Моя жизнь разделилась на три этапа.

Первый – несчастливый этап. Он длился с момента моего рождения до двадцати одного года.

Второй этап – время пребывания в аду. Я потеряла смысл жизни и каждый вечер, засыпая, мечтала лишь об одном – не проснуться утром. За этот период я поняла: все, что было прожито мною, было на самом деле не таким уж и плохим. По крайней мере, тогда я принадлежала себе и ни от кого не зависела.

И этап третий. Время, когда я начала восстанавливаться. Но лишь психологически. Физически я была поломана, окончательно и бесповоротно.

***

Я никогда не была счастливым ребенком. Конечно же, в моем детстве встречались радостные дни, но они целиком и полностью зависели от меня. Я никогда не чувствовала материнской любви и заботы… хотя нет… за всю свою жизнь я дважды ощущала любовь матери, но спустя время воспоминания об этом куда-то улетучились, так как негативных моментов было настолько много, что хорошее быстро стиралось из памяти.

Я была совсем маленькой. Помню, как стояла в детской деревянной кроватке, держась за спинку и жуя ириски. Когда ириска почти таяла, я просто выплевывала ее на пол.

Мне было скучно. В комнате я находилась одна, выбраться из кроватки самостоятельно не получалось.

Я услышала шаги, затем скрип открывающейся двери, и на пороге оказалась моя мама. Но не успела она ступить и шагу, как с грохотом рухнула на пол. Я испугалась и заплакала, а мама очень громко засмеялась. После каждой безуспешной попытки подняться она пугала меня все больше. Затем, ухватившись за край кроватки, мама с трудом начала вставать, но тут вдруг кроватка пошатнулась и под ее весом перевернулась. Момент падения стерся из памяти, но я помню, как долго лежала на полу и сильно плакала. Было очень больно и страшно.

***

– Мама-а-а-а! – я с радостным криком ворвалась на кухню.

На улице в тот день стояла солнечная погода, после продолжительного двухнедельного дождя вся детвора высыпала на улицу. Всем двором мы плескались в лужах и кидались друг в друга грязью. В общем, творили грязные дела, которые творят все здоровые дети.

Мама сидела за столом и ела горячие пирожки с капустой. При виде меня ее глаза округлились. Она начала кричать, грозить, что убьет. Затем схватила стакан, из которого пила чай, и что было силы бросила мне в лицо. Пришелся удар четко в нос и по губам. Я тут же почувствовала во рту соленый вкус, из носа хлынула кровь. Но я даже не шелохнулась, стараясь не заплакать. Я знала, что любая моя реакция – слезы, крики, испуг – вызовет новое раздражение у матери, и она меня побьет.

***

Спустя время, зимой, я пошла во двор покататься с деревянной горки. Детворы было много, и кто-то нечаянно столкнул меня с самого верха. Перевалившись через борт, я полетела вниз и ударилась о землю. Мое тело онемело. Я не могла двигать ни руками, ни ногами. Ничего подобного ранее я не ощущала.

Ко мне подбежали девочки, соседки по общежитию, и попытались меня поднять, но мое обмякшее тело отказывалось двигаться. Было решено водрузить меня на чьи-то санки и довезти до подъезда. А там вышел мой отец, которого позвал кто-то из девочек, и, подняв меня на руки, унес домой.

Грубо бросив меня на диван, сказал раздеться и вышел из комнаты. Естественно, раздеться самостоятельно я не могла, и лишь спустя какое-то время обездвиженность начала отступать, ее место заняла боль. С трудом стянув с себя тяжелую шубу, я принялась за сапоги. В этот момент домой вернулась мама, увидев меня в сапогах, она начала кричать. Ее интересовало, с какой стати я прошла в обуви через всю квартиру. Объясниться мне так никто и не позволил. Не обращая внимания на боль, я сняла обувь и от греха подальше быстренько легла спать.

***

Во дворе со мной не дружили, подруг у меня никогда не было. А вот с мальчиками я быстро находила общий язык, это ведь так весело – лазить по деревьям, прыгать по лужам и бросаться комками грязи. Я знала, что дома мне всыплют по первое число, но меня это не волновало, так как всыплют мне в любом случае, вернись я грязная или чистая.

Когда я пошла в школу, было то же самое: ни общих тем для разговора, ни общего языка с девочками я не находила. Я бы сказала даже так – меня ненавидели. Часто били, причем всегда толпой.

«После урока идем к кочегарке», – гласила записка, которая в виде скомканного клочка бумаги прилетела на мою парту. Я обернулась. На третьей и четвертой партах девочки смотрели на меня и, дождавшись моей реакции, захихикали. «Это Тонька и Женька – самые злые в классе, а еще их шестерки – Ленка и Катька. Меня сегодня точно побьют», – подумала я.

Когда прозвенел звонок, я побросала вещи в сумку и поспешила к выходу: «Мне не справиться с такой оравой, надо сматываться». Но не тут-то было, меня догнали, когда я подходила к школьному турникету.

– Тебе что сказано было? – заорала Женька.

– Крыса трусливая, – добавила Тоня.

Девочек оказалось не четверо, как я предполагала, а семеро. Все из нашего класса. Чем была вызвана их сегодняшняя агрессия, я не понимала. Развернувшись и не говоря ни слова, я продолжила свой путь.

– Эй, она сейчас уйдет!

– Держи ее!

В этот момент меня схватили под руки и силой потащили в сторону кочегарки.

– Отпустите меня! – я сопротивлялась изо всех сил, но постоянно получала удары в спину. Кто-то просто бил кулаком, кто-то толкал, чем помогал тащившим меня девочкам.

Пот катился градом по спине, я была злая и старалась не расплакаться.

«Сейчас побьют, потом дома еще бить будут», – подумала я.

К моменту, когда мы прибыли к кочегарке, отапливающей школу и половину города, я была вымотанной и имела стопроцентную ясность: что бы я ни сказала и как бы себя ни вела, меня побьют.

Женька толкнула меня к белой кирпичной стене.

– Что я вам сделала?

– Молчи, а то хуже будет, – Ленка подняла горсть пепла с песком и бросила мне в лицо. Машинально я прикрылась руками и зажмурилась, но мелкие частицы успели попасть в глаза.

– Ай! Девочки, перестаньте! – я стала тереть кулаками глаза, пытаясь избавиться от мусора. В этот момент Женька с Катькой бросились на меня, одна схватила за шарф, другая – за руку, и стали валить на землю. Я долго не поддавалась и отчаянно отбивалась. Мне удалось расцарапать Женьке лицо, вызвав приступ ярости у одноклассницы. Та, в свою очередь, снова меня толкнула, и я больно ударилась о стену. Не дав мне отдышаться, Ленка запрыгнула на мою спину – под ее весом я рухнула на землю. Остальные смеялись и комментировали ситуацию. Женька схватила меня за затылок и стала тыкать лицом в кучу пепла. Я начала задыхаться и в какой-то момент испугалась, что сейчас просто отключусь. Я не могла вдохнуть, а попытавшись крикнуть, что мне плохо, поняла, что не могу издать ни звука. «Вот и все», – пронеслось в моей голове. Вдруг спине стало легче. Девочки слезли с меня, но Женька по-прежнему удерживала мою голову. Я собрала все силы и приподнялась, это позволило глотнуть воздуха.

– Слезь… Я не могу… Я.…

– Женя-я-я, ей дышать тяжело, – крикнул кто-то из девочек. Но одноклассница не реагировала.

– Женя, она задохнется, – уже наперебой кричали девочки.

Женька напоследок трижды окунула мое лицо в пепел и, соскочив с меня, больно пнула по ребрам. Я тут же попыталась встать, но голова шла кругом, и я начала кашлять и отплевываться. Мои обидчицы вмиг разбежались. Мне потребовалось какое-то время, чтобы более или менее привести себя в порядок. Домой в таком состоянии возвращаться нельзя: мама не станет слушать.

Я никогда не плакала, никогда не показывала свой страх. Никогда не оправдывалась и не объяснялась. Я давно уяснила урок: я сама по себе в этом огромном и жестоком мире.

Вернувшись домой, я открыла дверь собственным ключом и быстро прошла в ванную комнату. Сняла с себя грязные вещи и бросила их на стиральную машинку, закинув сверху грязным бельем. Нельзя, чтобы мама их видела. Отмыла с мылом лицо и руки.