Стремительно сев на огромной для одного человека винтажной кровати, мужчина нервно закурил, непривычно ссутулив свою сильную спортивную молодую спину. Ему хотелось быстро забыть назойливые образы и расстаться с неприятным чувством опустошения. Лёгкое облако табачного дыма обдало привычным запахом и постепенно вернуло ощущение реальности.

Он взял с прикроватной тумбочки монету. Рубль 1893 года. На гурте надпись: чистого серебра 4 золотника 21 доля. Далее в скобках следовали буква «А» со звёздочкой и «Г».

– «А» и «Г» сидели на трубе… – произнёс иронично вслух и подбросил её вверх. Монета упала «орлом» вверх.

Вчера был напряжённый день, он поздно закончил работу. Сегодня начиналась долгая дорога на несколько дней. Несколько деловых встреч, совещаний и в конце – визит к матери… Он предпочитал ездить один. Так, чтобы можно было побыть наедине со своими мыслями и не ограничивать себя во времени, если нужно будет задержаться у родительницы.

Быстро собравшись, выпив наспех заваренный кофе, он направился к машине. «Лексус» радостно зашелестел, откликнувшись на зов сигнализации. Дружеское тепло «железного коня» вернуло душевное равновесие с естественным чувством собственной исключительности. Шлейф тревожного сна окончательно рассеялся, уступив место респектабельной действительности. Укрыв в уютном салоне водителя, машина легко тронулась с места.

Долгая дорога располагала к воспоминаниям. Не склонный к печали и напряжённым размышлениям, молодой мужчина всё же умел замечать необычные совпадения и странные ассоциации. Сейчас, полностью взяв под контроль нежелательные эмоции, он отметил, что подобные сны в последнее время стали случаться чаще. Исходя из этого, напрашивался вывод: долгие поиски скоро должны увенчаться успехом. Развязка близка.

Остановившись позавтракать в придорожном кафе, он снова достал монету и подбросил её вверх. Получилось, как в воспоминаниях, весело, с многократным прокручиванием в воздухе и точным приземлением на ладонь. «Орёл»! Да, развязка близка.

Со времени исчезновения отца прошло много лет. Мама объяснила просто: ушёл. И никогда больше не возвращалась к этой теме. Но он уже с детства понял: что-то случилось. И чем старше становился, тем больше в этом убеждался. Все поиски с привлечением нужных людей и полезных знакомств оказались тщетны. Ни среди мёртвых, ни среди живых, отсидевших, больных, потерявших память, уехавших за границу… Нигде ничего. Кто-то из посвящённых как-то проронил: может, так и надо? Может, он сам не хочет, чтобы нашли? А что если есть что-то, чего лучше не знать? Но сын давно был уверен: он должен знать правду, даже самую страшную и неприятную. И сейчас он как никогда чувствовал: правда близка.

Варвара Мстиславовна медленно зашла в кабинет и обнаружила совсем другую картину. До этого у неё было ощущение путешествия во времени. Теперь – попадания в параллельный мир. Откуда-то изнутри доносился ритм, создавая эффект сюрреалистичности происходящего, в то время, как перед глазами находилась вполне обычная аудитория, которая, как и вся школа, поражала чистотой и благоустроенностью. Но дети, которые в ней присутствовали, были совсем иными. В них ничего не было от той глянцевой красоты, которая наблюдалась у большинства школьников на перемене. Напротив, в глаза бросалась какая-то небрежность. Одежда, причёски были продиктованы, скорее, соображениями практичности, чем стремлением к внешней привлекательности: неброские, удобные, позволяющие легко приниматься за любое дело и спокойно двигаться. Бурная, живая активность здесь отсутствовала. Скорее, наоборот, жизнь протекала в замедленном темпе…или ритме, который, казалось, исподволь, неявно создавал какую-то особую атмосферу транса.

Варваре Мстиславовне к этому времени так и не удалось снять с себя верхнюю одежду. Поэтому, увидев гардеробный шкаф, она сначала прошла к нему, и, уже потом, направилась к учительскому столу. Но никого из школьников появление преподавателя не потревожило. Никто не отвлёкся от своих дел, и когда педагог оказалась у доски. Зато сама она успела заметить, что дети в этом классе были абсолютно разные. Сдержанная цветовая гамма тканей парадоксальным образом подчёркивала неповторимость тех, кто в них был облачён: цвет волос, глаз, выражение лиц и позы – всё было индивидуальным. Даже возраст учеников был неодинаков, при всём том, что обучались они, как было понятно со слов директора, совместно. Но, помимо этого, учительница также обратила внимание на то, что занятия присутствующих никакого отношения к учёбе не имели. Ни у кого не было видно не только учебников, но даже канцелярских принадлежностей. Лишь одна девочка за первой партой держала в руках ручку и имела перед собой блокнот для записей. У остальных – или пустые столы, или нагромождение массы странных, непонятного назначения вещей. Первое впечатление было, что дети просто маялись от безделья, не желая даже погрузиться в телефоны, чтобы хоть как-то с пользой провести время. Деятельность, которой они были заняты, казалась абсолютно бестолковой. Осуществлялась она в полном молчании, практически в абсолютной тишине, если не считать ритма, к которому постепенно слух привыкал настолько, что он переставал ощущаться как звук. Теперь он воплотился в образ, указывающий на источник его происхождения, – группа подростков на последних партах с определённой долей погружения в себя издавала равномерные бесперебойные стуки посредством ударов какими-то непонятными приспособлениями по разного рода предметам.

«Что это за школа, интересно? – остолбенело остановившись возле доски, подумала Варя. Её удивление теперь уже граничило с возмущением. – Это…что… они так учатся? Что здесь вообще происходит?»

Постояв какое-то время в безмолвии и не дождавшись какой-либо реакции на своё присутствие, учительница, наконец, поздоровалась. На короткое время на неё устремились пристальные, внимательные взгляды. Возникла пауза, которой классная руководительница воспользовалась, чтобы представиться. А потом каждый вновь вернулся к своим занятиям, никаким образом не выразив своего отношения к присутствующей.

«Да…, как говорится, у всякого свои странности…», – вспомнила Варя чьё-то изречение, не зная, как отнестись к подобной ситуации. Такого опыта у неё прежде не было. – «И что прикажете мне здесь делать?» – продолжала она мысленно задавать себе вопросы. На мгновение ею овладела растерянность. – Теперь понятно, почему тут новые люди не задерживаются! Обстановка, мягко говоря,… своеобразная».

Немного подождав, нежданная гостья решила наконец сесть за учительский стол и просто понаблюдать, увидев, как минимум, один плюс в возникших обстоятельствах – возможность посмотреть и подумать, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Выходить из класса и спрашивать коллег, что происходит, не хотелось: показывать в первый день свою беспомощность – не лучшее начало первого рабочего дня на новом месте. Внезапно у неё возникла мысль, оправдывающая выбранную стратегию поведения, и появившееся было упадническое настроение мгновенно сменилось на прямо противоположное: как человек новый, она имеет право на адаптацию и не обязана в день приезда выдавать чудеса педагогического мастерства! Этот, казалось бы, простой вывод естественным образом вернул присущее ей спокойно-радостное самочувствие, добавив к нему ещё и азарт первопроходца. Удобнее разместившись на учительском стуле, она с вниманием и сосредоточенностью погрузилась в изучение неведомого мира, с намерением понять непостижимую жизнь детских душ, а заодно и возникшие необычные условия работы.

Первой обратила на себя внимание круглолицая девочка, сидящая за первой партой среднего ряда: лет тринадцати, с курносым носом, голубыми глазами и волосами цвета льна. Её причёска представляла собой два хвостика, затянутые простыми резинками. Всё время что-то отмечая в блокноте, она иногда ненадолго замирала, задумчиво всматриваясь как бы в глубину самой себя. Потом внезапно начинала петь или смеяться, а затем снова продолжала писать.