Звуки резко пропали. Сердце гулко застучало. Тук-тук-тук… Тук-тук-тук… Фигуры вокруг показались размытыми мазками художника – импрессиониста. Воздух стал плотным, как солёная вода, и я сделала шаг к алтарю, еле-еле переступая.

Сынок уже лежал на белом камне, цвета яркой полной Луны, украшенном яркими весенними первоцветами. Я протянула к нему руки, но не смогла пробиться сквозь густую пелену, образовавшую колпак вокруг моего малыша.

«Не стоит. С ним будет всё в порядке, – раздался голос в моей голове. – Он должен побыть на алтаре ещё немного, и тогда моя сила вольётся в него, создавая защиту».

– Кто ты? – с трудом разлепила губы. Мои слова проваливались, будто в никуда.

«А ты ещё не поняла? Я – сама суть, природа и смысл бытия волков. Я – их Богиня и Праматерь. Ты воззвала ко мне, и я явилась на твой зов».

– Разве я звала тебя, Лунная? – язык еле ворочался во рту. Я облизала высохшие губы.

«Да. Ты просила о помощи и о защите. Каждое полнолуние. Я пришла, чтобы тебе помочь.»

Каждую ночь я просила об избавлении. Каждую. Только попав в западню, я поняла, как была счастлива раньше, дома! Мне вспомнился мой универ, однокурсницы и тётя. А ведь как я мечтала о независимости! Спорила с единственным родным человеком, ругалась до долгих обид! О, как бы мне вернуть всё обратно!

– Ты поможешь снять с меня все обвинения? Поможешь доказать мою непричастность к убийству? – слова катились, будто бусины, разрывая реальность.

«Не о том думаешь, милая. Это и так скоро произойдёт, без меня. И уже твою судьбу не изменит».

– А что изменит?

«Если бы ты пришла к моему алтарю год назад, то я разорвала бы твою связь с Истинным. Но сейчас, когда ты родила от него сына, я не буду этого делать. Это против нашей волчьей природы. Теперь он должен заботится о вас обоих, и пускай это делает, дозволь ему!»

От досады на то, что я не знала об этом раньше, я укусила себя за губу и почувствовала вкус крови.

– Не могу… Я с ужасом жду того момента, когда врачи дадут разрешение на…

«Вот в этом я могу помочь тебе. Его волк нуждается в своей Истинной, и совсем забрать желание к тебе у меня не выйдет. Но я могу заглушить это желание так, что тягу твой Истинный будет чувствовать только в один лунный день, перед Полнолунием. Правда, он будет стараться за весь месяц. Ты согласна на такое ограничение, Луна?»

– Я – не Луна, а Аля… И да, я согласна. Один день я смогу перетерпеть.

«Аля… Хи-хи-хи-хи… – тоненький писклявый смех зазвучал в голове как-то по-детски непосредственно. – Почему ты не любишь своё полное имя? Оно такое красивое – Аль-фи-и-ина!»

– Аля лучше, – я всё тяжелее и тяжелее шевелила языком. Ноги замёрзли так, что я боялась упасть от того, что они перестанут сгибаться. Это волчицам весенний апрельский холод был ни по чём. А мне, в жилах которой текла только половина крови оборотней, с большим трудом дался этот поход босоногой в лес по сырой и холодной апрельской земле.

«Хорошо, А-ля. За твою смелость и выдержку ты получишь от меня ещё один небольшой подарок. Луна стаи должна быть сильной. Если у тебя плохо с физической силой, я дарю тебе другую. Прими же!»

Не знаю, откуда, но мне пришло понимание, что нужно вытянуть руку вперёд, и я, с трудом преодолевая воздушную преграду, сделала это, и тот же час мне стало ясно, что альфа стаи и сопровождающие нас волчицы застыли в этом воздухе, как муха в янтаре. Для них ещё не прошло и мгновения, пока я общалась с Лунной Волчицей – Богиней всех оборотней на планете.

Я взглянула на сына. Над его головой сформировалось золотое облачко, а потом оно втянулось в его ноздри.

«Хи-хи-хи-хи-хи…» Колокольчик начал пропадать, а тягучая плавность движений пропала, и я резко покачнулась, едва не упав. Сразу же фигуры вокруг меня зашевелились.

– Не замёрзла? – спросил у меня мужской голос.

– Нет… – я качнула головой в подтверждении своих слов, хотя ноги мои уже стали ледышками.

И белые фигуры женщин в платьях, похожих на моё, длинные, до пят, продолжили тянуть заунывный мотив и водить странный хоровод вокруг нас, стоящих рядом с алтарём в центре Капища Волков.

– Тётя! Ты дома?

– Аля? – голос тёти раздался из зала. Залом, по советской традиции, называлась самая большая комната в нашей двухкомнатной квартире. Там стояла ещё советская стенка, вроде бы, из Чехословакии (я такой страны уже не застала), и большой диван, раскладывающийся в полноценную кровать, купленный тётей в кредит три года назад.

Мария Игоревна, моя родная тётка, женщина, воспитавшая меня после смерти матери, вышла из дверей. На лице её была питательная маска, а на голове – бигуди.

– Тётя! Всё! Я сдала сессию! Поздравь меня! Как и говорила, что обойдусь без троек!

Я стала пританцовывать прямо в коридоре.

– Умница моя. Иди, мой руки, и садись есть! Я как раз твои любимые котлетки приготовила, с пюрешкой и капустным салатом…

– Ммммм… Класс!

Я побежала в ванную, быстро вымыла руки и посмотрела на себя в зеркало. Длинные волосы растрепались из косы и обрамляли игривыми кудряшками моё лицо. «Уууу, баран!» Я налила на ладонь холодной воды и начала их приглаживать. Правду говорят, что когда у девушки вьющиеся волосы, то она хочет их выпрямить. А девушки с прямыми волосами завидуют нам, кто от рождения получил волнистые. Я не любила свои волосы, выпрямляла их утюжком, прятала в косу, зализывала пенками и гелем. Но они всё равно вились и кучерявились даже тогда, когда для этого не было особых причин. Вот моя однокурсница Лика Аграновская… Ей уж точно не нужно прилагать никаких усилий, чтобы выглядеть безупречно! Гладкие русые волосы с аккуратно прокрашенными белым прядками обрамляли её точёные черты. Я ещё раз вгляделась в зеркало.

Да, у меня не было безупречных черт лица, вместо тонкого прямого носа мой нос отличался небольшой курносостью, да и глаза были мелковаты, и не голубые, а непонятного, жёлто-карего цвета. Тётя говорила, что глаза у меня, как у отца. А вот светлая кожа и вьющиеся тёмно-русые волосы и этот курносый нос были от моей мамы, трагически погибшей десять лет назад.

Отца своего я не помнила, знала только, что он «особенный», он умер или был убит, когда мама только мною забеременела. Это было в конце «лихих» девяностых. Тётка до сих пор не любит об этом говорить. А вот про мамину смерть я знаю. Она работала крановщицей на нашем металлургическом заводе, в городе, котором мы с мамой раньше жили. И там с нею произошёл несчастный случай, второй раз сделавший меня сиротой. Маму зацепила стрелой соседнего крана за униформу. За рычагами сидела молодая девушка, только-только окончившая училище. То ли недосмотр, то ли ещё что, я не знаю. Но в десять лет остаться сиротой – это то ещё «счастье». Я лишь чудом не попала в детский дом.

Тётка моя, Мария Игоревна Сиволапова, как раз только развелась. Врачи ей поставили диагноз «бесплодие» ещё в юности, когда они с её мужем поженились. Тот не бросил её, но в то время пришёл к ней и сказал, что его коллега беременна от него. Тётка, недолго думая, выставила его из дома и развелась.

– Нет, Алечка, ты не подумай, что я какая-то гордячка. Простую измену я бы ему простила. Простил же он мне мою неспособность родить. Но вот ребёнок… Ребёнок должен с отцом расти. Одно только оправдание есть безотцовщине – смерть, как у вас в семье приключилось, – разоткровенничалась она один раз, но больше эту тему мы с ней никогда не обсуждали.

Тётка замуж больше не вышла, хотя, думаю, претенденты имелись. Она полностью занялась мной, тогда потерянным ребёнком, в один миг оставшимся сиротой. Она сделала всё, чтобы я росла нормальной, здоровой девочкой, училась, дружила со своими ровесниками. Маленький городок, где она жила, был тихим, спокойным, с более мягким климатом против нашего с мамой промышленного миллионника.