— Ты славный малый, Шанкар, но ничего не смыслишь в строительстве.

Охотник что-то буркнул себе под нос, а затем взял в руки горсть бобов и начал их жевать с отсутствующим видом.

— Скажи, из чего сделан твой дом?

— Из кирпича, — буркнул Шанкар.

— Из обожженного кирпича, — поправил Девадат.

— А есть разница?

— Разумеется! — взмахнул руками Девадат. — Мы не можем использовать для строительства обычный сырец. Он хрупок и недолговечен. А огонь придает глине прочность — чем жарче, тем крепче.

Охотник перестал жевать. В его глазах появилось сознательное выражение:

— Кажется, я начинаю понимать. Деревья пойдут на растопку огня, дабы опалить им сырцовый камень и построить из него прочные хижины.

— Совершенно верно.

— Все равно, это кощунство, — охотник скрестил на груди руки. Жир от птицы добавил на рубаху пару пятен, но он даже не заметил их.

— Думаешь, я этого не знаю? — жрец поднялся и подошел к краю веранды, сцепив ладони за спиной и задумчиво посматривая на водную гладь. Теперь солнечные зайчики, отраженные от поверхности бассейна, играли на его морщинистом лице.

— Это не только кощунственно, но и опасно, — добавил Шанкар.

— Чем же? — не оборачиваясь, поинтересовался Девадат.

— Вы неплохо смыслите в строительстве, а я — в законах природы Богини-матери.

— Я тоже кое в чем в них смыслю.

— Тогда для вас не будет секретом то, что корни деревьев, растущих вдоль берегов Синдху, удерживают русло реки в естественном направлении?

— Я знаю об этом.

— Прекрасно, — Шанкар вновь невольно повысил голос, — предупреждены, значит, вооружены.

— Не понимаю, как изменение русла Синдху может сказаться на нас?

Шанкар подался вперед:

— Лес более не будет сдерживать Синдху. Она выйдет из своих берегов. Затопит посевные земли, превратит дороги в болото! Не исключено, что сам Мохенджо-Даро пойдет ко дну, ведь город находится в непосредственной близости от могучей реки…

— Городу ничего не угрожает, — перебивая, возразил Девадат, — стены Мохенджо-Даро высоки. Они строились именно на подобные случаи.

— О, боги! — охотник откинулся на спинку стула. — То есть, вероятность затопления окрестных деревень вас не смущает? Возможно, расселять придется не один район.

— Я знаю о возможных последствиях, — коротко и глухо ответил жрец.

— И, все равно, пошли на этот шаг, — с упреком произнес охотник.

— Я слышу осуждение в твоем голосе, — Девадат повернулся к нему лицом, — поверь, не проходит и дня, чтобы я не думал о возможных последствиях своего решения. Но мы не можем больше ждать — снос и восстановление квартала необходимо совершить в кратчайшие сроки. Иначе мы рискуем поутру обнаружить множество людей, погибших под завалами рухнувших зданий.

— Расселите их в других местах!

— В каких? Оставить своих жителей ночевать под открытым небом?! У меня нет места, Шанкар!

Охотник ничего не ответил. Он уже все сказал по этому поводу.

И Девадат это понял:

— А теперь, если ты не против, я объясню, по какой причине захотел встретиться с тобой.

Охотник хмуро кивнул.

— До меня все чаще доходят слухи с востока. Из деревень, что располагаются за лесным массивом вдоль реки Сарасвати[1], — жрец вновь опустился на плетеный стул, — местные жители утверждают, что течение реки изменилось.

— В каком смысле, изменилось?

— Подробностей не знаю, ибо никто толком не может описать, что конкретно там происходит, — Девадат нахмурился, — это очень важный для нас район. Там находится целая сеть оросительных каналов и поля, засеянные рожью и пшеницей. Это одна из главных житниц для Мохенджо-Даро. Нельзя ее потерять. Отправляйся туда и разузнай все подробности. В награду получишь 1600 мер серебра.

Как бы ни был расстроен разговором со жрецом охотник, при объявлении величины вознаграждения он присвистнул:

— Кругленькая сумма.

— Сумма не имеет значения, — Девадат скрестил ладони на столе и чуть склонил голову, — все, что узнаешь, доложишь Чудамани, другому жрецу и моему другу.

— Чудамани? А почему не вам?

— Меня к тому моменту здесь уже не будет.

— Куда же вы денетесь? — ухмыльнулся охотник.

— Не знаю, — тихо произнес жрец.

Улыбка сползла с лица Шанкара и разбилась о плиточный пол:

— Я вас не понимаю.

Девадат поднял голову.

В его взгляде охотник увидел глубокую тоску и печаль, свойственную большинству мудрым людям на закате их жизни:

— Я отправляюсь в изгнание.

— Что? — Шанкар ушам своим не верил.

— Добровольное, — добавил жрец.

— Уж не связано ли это с тем, что вы разрешили вырубку леса на севере?

Девадат промолчал, наблюдая за своими скрещенными руками.

— Бежите от ответственности, — произнес охотник. В его голосе засквозило плохо скрываемое презрение.

— Не забывайтесь, молодой человек, — спокойно, не поднимая головы, сказал Девадат, — помните, что я все еще Верховный жрец Мохенджо-Даро.

— Я помню, — молвил Шанкар и поджал губы.

— Возможно, так и есть. Я не выдержал груза ответственности. Однако, будь ты на моем месте, наверняка, поступил бы точно также.

— Располагая вашими знаниями и умом — однозначно нет, — грубо отрезал Шанкар.

— Довольно! — жрец встал. — Полагаю, беседу можно считать оконченной. Ступайте, и да хранит вас Богиня-мать.

Охотник поднялся:

— Не могу пожелать вам того же. Но я выполню вашу последнюю просьбу. Не ради награды, а в качестве благодарности за прошлые годы дружбы и доверия. Больше мне нечего вам сказать.

Девадат ничего не ответил. Его глаза смотрели на охотника, но не видели его. Они были устремлены в пустоту.

Шанкар резко развернулся и направился к выходу.

На душе скребли кошки. Во рту стоял привкус тлена.

Верховный жрец, которого он считал чуть ли не другом и мудрейшим из всех, кого когда-либо знал, допустил такую страшную ошибку. Да, оступаются все. Но ошибка Девадата выглядела слишком грубой. Слишком страшной. Слишком неожиданной. И то, что он решил сбежать от проблем, наломав дров, лишь способствовало его стремительному падению в глазах Шанкара.

«Наломав дров… ну, и ирония».

Пронеслось у охотника в голове.

Громко хлопнув дверью, он остановился и вдохнул раскаленный полуденный воздух.

«Как все может обернуться в одночасье! Еще вчера, казалось, ничто не может нарушить идиллии Мохенджо-Даро. А уже сегодня все перевернулось вверх дном. Словно ночной горшок, содержимое которого ты добровольно вылил себе на голову».

Охотник не знал, был ли у жреца иной выбор, но для него это не имело значения.

Он зашагал в сторону ворот, вбивая сандалиями пыль на дороге. Солнце пекло голову, но он совершенно не замечал этого. Чувство, что на всех них надвигается страшная буря, не отпускала Шанкара до самого дома.

***

Он настолько погрузился в собственные переживания, что почти ничего не замечал вокруг. Его ноги, равномерно вышагивающие по известняковым улицам Мохенджо-Даро, несли охотника в сторону своего дома без какого-либо контроля со стороны разума. Будто нижние конечности Шанкара обладали личной внутренней памятью. Он не слышал, как кузнец Брасид вновь окликнул его своим громогласным басовитым голосом, а затем, когда охотник, молча, прошел мимо мастерской, лишь недоуменно пожал могучими плечами. Он не видел разъяренного всадника, под копыта лошади которого едва не попал. Его существо словно оказалось разделено на две части. Как гранат, лишенный косточки, где первое — тело, а второе — разум. И только поравнявшись с деревянной дверью своего дома, Шанкар выплыл из океана печальных дум, соединившись в единое целое.

Положив ладонь на ручку и собираясь войти внутрь, охотника внезапно посетила одна мысль.

«Интересно, Нилам все еще там? Дождалась ли она меня? А что если девица воспользовалась моим отсутствием и сбежала, прихватив шкатулку с серебром?».