас, сидя под старой яблоней, которая без листьев с крашеным стволом выглядела символично моему состоянию души, я ощущала себя такой же выпотрошенной, застывшей и ведомой.

Порыв ветра сорвал последнюю пару мёртвых листьев. Я поёжилась и помешала длинной металлической соломинкой мякоть на дне бокала. Взгляд невольно задержался на соломинке. Перед глазами всплыли яркие воспоминания годичной давности. В тот ноябрь у этих соломинок было иное назначение. Одного только призрака вампира с раскроенным контейнером донорской крови в качестве аперитива оказалось достаточно. Сок попросился наружу. Бледнеющее приведение с размаху всадило металлический реквизит в рыхлую землю. Резко затормозив на бегу с тарелкой фрисби, Гордон помрачнел и решительно направился ко мне. Собаки, наскакивая на своего кумира, разочарованно потрусили следом. Но тут, спасая меня от хищного нападения, Ли нахально выдернула из ладони обожаемого хозяина тарелку и понеслась в другой конец сада.

«Даже это для него вызов», – со стороны восхищаясь резвящимся великовозрастным мальчишкой, таким непохожим на две свои крайности: недавнего неприступного сноба и тяжёлого пациента с острой формой посттравматического расстройства2, – я опять попыталась определить степень личной абулии3, но рассуждения не обрели законченной формы. Над ухом пробасил «гудок парохода»:

– Не помешаю? – Иван всё ещё пристыжено прятал глаза и держался при мне с Соней более официально, чем следовало бы. Но на самом деле, статус виновной негласно оставался за мной. Решение о замужестве, мягко говоря, было вероломным актом против доверчивого Вани. Разоблачающие слова Георгия в Камелоте только усилили мои муки совести. Я опять зависла на гнетущих предчувствиях, вспоминая свой «подвиг веры» ради покойного кузена Княжина…

Ритуальная служба с символичным названием «Воскресение» заслуженно имела самые лояльные отзывы. Молчаливые и лишённые предвзятого мнения пятеро работников знали, кого я хоронила. Преступник. Убийца. Террорист. Маньяк. Не знали они только одного – об аномальных особенностях своего усопшего клиента. Эмоций не было, только однажды промелькнуло удивление на лице менеджера крематория, когда я настояла на присутствии при самой кремации. Сочувствие в его глазах появилось скорее к моему юному возрасту, а не к личности, с которой я прощалась.

Брошенный всеми, даже отвергнутый собственной матерью, осуждённый Варавва 4 … Ушёл, свободный от демонического плена. Видя его ломки в Камелоте, я уже не сомневалась. Георгий был со мной на пляже. Каким-то невероятным образом он восстанавливал мои тело и сознание. Но из всего этого бреда мне запомнился только нечеловеческий вопль, когда его фантом распылило в воздухе. Он принял на себя удар и стал последним буфером между мной и демонами.

«Всегда надёжной сенью за твоей спиной…», – он сдерживал зверя, прикрывая меня до последнего вздоха.

«Зачем? Зачем ещё один пожертвовал собой?».

«Люблю. Кощунственно, но правда», – я поняла и то, что было сказано мне лично, между слов – что транслировали его чистые, лишённые демонического контроля глаза. Что я в них видела? Раскаяние, обречённость, смирение и решительность: «Не бойся. Буду с тобой до конца. Своего конца…». Он остался верен. Я же? Не оставалась должной никому ничем. Кроме взаимной любви. 5

– Поговорим? – Забывая о браваде, Ваня до сих пор держался за правый бок и двигался с неприсущей ему аккуратностью. Оценив его удручённый вид, я сознательно пожертвовала считанными минутами личного времени и похлопала по табурету, приглашая Княжина присоединиться. Тема была серьёзной.

– Я принял решение. И… – Иван выразительно крякнул и не закончил фразу. Жонглируя подносом внушительных размеров, на крыльце появилась Соня. Укрепляя за собой образ добродетельного создания, она безоблачно улыбнулась и, помахав нам пухленькой белотелой ручкой, направилась к своему чревоугодливому викингу. Княжин скривился. Делая неправильные выводы, вспыльчивый Гордон напрягся. Внутренняя борьба вылилась в хищный оскал, но он подхватил кузину под руку и развернул к столу. Иван терзал плетёный табурет, рискуя остаться без опоры, пока не выплюнул. – Я заберу этого ублю… Этот двухсотый груз6 с собой. Захороню рядом с его отцом.

Он обмяк. Я указала ему глазами на телефон и напечатала на одном дыхании:

«Я кремировала его. Урна в крематории. Я передам тебе все документы для транспортировки».

Успела досадливо закусить губу, как медведь уже отчитывал меня прорезавшимся басом, хотя и стремился сохранять конфиденциальный тон.

– Ты?! – Оторвавшись от телефона, Иван развернулся ко мне в анфас, испытывая колючими щелями вместо добродушных глаз. – А если бы я отказался?

Выбор стоил огромных моральных сил для наследника и единственной надежды рода Княжиных. Понимая его чувства, я осторожно пожала плечом:

– Ванечка, сложно объяснить тебе сейчас. Прости. Я соболезную твоему горю. – набрала в грудь воздуха и снова обратилась к телефону:

«Но даже если через год ты не оттаял, я не допустила бы для него безымянной могилы и рядовой отметки в Книге памяти».

«Он знает?» – шокированный Иван взглянул на занятого мангалом хозяина дома. Я качнула головой: «Нет».

– Спасибо, что сохранила это между нами. – Не сдержав эмоций, бесхитростный Иван схватил мои похолодевшие, сцепленные руки, прижал к обветренным губам и зажмурился, борясь со скупыми, горькими слезами. Я благословила невесомым сестринским поцелуем пшеничный чуб.