На этом месте Грэхард фыркнул, вообразив себе эту картину.

Что касательно господина Анодара, то он, напротив, принялся обходить всех, здороваясь. Кажется, все или почти все были ему прекрасно знакомы — он обменивался некоторыми репликами, зачастую о погоде, и улыбался как старым знакомым.

Далее отчёт повествовал о том, что агент был представлен Дереку в качестве ньонского купца, торгующего шёлком.

— Ни одна ткань мира не сравнится по нежности и мягкости с ньонским шёлком! — пожимая мне руку, он весело смеялся, выговаривая этот комплимент. — Прекрасное у вас ремесло!

Я хотел было завязать с ним разговор, но его отвлёк внезапно появившийся из ниоткуда господин Тогнар.

— Дер, надо срочно ловить болванки! — в большом возбуждении воскликнул он.

Мгновенно потеряв интерес ко всем окружающим, господин Анодар даже чуть подскочил, пылко соглашаясь:

— Ну так давай ловить!

Перемена была весьма разительна; до этого момента он выглядел пусть и весьма живым и непринуждённым, но достаточно солидным и серьёзным человеком. Теперь же, словно зажёгшись энтузиазмом господина Тогнара, он растерял всю солидность, и, подхватив того под руку, потащил его куда-то, ни капли не заботясь о том, что его поведение сочтут невежливым.

Грэхард снова фыркнул: картина эта рисовалась перед его воображением весьма живо. Судя по всему, два вечных двигателя нашли друг друга. Немудрёно было, что их проекты просто обречены на успех: с такой-то энергией!

Подавив непрошенные сожаления по поводу того, что ему точно никогда не придётся бегать с Дереком в поисках каких-то таинственных болванок, Грэхард продолжил чтение.

Наблюдения со стороны, характеристики на круг общения, пересказы разговоров и мнений о Дереке и его знакомых… разведка явно старалась реабилитироваться, после столь длительного провального молчания пытаясь собрать даже самые незначительные нюансы. Грэхард упивался этими нюансами, глотая их сперва жадно, потом вчитываясь, и понимая, что будет ещё и ещё перечитывать… наконец-то, спустя столько лет, в его жизни снова появился Дерек: пусть не лично, пусть вот так, опосредованно, но это был он! Живой, настоящий, деятельный… счастливый.

Судя по тому, что Грэхард читал, Дерек стал чрезвычайно счастливым человеком, вполне довольным своей судьбой. Все агенты описывали его как улыбчивого энергичного мужчину, погружённого в множество дел, явно ему интересных, поддерживающего море знакомств, ведущего самый активный образ жизни… В Кармидере его многие знали и любили, отзывались с теплотой и восхищением…

Грэхарду стало досадно, что Дерек не был таким — тут, в Ньоне.

Тут, в Ньоне, он был исключительно его, грэхардовским.

Там, в Кармидере, он стал действительно своим собственным, и построил такую жизнь, какую хотел.

И в этой счастливой жизни не было места для ньонского владыки.

…с глухой тоской Грэхард вынужден был уточнить: место-то было, но только в роли тёмной страшилки из прошлого.

И не Дерека было в этом винить.

Грэхарда частенько стало мучить искушение написать Дереку письмо.

Ему хотелось и попросить прощения, и рассказать обо всём том, что он понял за эти тяжёлые душные годы, и оправдаться, и объясниться, и заверить, что Дерек всегда может на него рассчитывать, и…

Он даже пару раз садился было писать, но слова не шли.

Грэхард не был сентиментален и не умел выражать свои чувства на бумаге. Лучшее, что могло бы у него получиться, — казённая сухая строчка, полная канцелярскими оборотами. Что, конечно, вообще никак не соответствовало его отношению к Дереку.

Ко всему прочему, не удавалось выкинуть из головы тревожную мысль, что Дерека такое письмо только напугает. Ведь послать его — всё равно, что прямо заявить: «Я за тобой слежу, мне известен каждый твой шаг».

Да, Грэхард и впрямь следил.

Да, ему ежемесячно приходили отчёты, подробно описывающие публичную жизнь Дерека.

Отчёты эти стали его личным окошком в жизнь друга — окошком, в которое сквозь ежедневную хмарь и мглу проглядывало то самое солнце, о котором вечно вещали анжельцы. И как он вообще мог вообразить, будто Дерек отправится не в Анджелию? Едва ли в мире существовала страна, в которой он смотрелся бы более органично…

Но всё же Грэхард понимал, что Дерек всё ещё не хочет видеть его частью своей жизни. Он, видимо, отрезал это прошлое. Посчитал, что оно больше не имеет значения.

Было мучительно понимать, что для Дерека он, Грэхард, больше не имеет значения. Стал чужим, ненужным человеком. Осознание это, как едкий дым, отравляло сердце Грэхарда и мучило его, липким мусором цеплялось к мыслям, пыльным ветром свистело в ушах…

Да, он сам всё сделал для того, чтобы стать Дереку чужим; но от дури ведь, а не от равнодушия! От пустой молодой дури! Ничего в упор не понимал и не желал понимать, вот и доигрался…

Теперь он изменился, и ему хотелось бы, чтобы Дерек знал, что он изменился… может, тогда бы он дал ему шанс что-то исправить?..

Грэхарду оставалось лишь тяжко вздыхать.

Что бы он ни написал в своём покаянном письме — сам факт доставки такого письма по адресу будет ярко и красноречиво говорить, что ничего, в общем-то, не изменилось. Грэхард по-прежнему считает возможным совать свой нос в чужую жизнь, пытаться её контролировать, игнорируя при этом чувства и решения самого хозяина этой жизни… Дерек бы, ведь, наверное, не желал бы, чтобы за ним следили…

Но это было выше сил Грэхарда — отказаться от этой слежки.

У него больше не было ничего, и уж эту-то малость он точно никому не отдаст!

«Если спугну, — сам себе рационально объяснял Грэхард, — он, чего доброго, опять куда-то рванёт, и заляжет там на дно куда как основательнее».

Страх потерять Дерека снова был слишком силён.

Лучше уж — хоть так, хоть в одностороннем порядке, но, по крайней мере, знать, где он, что с ним, как проходит его жизнь.

Тем более, что жизнь эта оказалась насыщенной и яркой!

Грэхард читал о проектах Дерека с большим увлечением, и весьма сожалел, что не может принять в них участия. Там, в Анджелии, Дерек мог позволить себе многие из того, о чём здесь, в Ньоне, Грэхард и мечтать не мог.

Ему даже приходили иногда в голову безумные фантазии бросить трон и порывом ветра рвануть в эту самую Анджелию.

Совершенная глупость!

Но как же заманчиво было себе представлять…

Тряхнув головой, Грэхард в который раз отогнал все эти мысли от себя.

Он был правителем Ньона, и его судьбой было отдавать всё ради блага своей страны.

Дерек не обязан был разделять с ним эту судьбу — он и так слишком долго шёл по жизни не своим путём, а путём Грэхарда. Так что оставалось только порадоваться, что теперь у него есть по-настоящему своя жизнь, и удаётся она ему великолепно.

***

— Признаться, я в недоумении, повелитель, — склонился глава сыска и пояснил причину своих сомнений: — Агент почему-то свято убеждён, что имел дело с проверкой, санкционированной вашим повелительством.

Грэхард нахмурился: он, совершенно точно, никакой проверки не организовывал.

— Вызови, — сухо велел он.

Этим агентом он был весьма доволен: много лет тот проживал в Анджелии под видом обычного булочника, и роль эта ему вполне удавалась. Никаких шевелений со стороны контрразведки!

В прошлом месяце пришло известие голубиной почтой, что агент узнал о возможном заговоре с целью покушения на владыку во время его поездки на Кес. Здесь, в Ньоне, оставалось лишь гадать, почему анжельские связисты отметили сообщение как возможную провокацию; ждали самого агента, чтобы узнать подробности.

Выслушав обстоятельный доклад, Грэхард понял, почему глава сыска находится в недоумении: по всему выходило, что записку с предупреждением передал Дерек, и агент, видевший его когда-то при владыке, вполне его узнал.