– Да, он самый! – с улыбкой ответил отец.

– Дэвид Редфорд… он сейчас был у нас дома? – Я не могла поверить своим ушам.

– Вижу, новость пришлась тебе по душе, – заметил отец. – Да, он и его помощник, художник-декоратор. Надо было познакомить вас, но они пришли по конкретному делу, боюсь, это оказалось бы неуместно.

– Как жаль, что я не спустилась открыть дверь! Но завтра… завтра я могу поехать с тобой?

– Видишь ли, – задумался отец, – это тоже будет выглядеть несколько странно. Не спеши, я найду подходящий момент и представлю тебя. Или подожди.. ты говорила, что уже общалась с мистером Редфордом.

– Это было после спектакля, тогда много кто подходил к нему. Едва ли он запомнил меня.

– Ну, как бы там ни было, я непременно познакомлю тебя с мистером Редфордом, – пообещал отец.

Весь вечер и добрую половину ночи я думала о встрече с Редфордом, и, даже уснув, уже глубоко за полночь, мне снилось, что я играю в одном спектакле с мистером Редфордом, и мы поем дуэтом, а после вместе показываем фокусы в нашем представлении.

Утром я не могла согнать с лица счастливой и, возможно, глупой улыбки. «Эмми, ты все витаешь в облаках?» – заметил отец, собираясь на встречу. Ах, как же мне хотелось поехать с ним! Но я не смела, это и в самом деле выглядело бы несколько странно, возможно, навязчиво. А для меня было чересчур важно заслужить уважение мистера Редфорда и произвести на него положительное впечатление. Мне хотелось нравиться, хотелось, чтобы ему было интересно мое общество, хоть это желание и было легкомысленным.

Из всех площадок Лондона отец выбрал для нашего представления сцену театра «Тадеум», заплатив приличную сумму за возможность давать «Мир иллюзий мистера Палмера» каждое воскресенье. Таких воскресений в июне оставалось всего три, и одно из них уже наступило.

Сцена театра «Тадеум» большая, зал вмещает тысячу сто человек. В центре над партером висит роскошная люстра, на балконах и стенах золотые вензеля на темно-зелёном фоне, бархатный занавес, расшитый золотыми нитями орнаментом из колосьев. Помню, с каким восхищением я впервые вошла в зал и поднялась на сцену! Это были непередаваемые ощущения. В театре особая акустика, звуки и запахи. Я обожала проводить там время. У меня была собственная гримерная, где я готовилась к своему единственному номеру под названием «Отражение». Секрет этого номера заключался в том, что в действительности артист изначально стоял по ту сторону так называемого «зеркала», изображая отражение, а на стену выезжала лишь вешалка в плаще до пола. На сцене была щель, через которую в определённый момент палку от вешалки утягивали вниз, вешалка складывалась, и плащ падал. Все думали, что человек исчез, а в действительности его там и не было. Публика аплодировала, а я слушала овации уже из-за кулис, поспешно уходя со сцены после падения плаща. Там же, никем не замеченная, я наблюдала остальные фокусы, которые показывал мой отец, смотрела, как Питер играл зрителя из зала, как он поднимал руку и выходил, предлагая участие в фокусах. Он переодевался то в солидного господина с тростью в руках, то шалопая-забияку в рваных башмаках. Какие только роли не играл наш Питер! Меня же не отпускали в зал, боясь провокаций со стороны публики. Я небольшого роста, худая, и мой силуэт легко узнать, поэтому я обычно смотрела представление из-за кулис и не играла публику, разве что во время гастролей.

В то воскресенье мы давали очередное представление под названием «Мир иллюзий мистера Палмера», придуманное моим отцом год назад. Мы с Питером всегда приезжали в театр заранее и проверяли исправность реквизита. Обычно с нами был отец, но в этот день он как раз поехал к мистеру Редфорду и ещё не вернулся. У нас оставалось два с половиной часа до начала представления. В тот день я нервничала сильнее обычного потому, что отец долго не возвращался. Я поделилась своими переживаниями с Питером и рассказала про визит Дэвида Редфорда, пока мы готовили сцену к первому номеру, в котором использовался ящик с двойным дном. Надо сказать, Питер не разделял моих восторгов касательно творчества мистера Редфорда и считал его странным. Но теперь, видя, какое впечатление произвел на меня его визит, Питер сказал:

– Тебе, наверное, очень хотелось увидеться с ним вчера.

Я молча кивнула, видя, что Питер искренне сопереживает мне.

– Уверен, ты ещё встретишься с ним, Эмми. Не переживай.

Питер всегда поддерживал меня, был очень добр и искренен. Я не знала друга надежнее, чем Питер. После отца он был самый близкий мне человек. Мы познакомились с ним около шести лет назад на одном из представлений, и отец пригласил его к нам. Питер раньше работал в цирке, он – профессиональный наездник и участвовал в скачках. Я очень гордилась дружбой с ним. Питер был мне как брат. Он на два года старше меня, ему на тот момент недавно исполнилось двадцать четыре, но я не замечала этой разницы.

А вот внешне мы были совсем не похожи: он блондин с выразительными карими глазами, статный, широкоплечий, а я маленькая, щуплая. Волосы у меня темно-русые, но в солнечную погоду кажутся рыжими; на лице веснушки, а глаза ярко-зелёные. Когда я смеюсь, на моих щеках появляются ямочки, это очень нравилось Питеру. Я иногда удивлялась, как такой красивый парень, как Питер, мог заинтересоваться мною. Я не считала себя красивой. А ещё у меня волосы были острижены по плечи, впрочем, как и теперь. Признаться, мне до сих пор нравится ходить с такой прической, но Питер помнил меня с длинными косами и говорил, чтобы я отрастила их заново, но волосы словно не хотели расти и едва достигали плеч, так что мне приходилось прятать их под шиньоном, когда я надевала шляпку. Но зато они были с милыми забавными кудряшками, и мне это очень нравилось.

– Надо бы нам добавить новых номеров в представление, как думаешь? – спросил меня Питер, закрывая крышку ящика с двойным дном, исправность которого мы проверяли. Я пожала плечами. По правде сказать, меня в тот момент интересовало лишь то, где сейчас отец, и удалось ли ему помочь Дэвиду Редфорду.

– В гримерной я заметил твой альбом, – вспомнил Питер, – Ты нарисовала что-то новое?

– Да, героев «Скульптора», – оживилась я. – Ты ведь прочёл пьесу? Ты обещал мне, помнишь?

– Да, прочел, – кивнул Питер и поднял на меня задумчивый взгляд,– но честно скажу – мне не понравилось.

– Но почему? – Мне было обидно, ведь на мой взгляд пьеса вышла глубокой и интересной. – Что там могло не понравиться?

– Странная история: солистка прославилась благодаря скульптору, и все стали ходить только на неё, словно в балете никто не разбирается. И эта месть балерины… Я понимаю, испортить пачку или пуанты, но подрезать ремни декорации и таким образом убить соперницу – это слишком грубо, напыщенно и нереально. Глупо как-то… И снова прослеживается эта тема безумного гения, как и в «Игрушке теней»! Редфорду прямо-таки нравится это. Не себя ли он подразумевает? Только вот до гения ему далеко.

– Питер, это уже слишком. – Настроение мое испортилось, но все же я нашла, что возразить в ответ: – В настоящих трагедиях всегда все несколько утрировано, немного гротескно, и от этого они не становятся хуже. Реалистичную историю мы можем наблюдать и в жизни. А что до безумного гения, то это весьма интересный литературный типаж.

– Ладно, не стоит так нервничать, Эмми, – примирительно улыбнулся Питер. – Пойдем лучше посмотрим твои эскизы.

Питер умел вовремя остановится и был чуток ко мне, разве что в отношении мистера Редфорда мог иногда позволить себе что-то вроде «до гения ему далеко». Я уже собиралась было ответить, что, мол, нет смысла показывать эскизы костюмов тому, кто не оценил персонажей, но не успела, так как в зале послышались шаги. Мы обернулись и увидели отца. Наконец-то он пришёл!

– Отец, отчего же так долго?! – в нетерпении воскликнула я.

– Зато продуктивно. – Папа был явно доволен. – Мы продумали все до мелочей, сцена должна быть удачной.