По рядам воинов прошел одобрительный гул.

Тяжело выдохнув, Чудамани решительным шагом подошел к массивным воротам Цитадели, приложил ухо к деревянной поверхности и прислушался.

— Мы их точно слышали! — продолжал караульный. — Жуткие крики…

Чудамани вскинул правую руку, призывая того замолчать.

— Если ты прекратишь болтать, то мне будет проще разобраться в этом дерьме, — раздраженно бросил он.

Караульный внял требованию Верховного жреца. Все находились в весьма плачевном состоянии духа. Многие были на грани нервного срыва. То, что произошло сегодня, выходило за рамки мироздания. Полыхающий пожар за их спинами не добавлял оптимизма. Поэтому никто не обратил внимания на грязное словечко, слетевшее с уст Чудамани. Верховный жрец также находился на пределе своих сил, хоть и тщательно скрывал это от подчиненных. Негоже показывать перед ними свою слабость.

Чудамани напряг слух и вслушался в то, что происходило по ту сторону ворот.

Стражники затаили дыхание и тоже навострили уши. В наступившей тишине было отчетливо слышно их прерывистое дыхание. Где-то позади раздавались приглушенные голоса людей, занятых тушением того, что осталось от зернохранилища.

Снаружи не доносилось и звука. Чудамани еще крепче прижался ухом к воротам. Ничего. Совсем ничего. Верховный жрец почувствовал, как мурашки побежали по его спине.

«Они разошлись по домам? Или затаились? Но стражники говорят, что… это уловка?».

Он вновь напряг слух, однако, как ни старался, не смог уловить даже подобие звука или шороха. До него долетал лишь шум прерывистого дыхания взволнованных стражников, да отдаленные голоса людей, тушивших пожар.

— Что же происходит? — пробормотал Чудамани.

В его голове боролись две мысли.

«Открыть ворота? Но… что если это ловушка? Западня? С другой стороны… мы не сможем сидеть здесь вечно. Зернохранилище сгорело. Нам нужна еда…».

Верховный жрец обернулся к воинам.

— Становитесь в строй, — тихо приказал он, — осторожно откроем ворота и взглянем, что там.

Стражники начали спешно выполнять приказ. В их действиях отчетливо угадывалась тревога, граничащая с паникой. Чудамани боялся, что последняя может разразиться в любой момент. Он сам ощущал ее предательскую хватку на сердце. Однако разумом Верховный жрец понимал — если поддаться ей, то все будет кончено.

Воины выстроились в плотную линию, ощетинившись копьями, подобно дикобразу. Чудамани занял место позади них.

— Открывай, — шепотом приказал он.

Двое караульных бросились к рычагу. Спустя мгновение массивные ворота со скрипом начали отворятся. Стражники безмолвно наблюдали за тем, как могучие створки медленно открываются. Никто не решался произнести и звука. Все затаили дыхание. Через томительную минуту ожидания вход в Цитадель был полностью открыт.

Чудамани не мог различить что-либо за спинами своих воинов.

— Видите что-нибудь? — спросил он.

Реакция стражников была красноречивее всяких слов. Чудамани услышал, как нескольких из них скрутили рвотные спазмы. Двое выронили копья и схватились за лица, прикрывая рты ладонями.

— Спаси нас, Богиня-мать! — взвыл один из них.

От его вопля у Верховного жреца волосы на голове встали дыбом. Не вполне отдавая отчет своим действиям, он растолкал линию воинов и вышел вперед. Те даже не сопротивлялись, внезапно превратившись в подобие истуканов на глиняных ногах. То, что предстало взору Чудамани, заставило его похолодеть. Настолько, словно он очутился высоко в горах безо всякой одежды, а внутрь ему засунули целую лопату снега. Пот прошиб все тело. Сердце подскочило прямо к гортани, будто норовило выпрыгнуть изо рта. Его затрясло. Да так сильно, что туника пошла рябью, как вода под действием ветра.

Они были здесь. Те, кто преследовал их до ворот Цитадели. Они были здесь. Под стенами крепости. Но Чудамани не мог смотреть на них слишком долго. Он боялся. Боялся, что если задержит взгляд еще хотя бы на секунду, то повредится рассудком. Его взор сместился чуть в сторону и упал на створки ворот. С внешней стороны они были красными. Красными от крови.

Мина выскочила за дверь, как ошпаренная. Ее широко раскрытые глаза испуганно озирались по сторонам. Справа темный и влажный проулок уходил на восток, теряясь посреди густой одинаковой бедняцкой застройки. Слева в отдалении виднелся солнечный свет — там, где подворотня заканчивалась выходом на главную улицу Мохенджо-Даро. Мина пристально всмотрелась в ту сторону. Ее взгляд заметил одинокую фигурку в белоснежной юбке, стоящую в конце проулка.

Не медля ни секунды, Мина побежала к дочери. Брызги из-под ее босых ног разлетались в разные стороны, попадая на светлую ночную рубаху. На подоле одежды оставались грязные пятна, но женщина не замечала их. Все ее внимание было приковано к Нирупаме. Дочь стояла в пол-оборота к ней, глядя в сторону рыночной площади. Оттуда до ушей Мины продолжали долетать странные крики и звуки. Однако в настоящий момент она не придавала им значения.

— Нирупама!

Та не откликнулась на ее голос. Словно и не слышала вовсе. Девочка продолжала заворожено смотреть в сторону рыночной площади. Стиснув зубы, Мина продолжила бег по сырому проулку. В ногах появилась слабость.

Когда их стало разделять всего с десяток локтей, она позвала вновь:

— Нирупама!

Дочь вздрогнула, будто от прерванного сна, и обернулась.

— Мама? — ее глаза были широко раскрыты.

Мина выбежала из проулка и заключила девочку в объятия.

— Почему ты ушла?!

— Мне стало интересно, что это за шум? — виновато пролепетала та. — А ты так крепко спала… я не стала тебя будить.

Мина слегка отстранилась и посмотрела дочери в глаза, продолжая держать руки на хрупких плечиках Нирупамы.

— Больше не уходи без спроса из дому, хорошо? Помнишь, что сказал тот дядя стражник? На улицах сейчас неспокойно.

Та быстро закивала. Девочка очень надеялась, что ей за это ничего не «устроят».

Мина поднялась на ноги:

— Идем.

— Ты спугнула носорога! — внезапно воскликнула Нирупама, хлопая огромными ресницами.

— Какого носорога? — непонимающе переспросила та.

— Большого, коричневого, — живо пояснила дочь, — он мне папу показал.

Мина вздрогнула:

— Что?!

— Да! — с жаром воскликнула она. — Он деревья рубил и на плоты складывал. А от него бежали звери и улетали птицы… — тут девочка запнулась, — им страшно было.

— Хватит придумывать, — отмахнулась Мина, начиная испытывать легкое раздражение. — Знаю, ты скучаешь по отцу. Я тоже. Но это не повод для…

— Я не придумываю! — надула губки Нирупама. — носорог сказал…

— Что тебе нельзя выходить на улицу без разрешения, — резко перебила ее Мина и, ухватив дочь за руку, потащила в проулок.

— У него еще глаза красным светились! — не унималась Нирупама.

— И как же твой носорог проник в город? — хмыкнула Мина, продолжая движение по проулку.

— Не знаю, но он…

— Хватит, — устало оборвала она, — не забудь вымыть ноги, когда вернемся домой. И ни слова о говорящих носорогах!

***

Девадат сидел на кровати в комнате лекаря и смотрел в окно. Отсюда открывался хороший вид на зернохранилище. Точнее то, что от него осталось. Серые глаза бывшего Верховного жреца равнодушно следили за тем, как стражники пытались потушить беснующееся пламя. Получалось у них это с большим трудом. Наверняка, где-то среди них трудится водоносом и тот учтивый воин, что соизволил проводить раненого старца до здания врачевателя. Стражник покинул Девадата, едва заметил вспыхнувшие языки пламени и кричащего товарища, которого оставил на страже зернохранилища. Тот выбежал из здания, неистово размахивая руками и с ожогами по всему телу…

Наблюдая за отчаянными попытками людей справиться с огнем, Девадат тихо прошептал:

— Какой смысл?